Научная фантастика. Ренессанс - Хартвелл Дэвид (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
Охранять. Ходить выпрямившись, шагать гордо. Люблю. Даже лучше, чем с самкой.
Мимо бухты, вдоль ручья, туда, где пахнет копытами. Там мелко. Перебираемся на ту сторону, входим в лес, нюхаем, нюхаем и тут видим двух Чужаков.
Они нас пока не замечают. Мы двигаемся ловко, бесшумно. Большой подбирает палку, мы тоже. Ляжка втягивает носом воздух, определяя, кто эти Чужаки, и показывает на холм. Так я и думал; это Холмяне. Хуже всего. Плохо пахнут.
Холмяне топчут нашу территорию. От них одни неприятности. Мы им покажем.
Мы рассыпаемся. Большой фыркает, и они его слышат. Я уже иду, палка наготове. Я могу долго бежать, не опускаясь на все четыре. Чужаки кричат, глаза выпучили. Мы бежим быстро и нападаем на них. У них нет палок. Мы бьем их, пинаем, они хватаются за нас. Они высокие и быстрые. Большой швыряет одного на землю. Я колочу упавшего, чтобы Большой точно знал, что я с ним заодно. Дубашу сильно, да-да. Потом кидаюсь на подмогу Ляжке.
Его Чужак отнял у него палку. Я бью Чужака. Он растягивается на земле. Я молочу его, Ляжка скачет на нем, и все здорово.
Чужак пытается подняться, и я крепко пинаю его. Ляжка хватает свой сук и бьет снова и снова, и я ему помогаю.
Чужак Большого встает и бежит. Большой отвешивает ему удар палкой по заднице, ревет и хохочет.
У меня свое умение. Особое. Я собираю камни. Я лучший метатель, даже лучше самого Большого.
Камни для Чужаков. С нашими я дерусь, но никогда не кидаю камней. А Чужаки заслужили каменюгу в морду. Люблю так расправляться с Чужаками.
Кидаю один чистый, гладкий камень и попадаю Чужаку в ногу. Он спотыкается, и другой мой булыжник с острыми краями бьет его по спине. Он бежит быстрее, и я вижу, что у него течет кровь. Капли падают в пыль.
Большой хохочет и хлопает меня по плечу, и я понимаю, что угодил ему.
Ляжка молотит своего Чужака. Большой берет мою палку и присоединяется. Запах теплой крови Чужака щекочет мои ноздри, и я прыгаю по нему, вверх-вниз. Мы развлекаемся долго. Не тревожимся, что другой Чужак вернется. Чужаки бывают храбрыми, но они понимают, когда проигрывают.
Чужак перестает дергаться. Я пинаю его еще раз.
Не шевелится. Сдох, наверное.
Мы вопим и пляшем от радости.
Леон тряхнул головой, очищая ее. Немного помогло.
— Ты был тем верзилой? — спросила Келли. — А я была самкой, сидела на дереве.
— Извини, не могу сказать.
— Это было… необычно, да?
Он сухо рассмеялся:
— Убийство всегда необычно.
— Когда ты ушел с этим, ну, вожаком…
— Мой шимпанзе думает о нем как о «Большом». Мы убили другого шимпанзе.
Они сидели в богато убранной приемной отделения погружения. Леон встал и почувствовал, как мир слегка качнулся.
— Думаю, я немного покопаюсь в истории.
Келли робко улыбнулась:
— Я… Мне, скорее, понравилось.
Леон секунду подумал, моргнул…
— И мне, — произнес он, к своему собственному удивлению.
— Но не убийство…
— Нет, конечно же нет. Но… ощущение.
Она ухмыльнулась:
— В Хельсинки такого не испытаешь, профессор.
Два дня он провел в прохладе обширной библиотеки станции, среди сухих информационных структур. Библиотека эта была хорошо оборудована и позволяла задействовать сразу несколько чувств. Он бродил по цифровым лабиринтам.
В векторных пространствах, представленных на гигантских экранах, таились результаты исследований, замаскированные объемными протоколами и покрытые коростой мер предосторожности. Конечно, все это легко взламывалось или огибалось, но многословные термины, доклады, сводки, конспекты и грубо обработанные статистические данные все же противились легкому истолкованию. Подчас некоторые грани поведения шимпанзе старательно прятались в приложениях и примечаниях, словно биологи этого уединенного аванпоста стеснялись их. Впрочем, тут было чего стесняться, особенно брачных обычаев. Как ему это использовать?
Он шел по трехмерному лабиринту и наскоро формировал идеи. Сможет ли он следовать стратегии аналогий?
У шимпанзе и людей почти все гены одинаковы, так что динамика шимпанзе должна быть упрощенной версией динамики человека. Так имеет ли он право анализировать групповое взаимодействие шимпанзе как частный случай социоистории?
На закате следующего дня они с Келли сидели, наблюдая за кроваво-красными шпилями гор, пронзающими рыжие облака. Африка казалась пиршеством безвкусицы, и ему это нравилось. И эта острая пища тоже. В животе у него забурчало в предвкушении обеда.
Обращаясь к Келли, Леон заметил:
— Весьма заманчиво использовать шимпанзе для построения своего рода игровой модели социоистории.
— Но ты сомневаешься.
— Они похожи на нас в… Только у них, ну, э…
— Похожи в низменном, плотском? — Она ухмыльнулась и поцеловала мужа. — Ох уж мой Леон-ханжа.
— Знаю, мы с ними похожи во всем непристойном, зверином. Но при этом мы гораздо умнее.
Веки ее опустились: признак вежливого сомнения.
— Они живут на всю катушку, в этом им не откажешь.
— Возможно, мы разумнее, чем это необходимо.
— Что? — удивилась она.
— Я читал об эволюции. Очевидно, человеческий мозг стал эволюционным промахом, отклонением: он обладает способностями, намного превосходящими нужды умелого охотника и собирателя. Чтобы отличаться — в лучшую сторону — от животных, хватило бы умения разжигать огонь и создавать простейшие орудия труда. Эти таланты уже сделали бы людей царями творения, устранив давление естественного отбора, — необходимость изменяться просто отпала бы за ненадобностью. Вместо этого сам мозг открыто говорит нам о том, что изменения лишь ускорились. Серое вещество человека прибавляло в весе, наращивая новые нервные связи поверх старых. Эта масса «растекалась» по маленьким участкам, покрывала их, как новая толстая кожа.
— С учетом состояния мира, я бы сказала, что нам нужны все мозги, которые можно раздобыть, — ехидно заметила она.
— На этом уровне рождаются музыканты и инженеры, святые и ученые, — цветисто закончил Леон. Одним из наилучших качеств Келли было ее умение сидеть смирно и слушать его многословную профессорскую тягомотину, даже в отпуске. — И весь этот эволюционный отбор занял всего несколько миллионов лет.
Келли мило фыркнула:
— Взгляни на это с женской точки зрения. Он произошел, несмотря на смертельную опасность, грозящую рожающим матерям.
— Э, как это?
— Из-за огромных голов младенцев. Им так трудно выходить наружу. Мы, женщины, по-прежнему расплачиваемся за ваши мозги — и за свои тоже.
Он хмыкнул. Келли всегда умела так по-особому повернуть тему, что он видел объект обсуждения под совершенно новым углом.
— Так почему же отбор шел именно таким путем?
Келли загадочно улыбнулась:
— Возможно, мужчины, равно как и женщины, находят ум сексуальным.
— Правда?
Все та же лукавая улыбка.
— А как насчет нас?
— А как насчет звезд объемного кино? Мозг явно не их конек, дорогая.
— А помнишь животных, которых мы видели в мадридском сенсо-зоо? На выставке спаривания? Точно так же могло быть и у древних людей: мозги вроде павлиньих хвостов или лосиных рогов — выставляются напоказ, чтобы привлекать самок. Неудержимый сексуальный отбор.
— Ясно, вроде как не взять заявленного числа взяток при отличных картах. — Он хохотнул. — Значит, разум все равно что яркий узор.
— Работает на меня. — Жена подмигнула ему.
Он смотрел, как закат окрашивается Мерцающим зловещим багрянцем, испытывая странное счастье. Полосы света пробивались меж удивительных слоистых облаков.
— Э-э… — протянула Келли.
— Да?
— Возможно, и главспецы ведут исследования для того же. Узнать, кем мы были — и, таким образом, кто мы есть.
— В интеллектуальном смысле люди совершили скачок. В социальном плане, однако, разрыв может быть меньше.
Келли отнеслась к его словам скептически:
