В глубине Великого Кристалла. Том 2 - Крапивин Владислав Петрович (книга бесплатный формат TXT) 📗
Тогда мальчик заулыбался — щербато и доверчиво:
— Ага, хорошая…
— Мы и не знали, что есть такая пластинка, — опять заговорил Петька. — Давно она появилась?
— Конечно, давно! Еще до войны.
В самом деле, на пунцовой этикетке была марка Московского завода имени 1905 года — ласточка с нотным ключом. Такие пластинки выпускались в тридцатых годах прошлого века…
Какого?..
Прошлого?..
Серебряными буковками было отпечатано: «Песня Джима из оперетты „Остров сокровищ“. Муз. Ю.А. Траубе. Исп. дет. хор. г. Москвы под упр. И.А. Петрова. Солист Коля Ловцов».
Не я, значит, в детстве исполняю. Не Петька… Ну и ладно. Никакой обиды я не ощутил. Петушок, по-моему, тоже. Просто спросил:
— А на той стороне что?
— Она же односторонняя. Старинная.
На другой стороне — черной, глянцевой — были оттиснуты ласточка с нотным ключом и название завода.
Ну и дела! Раньше я был уверен, что пластинки с записью на одной стороне выпускались только до революции.
Я спросил:
— А почему ты крутишь ее здесь, в чистом поле?
— Дома бабушка ругается, говорит: надоел. А я разучиваю. Для хора. Я там пою… И воюю, пока она играет, с репейниками… — Он показал мечом на сорняковую чащу.
Петька ревниво заметил:
— По-моему, у песни другое настроение. Не военное…
— Ага. Но я раздваиваюсь. Один воюет, а другой слушает.
— Раздваиваться опасно, — сказал Петька и поглядел на меня. С чертиками в глазах.
— Не опасно. Не слушай его, — сказал я мальчику.
Он засмеялся и кивнул. Сел на корточки, стал вертеть ручку патефона. Поставил пластинку снова… И не ушел, прослушал ее вместе с нами.
Только после этого мы двинулись дальше, сказав мальчику «счастливо»…
Отошли мы совсем недалеко. Опять запетляла в ромашках тропинка и привела нас к заросшей по краям круглой дыре. Широкой, словно туда провалилась железнодорожная цистерна. Черная глубина дышала холодной влагой — как заброшенный колодец.
Петька зябко запереступал на краю, заглянул в черноту. Я ухватил его за куртку.
Петька оглянулся:
— По-моему, он там…
— Кто «он»?
— Конус!
— А-а… — сказал я. Словно отряхивая с себя сон. Тоже нагнулся. Крикнул: — Ау!
— Ау-у-у! — прокричал и Петька.
Но не было никакого отклика. Да и что могло быть? Конус не откликнется так просто, нужен контактный шлем. А где его тут возьмешь? Но эта мысль не особенно огорчила меня. Не то чтобы проблема Конуса меня вовсе не волновала, но казалось, что для решения ее будет еще много времени.
Так я и сказал Петьке. И добавил:
— К тому же я не уверен, что здесь именно он.
Петька пожал плечами: мол, ну и рассуждения у тебя. Однако спешки тоже не показал. Взял меня за руку:
— Пойдем…
И мы пошли. Прямо по траве, потому что тропинка была узкая.
— Никогда не обращал внимания, какие замечательные над Старотополем облака, — сказал я.
— Потому что некогда было смотреть вверх. Старотополь на фоне сахарных облаков и на фоне синевы между ними вставал во всей красе. Желтовато-серая громада старой крепости была весело освещена солнцем. Сколько в этой крепости у нас, у мальчишек, было приключений! Кружевной Стеклянный мост выгибался над крепостью искрящейся дугой, а выше его висели два серебристых аэростата и держали громадный плакат с клоуном — рекламу Старотопольского цирка. Я подумал, что ужасно давно не был в нашем цирке… Вон купол его блестит, словно крышка алюминиевого чайника… Сторожевые башни и колокольни Троицкого монастыря поднимаются на речном обрыве, словно сказочный городок. Слева от него — круглая, могучая Башня аттракционов, опоясанная спиралью детской железной дороги. А на террасах-станциях курчавится зелень здешних акаций и кленов… Не видно никаких небоскребов, а за пологим холмом с домиками Привокзальной слободы торчит вышка стадиона, от которого начинается наша Гончарная улица.
Может быть, на этот раз нам повезет?
Мы ступили в первый переулок окраины. Дурашливый серый щенок бросился нам под ноги, заливисто тявкнул и ухватил меня за штанину. Следом выскочили мальчик и девочка — оба смуглые, веселые, растрепанные. Лет семи.
— Не бойтесь, он не кусается!
Мы не боялись. Я потрепал песика по ушам, а Петька вздохнул. Вспомнил Кыса?
Мимо домов с резными карнизами и узорчатыми деревянными воротами мы вышли на улицу Храбрых Пожарных (где высокая белая каланча), прямо к знакомому магазину «Всякая книга». За стеклом магазина стояла все та же метровая фанерная обложка: «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Сам Буратино с желтым ключом наперевес замер на ней в своем вечном радостном танце…
Отсюда ходил к рынку открытый дребезжащий трамвайчик номер два. Он как раз подъехал, и мы заскочили на площадку.
Толстая кондукторша с разноцветными рулонами билетов на груди спросила с добродушной иронией:
— А как насчет оплаты проезда, дорогие граждане?
— Ой… — Петька зашарил по карманам. Я тоже. Денег не было… А кредитная карточка из магнитного пластика здесь явно не годилась.
— Понимаете, мы только вернулись… — заискивающе сказал я.
— Вернулись они… — хмыкнула кондукторша, но не сердито и отошла.
Петька встал на цыпочки и прошептал мне в ухо:
— Это знаешь кто? Это мама Витьки Засохина из нашего класса. Помнишь?
Я, кажется, помнил. Или нет? На всякий случай сказал:
— Ну конечно…
— А тот мальчик с патефоном — это Стасик Валентинов. Из нашего хора…
Трамвайчик обогнул рынок, и мы вышли, сказав маме Витьки Засохина спасибо… Она погрозила толстым пальцем.
Старые тополя росли здесь так густо, что солнце еле пробивалось. И пахли эти тополя, словно здесь недавно прошел теплый дождь. А может, и правда прошел? На потрескавшемся асфальте искрились лужицы.
Мы прошагали под Рыночным мостом (по нему резво бежали разноцветные «эмки», «Победы», «газики» и трофейные «бээмвэшки», деревянный мост поскрипывал), потом — вдоль забора стадиона. И наконец оказались на Гончарной улице. Здесь все было как раньше. Мы свернули в Полынный переулок.
Вот и наш двухэтажный покосившийся дом. С наколоченным узором-солнышком на кривых воротах. Со знакомыми занавесками за стеклами тех самых окон. Мы стояли на дощатом тротуаре. Мы понимали, что заходить внутрь не надо, там сейчас другое. И все же стоять так и смотреть было хорошо.
Из подворотни вышел серый кот — со знакомой мордой, знакомыми зелеными глазами и загнутым кончиком хвоста.
— Кыс! — Петька стремительно сел на корточки.
Кот громко муркнул, прыгнул к Петьке на руки, заурчал, стал тереться мордой о плечо.
— Кыс ты мой хороший… Маленький мой… Ничего себе маленький! Этакое животное… Петька повернул ко мне сияющее лицо:
— Значит, он тоже перенесся! Не успел уйти из зоны действия катапульты!
— Какой катапульты?.. Ах да… Петька только отмахнулся. И опять:
— Усатенький ты мой…
Из калитки вышла девочка. Лет одиннадцати, белоголовая, с неодинаково торчащими косичками (на концах их были аптечные резинки). Сказала:
—. Это наш кот. — Тем же тоном, что мальчик на пустыре, когда говорил о патефоне. И сердито уставилась на Петьку.
Петька, к моему удивлению, не заспорил. Протянул Кыса девочке:
— Возьми, если ваш. Я ведь только погладил… — Обернулся ко мне, шепнул: — Главное, что он живой-здоровый.
Девочка смотрела все еще с неудовольствием, но уже не так насупленно. Я спросил:
— Ты в этом доме живешь?
— Конечно! Вон там… — Одной рукой она показала на наши окна, а другой прижимала к голубому своему платьицу кота.
— Понятно, — вздохнул я. — А как тебя звать?
— Меня? Женя…
Вот и еще одно совпадение. У меня могла быть сестренка Женя, на год младше. Но она умерла совсем крошечной. Мама рассказывала…
Петька это, конечно, тоже помнил. Он вдруг тихо спросил:
— А как зовут твою маму?
— Тебе зачем?
Я объяснил поспешно:
