Десять тысяч - Якименко Константин Николаевич (книги полностью .txt) 📗
— Ты давай вперёд, — предложил Славик. — Если будешь падать, я тебя поймаю.
Она медленно вскарабкалась по лестнице. Силы должны вернуться, думала, они обязательно вернутся, они уже потихоньку возвращаются… Потом бы ещё чего-нибудь поесть. Лучше не мясо, а что-то полегче. Хотя, позже можно будет и мясо тоже. Чем бы оно там ни было, пусть даже кошатина… вот только бы в самом деле не человечина.
Ну, вот и чердак. Окон здесь не было, но благодаря провалу в крыше оказалось достаточно светло. Кругом валялись брошенные кем-то вещи: опять всякие узлы и ножки стульев, битая посуда, одежда… Нет, Инна конечно хотела переодеться, но всё-таки во что-нибудь более чистое, чем у неё, а не наоборот!
— Кхе-кхе! — закашлялась она: при их появлении пыль взметнулась в воздух тучей, защищая свои владения от непрошеных гостей.
— Ничего, сейчас осядет, — сказал Славик, но и сам негромко кашлянул.
Пианино стояло за провалом, у передней стены. Чёрное, с виду древнее-древнее, чуть покосившееся на правый бок. Получится ли у неё вообще сыграть хоть что-нибудь на такой развалине? Небось, сейчас только опозорится и тем дело кончится. Надо было всё-таки отказываться более решительно, теперь уже поздно давать задний ход.
Славик пододвинул к инструменту предположительно прочный деревянный ящик:
— Располагайтесь, маэстро!
— Какая там маэстро… Хорошо, если я из него хоть какой-то звук извлеку.
— Ну!.. Скромность, конечно, украшает мастера, но не до такой же степени!
Инна повела головой: не любила пустые комплименты, но отвечать ничего не стала. Села на ящик — вроде не проваливается — и подняла крышку. Ну, по крайней мере все клавиши на месте, и то хорошо. Она вытянула руки, распрямила пальцы и пробежалась по клавиатуре — проверить звучание. Тут же вскрикнула от боли: чёрт! Совсем забыла про безымянный палец!
— Что такое, Инка?
— Да ноготь сорвала, больно.
— Так что — концерт отменяется?
— Нет, — сказала она, хотя ещё минуту назад ответ был бы — да. Может, снова замотать этот палец платком? Поискала его в сумочке: куда же он запропастился? Пистолет, который ей сроду не понадобится — вот он. А платка-то и нет… Ладно, фиг с ним, всё равно так было бы не очень удобно. Лучше я попробую обойтись без этого пальца, буду играть что-нибудь попроще, вот и всё…
Инна выдала полную гамму, автоматически запоминая звучание каждого тона. Две клавиши были совсем мертвы, но они располагались по краям, и без них, в общем-то, можно как-нибудь обойтись. Ещё несколько откровенно фальшивили. Она повернулась:
— Славик, его когда в последний раз настраивали? Звук ведь просто ужасный!
— Ну извини — какой уж есть. А ты сама не можешь?
— Уже почти не помню, как это делается.
— Ну ничего. Инка, ты не волнуйся — у меня всё равно медведь на ухе топтался, я разницы не почувствую.
— Так на хрена тебе вообще этот концерт?! — выкрикнула она с обидой.
Он подошёл ближе, взял её за плечи:
— Ну вот, уже расстроилась… Ничего, Инка-Паутинка, всё будет хорошо. Ты играй, пожалуйста!
Что-то было такое в его голосе — будто если она сейчас не сыграет, он тут же упадёт и умрёт на месте. Она постаралась расслабиться. Спокойно, девочка, и в самом деле ничего страшного. Славик отпустил её, отошёл в сторону и застыл неподвижно.
— Ты только молчи, — сказала Инна.
— Хорошо.
Она взяла на пробу несколько аккордов. Чёрт, кошмарно, всё должно быть совсем не так! А на этой октаве? Вот тут вроде ничего, терпимо. И здесь тоже… Она заиграла «Аве Марию» Баха-Гуно, простую и спокойную мелодию. Сейчас лучше всего было бы успокоиться, эта музыка как раз подойдёт… Местами фальшивые тона резали слух — Инна постаралась их избежать, начала импровизировать, искать собственную трактовку. Тема всё дальше уходила от оригинала — она уже почти не замечала этого, она была там, внутри, наедине с музыкой, чувствуя себя с ней одним целым. Всё вдруг оказалось где-то бесконечно далеко — и огромное синее подземелье, и брошенный деревенский дом, и проваленный пыльный чердак… Даже пианино — и оно было далеко, она почти не видела и не ощущала его, мелодия текла в голове, а руки стали не более чем инструментом для извлечения звука…
Инна не знала, сколько прошло времени, когда она сыграла последний аккорд. В её финале, кажется, не было почти ничего от Баха и Гуно — она не смогла бы сказать это с уверенностью, она даже не была уверена, что сумела бы повторить ещё раз то же самое. Повреждённый палец болел — похоже, во время игры она забыла о нём и о своём намерении не пользоваться им. Но сейчас это казалось несущественной мелочью. Инна повернулась и поглядела на Славика: тот замер с открытым ртом, уставившись на неё.
— Ну что? — спросила. — Неважно, наверное?
Он молчал.
— Ну скажи хоть что-нибудь! Что, настолько плохо?!
— Инна, я… Не знаю, не хочу говорить банальности… — он как будто позабывал слова, выговаривал их неуверенно, сбивчиво. — Но это великолепно… Могу я надеяться…
— Слушай, прекрати этот высокопарный тон! — крикнула она.
— Извини. Как скажешь, — было странно видеть этого крупного, крепкого мужчину в такой преклонённой позе. — Но ты правда здорово играешь. Инка, а давай что-нибудь из своего?
— Да ну… не стоит оно того.
— Пожалуйста! Ну очень хочу послушать.
— Нет, своё я играю, только когда остаюсь дома одна, у себя в комнате…
— Так ты и эту как-то совсем по-своему играла.
— А кому-то здесь медведь на ухо наступил… — сказала она и вдруг рассмеялась.
— Так то когда было! Тот медведь давным-давно убежал, только его и видели. Инка, ну сыграй! Давай, повеселее что-нибудь.
— Повеселее, говоришь? — она игриво взмахнула пальцами.
— Ну не всё ж тоску нагонять.
— Ладно!
Инна снова прикоснулась к клавишам, выбрав на этот раз более высокую тональность. Вспомнила одну из своих любимых мелодий и заиграла стремительно, напористо. Звук, правда, выходил не совсем такой, к какому она привыкла у себя дома, но она умела мгновенно ориентироваться: когда было нужно — уходила от сомнительных созвучий, интуитивно заменяя их стройными аккордами. Странно: обычно Инна сильно смущалась в присутствии посторонних, но сейчас чувствовала себя удивительно свободно. Вот так же она играла, закрывшись в своей комнате, с опаской пробуя новые сочетания и радуясь, когда всё получалось так, как ей хотелось, опасаясь при этом только одного — как бы потом не забыть, не забыть… Сейчас Инна не думала и про «не забыть» — она просто получала удовольствие от игры, ей не мешало даже неудобство со сломанным ногтем; она закрыла глаза — смотреть было не нужно, она уже сроднилась с инструментом, пускай и таким неказистым; всё получалось само собой ноты, её пальцы, музыкальные интервалы и расстояния между клавишами всё было едино. Мелодия шла непринуждённо, она будто парила, летала в воздухе, заполняя собой помещение и вытесняя прочь затхлый дух запустения.
Вдруг Инна обернулась, услышав сзади лёгкое поскрипывание. Славик танцевал под её музыку — прямо здесь, посреди пыли и кучи старых вещей. Вряд ли она смогла бы сказать, что он такое танцует — не вальс и не танго, какая-то странная смесь; впрочем, это не имело никакого значения. Он двигался неровно, неуклюже, сам немного напоминая медведя и всё-таки она ощущала непередаваемый восторг. Заметив её взгляд, он подмигнул ей, и она рассмеялась, не прекращая играть.
— Здорово! — сказал Славик и поднял вверх большой палец.
Инна улыбнулась.
Он продолжал танцевать. Потом заговорил, удивительным образом попадая в такт музыке:
— Может, это тоже прозвучит банально… Но я всё-таки скажу… Инка-Паутинка! Ты подарила мне… самые счастливые мгновения в моей жизни!
Она вся зарделась. Славик в танце подошёл к ней и сделал приглашающий жест. Инна оторвала пальцы от клавиш, поднялась… Музыка как будто не прекратилась. В следующую секунду она поняла, почему: он продолжал напевать её неоконченную мелодию. Та, та-та, та-та-та-та-та… Может быть, у него выходило не так, как сыграла бы она, не так красиво и гармонично… И всё-таки это было прекрасно. Инна позволила Славику обнять себя, и они продолжали танцевать — под замолкшую уже музыку, которую тем не менее слышали они оба.
