Язычники - Другаль Сергей Александрович (книги онлайн txt) 📗
— Светлячковая поляна, — шепотом сказал Нури. — Ты такое видел когда-нибудь?
— Однажды… — Олле не договорил: что-то просвистело в воздухе. — Извини, но, по-моему, у меня пробита ладонь. Вернее, крыло. Взгляни, что там?
Он выправил кренящийся аппарат и перешел на планирующий полет, снижаясь кругами. Пес держался рядом, как привязанный. Нури в коротком пике зашел снизу и увидел: почти в середине крыла торчала оперенная стрела, и стекала по ней подкрашенная глюкоза — голубая кровь синтетических мышц махолета.
Они приземлились в середине поляны, и, пока Олле, поминутно потирая саднящую ладонь — реакция на пробитое крыло, — высвобождал от браслетов пса, Нури огляделся. На поляне было светло от мириад роящихся светляков, и белый предутренний туман почти скрывал склоненного Олле. Удерживая за ошейник рычащего пса, он протянул бамбуковую стрелу с обожженным наконечником, взглянул в глаза Нури:
— Что это с тобой?
— Мамочка моя, — сказал Нури. — Питекантроп!
Это уже потом они рассмотрели мосластые руки, кривоватые ноги и патлатые, нечесаные головы. Потом. А сейчас повеяло на них неизведанной дремучестью и угрозой от приземистой, без шеи, фигуры. В отведенной назад руке готовый к броску питекантроп держал копье.
— Гром, следить! Следить! — неожиданно высоким голосом прокричал Олле, перехватывая на лету копье. Нури успел заметить, как молча метнулся в сторону и исчез пес, и тут же на них с воем и уханьем навалились со всех сторон, словно изверженные туманом, питекантропы, хватая за плечи, за ноги и норовя укусить куда попало.
Сокрушая чьи-то носы и челюсти, Нури увидел, как, неся на себе груду тел, шагнул к нему Олле, и услышал его вопль:
— Сдавайся, Нури!
Под руками Нури смачно стукнулись лбами и помертвели на миг двое самых настырных нападающих.
— Я вас отучу кусаться!
— Не трогай предков, говорю тебе! Тоже мне, герой нашелся. Делай как я! — гневно взревел Олле и свалился, увлекая за собой сопящую ораву.
— Дошло, — ответил Нури. — Сдаюсь!
Их связали. Точнее, привязали веревками из прочного лыка к толстым бамбуковым стволам и понесли по каким-то малохоженым тропам. Следом, усадив на закорки, несли питекантропы и своих поврежденных в драке соплеменников.
— Держите меня, если я хоть что-нибудь понимаю, — сказал Нури и, глядя вверх перед собой, добавил: — Волхвы такого учинить не могли. Нет, не могли. — Он напряг мышцы: привязан крепко. — Банда одичавших научных сотрудников?
Олле реагировал по-иному. Он растягивал слова, он почти пел, радуясь уникальной возможности изучить жизнь дикарей в лесу, породившем эту волосатую прелесть. Обычно молчаливый, Олле не жалел слов.
— Сюрприз Сатону, новость принесем!
— Пока что несут нас…
— Пускай несут, голубчики, пускай. — Тут Олле сбился с белого стиха и задумчиво добавил: — Понять не могу, откуда у них эти бамбуковые стволы. Они что, заранее знали, что нас привязывать будут, а?
Ощутив пинок босой ногой в зад, Олле скосил глаза, увидел неприветливую физиономию с оскаленными не в улыбке зубами и замолк.
Легко приказать: следи. А Старший будет драться один, какие там зубы у Нури? А этих, незнакомо пахнущих, их много. Почему Старший велит Нури прекратить драку? Почему дает связать себя?
Гром заскулил и тут же смолк: сказано, следи. И пес, покорный долгу, крался рядом с первыми двумя, несущими привязанного к стволу Олле. Оставаться невидимым и неслышимым было легко, враги шумно дышали и перекликались. Гром крался и ждал, когда Старший крикнет желанное: фас! И тогда можно будет дать волю клыкам.
Мутант Гром был догом чистых кровей, хотя ни один кинолог не признал бы этого. В меру лохматый, с блестящей шерстью, ухоженный пес был ростом чуть не по пояс гиганту Олле. Когда-то в помете он был единственным детенышем, и случайно зашедший в лабораторию Олле долго дивился на это глазастое и зубастое чудо. А потом просил хирургов-генетиков отдать ему щенка на воспитание.
— Берите! Мать все равно отказалась кормить его.
— И правильно. Сколько можно? Месяц, ну, два от силы. Зубов-то, как у рояля, в два ряда.
Хирурги вежливо посмеялись:
— Что вы, Олле! Ему неделя от роду.
Щенок, наступая на собственные лапы, приковылял к Олле и гавкнул басом.
— Гром! — воскликнул навсегда очарованный Олле — щенок куснул его за палец.
Они явились за щенком через три дня — Олле и конь. Олле нес огромный рюкзак, а между вьюками на спине коня было прочно привязано деревянное корыто. Щенка вынесли, усадили в корыто на сухую траву и накрыли тряпками, после чего Олле тепло благодарил генетиков.
— И до нескорого свидания, — сказал он. — Я взял себе длительный отпуск.
С этими словами они ушли в лес и на вторые сутки в полдень добрались до гряды холмов, за озером Отшельника, где мало кто бывал. Здесь джунгли отступали, не в силах одолеть каменистую почву. В нагромождении скал Олле отыскал вход в знакомый грот, услышал глухое рычание и, удовлетворенный, снял вьюк с коня. Потом невдалеке от текущего рядом ручья он поставил палатку, разложил вещи, вымылся, переложил в мешок сонного щенка, набрал в корыто воды, бросил туда термотаблетку и вошел в грот, узкий и длинный. Не обращая внимания на громкое фырканье, он прилепил к стене светильник и увидел тигрицу. Она лежала в стороне от входа, щуря глаза и грозно ощериваясь. Рядом копошились два полосатых тигренка, месяцев трех от роду.
Волевым усилием Олле смирил ее первый порыв — кинуться на пришельца — и присел на корточки. Глаза в глаза. Он заговорил спокойно, монотонно, чувствуя, как каменеют мышцы лица и рук, воспринимая сопротивление хищника вторжению чужой воли.
— Ты меня должна знать, ты обо мне слышала, да? Я принес тебе еще одного детеныша, черного и зубастого. Ты дашь ему свое молоко, а я буду кормить тебя и беречь твоих тигрят…
Работать с кошачьими всегда было трудно, а детная тигрица, живущая во власти инстинкта материнства, вообще была неподходящим для таких опытов объектом.
Через несколько трудных минут Олле поднял тяжелые руки, накрыл ладонями глаза тигрицы и вздрогнул от ощущения возникшего контакта. Это мгновение пришло само, Олле уловил его по тому, как непроизвольно расслабились мышцы его и зверя. Он вытер пот со лба и встал. Тигрица лежала с закрытыми глазами, уронив голову на мягкие и такие нестрашные лапы.
Олле ухватил тигрят за шиворот, вынес, шипящих, на свет и посадил в корыто. В теплой воде детеныши успокоились. Олле вымыл их, выжал в корыто воду с лап и толстых у основания хвостов, обтер вафельным полотенцем, уложил возле матери и в той же воде тщательно искупал щенка. Когда тигрица проснулась, новый детеныш уже присосался к ней, знакомо надавливая на живот то одной, то другой лапой. Тигрица обнюхала его: пахнет по-родному. Ну а что рубашечка другого цвета, какая, в общем, разница. Ткнув носом, она перевернула на спину нового ребенка и облизала тугое щенячье брюшко. Олле передохнул и рассмеялся: Гром будет жить.
В этой операции Олле выделял три момента:
— Покажите мне свору в сто голов, и, если в ней есть искусственник, я обнаружу его. Мог ли я допустить, чтобы мой пес всю жизнь носил на морде печать искусственника? Не мог. Далее. Десятки раз я читал, как собака выкармливала осиротевших львят, тигрят и даже поросят. Я не против свиней: у меня есть знакомый бородавочник, и его нельзя не уважать. Подложив щенка тигрице, я только восстановил справедливость. И третье — экзотика. Согласитесь, иметь пса, вскормленного тигрицей, — это пикантно. Впрочем… — Здесь обычно Олле надолго задумывался. — У Грома о тех днях более приятные воспоминания, чем у меня…
Привезенных с собой газельих потрохов хватило бы надолго, но на четвертые сутки, попив из ручья, тигрица так долго желтым взглядом смотрела на коня, что Олле понял: с газельими потрохами покончено, нормальный хищник консервами жить не будет. Олле отложил в сторону учебник кинологии, поднес к нежному носу тигрицы каменный кулак и молвил:
