Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер (книги серии онлайн .TXT) 📗
Каким-то образом преподобному Заплате удавалось выглядеть смущенным.
— Все хорошо, правда, — повторила Айсобел.
И вдруг неожиданно для себя самой спросила:
— Вы верите, что роботы… что они могут… я имела в виду…
Она запнулась. Заплата глядел на нее — старое, бесстрастное лицо. Ржавый рубец сбегал по его щеке от левого глаза к углу рта.
— Можешь спрашивать меня о чем угодно, — мягко сказал робот.
Айсобел подумала вдруг, чей мертвый человеческий голос использовали, чтоб синтезировать голос священника.
— Чувствуют ли роботы любовь? — спросила она.
Губы Заплаты шевельнулись. Возможно, это было подобие улыбки.
— Мы ничего не чувствуем, кроме любви, — ответил он.
— Как это может быть? Как… как вы можете чувствовать?
Айсобел она почти кричала, но здесь, на третьем уровне, никто не обратил на это внимания.
— Мы антропоморфированы, — мягко продолжил преподобный Заплата. — Нас спроектировали похожими на людей, наделили способностью чувствовать физически и духовно. Бремя жестяного человека. Знаешь эти стихи? [45]
— Нет, — сказала Айсобел. — А… Другие?
Робот покачал головой.
— Кто знает, — ответил он. — Мы не можем себе этого представить — существовать в виде чистой цифровой сущности, без физического бытия. И однако в то же время мы ищем избавления от телесности, стремимся в рай, хотя понимаем, что его нет, что его надо строить, а мир чинить и латать… Но об этом ли ты хотела спросить у меня, Айсобел, дочь Ирины?
— Не знаю, — прошептала Айсобел и почувствовала, что лицо ее влажно. — Церковь… — Она слабо повела головой туда, к зданию за ними.
Робот кивнул, словно понял.
— Чувства молодых так сильны, — сказал Заплата. Голос его был ласков. — Не бойся, Айсобел. Позволь себе любить.
— Я не знаю, — повторила Айсобел. — Не знаю.
— Подожди…
Но она отвернулась от брата Заплаты. Сморгнув слезы — она не помнила, откуда они взялись, — девушка зашагала прочь, она уже опаздывала на работу.
Вечером, думала она. Вечером, под карнизами. Айсобел вытерла глаза.
Сумерки приносят долгожданную прохладу на Центральную Станцию. В шибине Мамы Джонс зажгли свечи, а через дорогу, в накамале «Без Названья», готовили вечернюю каву [46], и ее крепкий, пряный запах — корни очистили и нарубили, мякоть растолкли и смешали с водой, несколько раз промяли, чтоб оставить лишь самое нужное, кавалактоны растения, — заполняла мощеные улицы, сердце квартала.
В зеленой зоне роботники собрались вокруг импровизированного огня в перевернутой бочке. На их лицах — человеческой плоти с кое-как вставленным металлом — виднелись отблески пламени и отголоски воспоминаний о давно прошедших войнах. Между собой они общались на странном боевом идиш, имплантированном в них из лучших побуждений армейским разработчиком. Этот тихий и тайный язык, который теперь никто больше не использовал, обеспечивал им полную секретность, как шифровальщикам навахо во время Второй мировой войны.
На самой вершине Центральной Станции многоразовик не то взлетает, не то садится, панели на крышах квартала, эти дневные ловушки солнца, начинают складываться, словно закрывающиеся на ночь цветы. Теперь на них усаживаются жильцы — выпить пива, кавы или арака, поглядеть на мир внизу, выкурить кальян и сбросить накопившиеся заботы, полюбоваться, как солнце опускается в море, или поухаживать за своими садиками на крышах.
Внутри Центральной пассажиры ужинают, пьют, играют, работают или ждут. Лунные торговцы, марсианские китайцы, отдыхающие по путевке, евреи с киббуцных астероидов Пояса, весь этот человеческий водоворот, для которого Земли уже мало, хотя она по-прежнему остается для них центром Вселенной, вокруг которого вертятся все остальные планеты, спутники и любые обитаемые тела. Аристотелева модель мира свергла временного победителя — систему Коперника. На третьем уровне Айсобел запечатана в своей рабочей капсуле, существуя одновременно, как кот Шредингера, в физическом пространстве и виртуальном, в Гильдии вселенных Ашкелона, где…
Она была той Айсобел Чоу, капитаном «Кошки-Девятихвостки», тысячелетнего звездолета, совершавшего спасательную операцию, которой она, Айсобел, руководила. Команда корабля охотилась за драгоценными артефактами игромиров, чтобы продать их на Обмене…
Кружа по орбите «Блэк Бетти», универсальной сингулярности Гильдий Ашкелона, где вымершая раса пришельцев скрывалась в загадочных руинах, плывущих по космосу на расколотых скалах, безвоздушных астероидах некогда величавой галактической империи…
…успех там транслировался в еду, воду и квартплату здесь…
Но то, что было здесь, было и там…
Айсобел Шредингер находилась в реальности и в виртуальности — или в ГиАш и в том, что они зовут Вселенной-1, — так она работала.
Ночь опустилась на Центральную. Вокруг загорелись фонари, а затем и светящиеся шары начали праздничный танец. Ночь — время, когда Центральная станция оживала…
Флористы укрывали до утра огромный рынок, а мальчик Кранки один играл со стеблями на земле и увядшими темными лунными розами, выращенными на гидропонике. Никто не подходил к этому ребенку слишком близко, он был странный, на нем лежало накаймас [47].
Мальчик играл под звуки раздавшегося вокруг астероидного пиджина, и стебли поднимались и танцевали перед ним, черные венчики роз распускались и сворачивались в безмолвном, бесстыдном танце. В мальчике жило накаймас, он владел темной магией, на нем лежало квантовое проклятие. Разговоры текли мимо него, торговцы закрывались до утра или открывались на ночь, рынок менял обличие, но не прекращал работать. Люди засыпали у себя под прилавками или ужинали, а из продуктовых рядов плыли запахи печеной рыбы, чили в уксусе, сои и жарившегося чеснока, кумина и куркумы и тонкого лиловатого порошка сумаха, названного так, потому что он напоминал румянец [48]. Мальчик играл, как играют мальчишки. Цветы молча танцевали.
— Йу стап го ви?
«Куда ты идешь?»
— Ми стап го бак лонг хаос.
«Я иду домой».
— Йу но саве стап смолтаем, дрин смолсмол биа?
«Не хочешь выпить кружечку пива?»
Смех. Затем:
— Си, ми саве стап смолтаем.
«Да, ненадолго могу».
Звучит музыка, записанная и живая, — молодой катой играет на старой акустической гитаре и поет, а у дороги наркоман щупальцами отбивает ритм на множестве барабанов, добавляя искажения в реальном времени и включив трансляцию, а тихий голос ткет свое в сложном бесконечном полотне Беседы.
— Ми лафем йу!
— Ауо, йу дронг!
Смех. «Я люблю тебя!» — «Да ты пьян!» Поцелуй, и двое мужчин уходят вместе, держась за руки…
— Уан деи бае ми го лонг спес, бае ми го луклук олбаот лонг ол стар.
— Йу кранки уэ!
«Однажды я отправлюсь в космос, увижу все планеты…»
«Да ты спятил!»
Смех, и кто-то выныривает из виртуальности, сонно моргая, стараясь адаптировать зрение, кто-то переворачивает рыбу на жаровне, кто-то зевает, кто-то улыбается, вспыхивает драка, встречаются влюбленные, луна всплывает над горизонтом, на ней мелькают тени беспокойных пауков.
Под карнизами. Под карнизами. Там, где всегда сухо, где всегда темно, под карнизами.
Там, под карнизами Центральной, вокруг огромного здания, есть буферная зона, разделитель между космопортом и жилыми кварталами. На Центральной Станции можно купить все, а что нельзя, отыщется там, среди теней.
Айсобел закончила работу, вернулась обратно во Вселенную-1, оставив капитанство, корабль и команду, выбралась из капсулы и встала на ноги, чувствуя, как кровь стучит в ушах. Коснувшись запястья, она ощутила, что и там бьется кровь, и сердце хочет того, что хочет сердце, напоминая, что мы люди, хрупкие и слабые.
