Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Макурди существует только благодаря реке. Бенуэ впадает в великий Нигер, она серо-зеленая, с отлогими берегами и течениями столь изменчивыми, что кажется, будто откуда-то из глубины вдруг выплескивается заплесневелый кисель. В ней никто не купается, только в сумерках на отмелях умываются работяги, бродят по воде в исподнем.
Рафаэль исчезает на закате, он спускается по склонам, чтобы воспеть людей. Это единственный случай, когда он одевается: желтая рубашка, широкие коричневые брюки, добротные ботинки. Он важно выступает по песку и поет о людях, дразнит их и смеется. И пытается их фотографировать. На него смотрят со страхом или не обращают на него внимания, как на кривое дерево, а иногда швыряют в него гальку, чтобы он убирался. Он не отвечает за свои слова. Меня с Мэтью посылают вернуть его. Мэтью ненавидит подобные поручения. Он в деловом костюме, а потом натрясет в машину песка.
– Пусть торчит там! Навлечет позор на свою голову, и только!
Но мы не можем позволить, чтобы в нашего брата кидали камни. Он ходит по берегу, дико хохоча сам с собой, восхваляя красоту моющихся, выспрашивая их имена, интересуясь их адресами. Мы с Мэтью немеем от стыда.
– Иди домой, иди домой, – зовем мы его, а рабочим объясняем: – Пожалуйста, извините нас, мы добрые христиане, а он нездоров.
Мы не можем заставить себя назвать его нашим братом. Он смеется и убегает. Когда мы настигаем его, он садится на землю, и нам приходится поднимать его и тащить назад к машине Мэтью. Плоть его будто перестала быть плотью; кости его – свинец, кровь – ртуть.
– Это невыносимо, – говорит Мэтью.
Все закончилось в мгновение ока. Он, как обычно, исчез из дома: Мама- мими выругалась и позвонила Мэтью. Мы поехали мимо университета, мимо зоопарка, куда отец водил нас, когда мы были детьми, потом вниз по старому мосту.
Этот раз оказался худшим из всех. Рафаэль натянул платье Мамымими и слонялся среди рабочих-строителей, вихляя бедрами, с зонтиком от солнца, распевая и заливаясь смехом.
Увидев нас, он замахал руками:
– M’sugh! Братья мои! Мои дорогие братья! Я иду купаться!
Он побежал от нас, как ребенок, – в реку. Он пробивался сквозь мощные зеленые потоки, повизгивая, как маленький, возможно, от удовольствия, ведь вода охлаждала его. Просторное платье вздулось пузырем и утонуло. Рафаэль споткнулся о какой-то камень, ушел под воду – и больше мы его не видели.
– Иди, вытащи его! – крикнул Мэтью.
Я промолчал и не пошевелился.
– Иди же, ты единственный, кто действительно любил его.
Он подтолкнул меня.
Я встал у края бурной реки. Я звал его по имени, слабым голосом, так тихо, будто по-настоящему не хотел, чтобы он вернулся. Я злился на него, словно теперь он затеял особенно глупую игру. Наконец я вошел в воду, неглубоко, только чтобы Мэтью мог сказать матери, что я пытался отыскать брата. Я стал звать громче; новая реальность неуклонно изгоняла надежду найти его. Рафаэль. Рафаэль, кричал я, имея в виду, что такое ужасное событие не могло произойти, не так просто, не так быстро. Наконец я нырнул под воду. Почувствовал, как течение тащит меня, хватает за пятки. С трудом я выбрался на песок, понимая, что сделал недостаточно и действовал слишком медленно. Я знал, что его уже унесло далеко.
На берегу Мэтью сказал:
– Возможно, оно и к лучшему, что его не стало.
С тех пор, обращаясь к нему, я не в силах выдавить больше пяти слов подряд.
Но примерно то же самое сказала вся семья. К лучшему, что его нет. А полка с его объявлением осталась. Я знал, что мы прокляты. Знал, что всех нас унесет.
«Ну и историйка, – словно бы говорил мне Рафаэль. – Ты что, старался казаться убогеньким, чтобы у тебя был предлог для неудачи?»
«Нам нужно тело для похорон», – отвечал я воспоминанию о нем.
«Какая разница; никто в этой семейке не станет скорбеть. У них слишком много своих печалей. Теперь тебе придется самому о себе заботиться. У тебя больше нет младшего братца, который бы за тобой присматривал».
Солнце село, все уже были в доме. Мне хотелось залезть на крышу или посидеть верхом на стене. Я подключил мобильник к лэптопу, но в нашем захолустье сигнал не ловился. Тогда я прошел в душную гостиную и вытащил книги, но без Рафаэля они стали скучны. Кто будет смеяться за меня, если я не смеюсь? Кто выскажет мое мнение, если я никогда не могу определиться с ним вовремя? Кто покажет, как вести себя с гостями, цивилизованно в нецивилизованном мире? Я взял наугад книгу по генетике, и поднялся на вершину холма, и сел под навесом церкви, и попытался читать в последних оранжевых отсветах заката. Патрик, сказал я себе, ты не слишком воспитан и не умеешь сделать так, чтобы другие смеялись, но ты сможешь. Эта частица Рафаэля тебе по плечу.
Я произносил слова по слогам, как ребенок, обращая их в факты. Позже я понял, что пытался читать в темноте, в церкви. Я читал вслух абсурдную «Гаттаку», ничего не видя, ибо глаза мои были полны слез. Но я сказал себе одну простую истину и остался ей верен. Я учился много лет.
Когда я чувствовал себя слабым, или униженным, или одиноким, в моей набитой зубрежкой голове звучал голос Рафаэля. Я берег его книги. По химии, по теории наследственности. Я выходил в заброшенный дворик и тягал железные прутья с бетонными глыбами – занимался на сделанных им тренажерах. Я стал похож на накачанного чемпиона с его рабочего стола. Я такой, какой я есть, только благодаря моему брату.
Я почти ни с кем не разговаривал. Мне не хотелось. То, что осталось от свинца и ртути Рафаэля, переплелось с водорослями или белеет где-то в песке.
В те дни, чтобы расплатиться за заявку на стипендию, нужно было приобрести в банке лотерейный билет. Я купил их великое множество. Даже не помню, подавал ли я заявку в Комитет по стипендиям штата Бенуэ. Мне назначили небольшое пособие, которого хватило бы, только если бы я остался жить дома и к тому же подрабатывал бы где-нибудь на стройке. Так я стал одним из тех рабочих, что мылись на отмелях.
Бывшие коллеги отца нашли Мэтью работу – клерком в банке в Джосе. Мэтью уехал жить к дяде Эммануилу. Эндрю упрямо требовал отпустить его с братом. Он знал, где будут разворачиваться события. И Мамамими тоже знала – она молча кивнула, разрешая. Мэтью стал Эндрю вместо отца.
Мы все выстроились во дворе, на звенящей жаре, глядя, как Мэтью садится в джип, свое наследство. Мы махали вслед, как будто половина нашей семьи просто отправилась ненадолго в родную деревню или в китайскую булочную за рулетами. Наша машина поднялась на рыжую гору, миновала церковь и исчезла. Мы с Мамоймими остались одни среди жужжания насекомых в душном мареве и вернулись в дом точно так же, как вышли из него, шаркая тапочками. В тот день ни она, ни я не проронили ни слова. Даже телевизор мы не включали. Наконец в кухне, в темноте, Мамамими обратилась ко мне:
– Почему ты не уехал с ними? Учиться в приличном университете?
И я ответил:
– Потому что кто-то должен помогать тебе.
– Обо мне не беспокойся, – сказала она.
Вскоре после этого она взяла свою ржавую зеленую машину и поехала в Кавайе в последний раз. Она живет с дядюшкой Джейкобом и старейшинами. Я остался один в шепчущем доме.
В нашем захламленном, неоплачиваемом, пушенном на самотек кампусе жил один математик, грязный, не признающий порядка, очень напоминавший мне Рафаэля. Он был из Идомы, звали его Томас Аба. Он явился к нам с Джайдом со своим ноутбуком и открыл на нем страницу с формулами.
Эти формулы описывают, сказал он, как акт наблюдения за событиями изменяет их на квантовом уровне. Следующая страница. А здесь те же самые формулы описывают, как наблюдение влияет на эффект на макроуровне.
Он математически показал, как простой акт повторяемого наблюдения меняет реальный мир.
Мы опубликовали статью в «Nature». Людям хочется верить, что кто-то может произвести коренной перелом в космологии одной системой уравнений. Из нас всех лишь Сомневающийся Томас был гением. Пекинский университет Цинхуа предложил ему профессуру, и он покинул нас. Ссылки на нашу статью множились лавинообразно; даже «Гугл» не успевал удовлетворять спрос. Люди желали знать, отчего все меняется, желали получить объяснения катастрофам, вызванным изменением климата, и услышать, почему больше нет чудес.
