Путь вниз - Мэтисон (Матесон) Ричард (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Сон слетел. Скотт чувствовал, как вздрагивает грудь под ударами отчаянно бьющегося сердца.
– Боже праведный, – пробормотал он и перекинул ноги через край губки.
Они погрузились в тепловатую воду.
Ахнув от неожиданности, Скотт отдернул ноги и закинул их обратно на губку. Ему казалось, что удары раздаются все чаще и чаще. Тук-тук-тук!
Перехватило дыхание. Боже, что это…
Морщась от сотрясения, производимого в голове стуком, Скотт опять спустил ноги с кровати и погрузил их в теплую воду. Торопливо встал, затыкая изо всех сил пальцами уши. Тук, тук, тук! Скотту казалось, что он стоит внутри барабана, по которому кто-то с неистовством стучит огромными палочками. Хватая воздух ртом, пошатываясь, он двинулся к краю крышки коробки. Поскользнулся на неверной поверхности мокрого пола и, ударившись со всей силы правым коленом о цемент, закричал от боли. Со стоном поднялся на ноги и тут же снова поскользнулся.
– Чертов пол! – взорвался Скотт, но едва услышал себя в почти оглушающем шуме. В бешенстве он уперся ногами в пол, встал, поднял край крышки и проскользнул под ним наружу. Опять поскользнулся и упал, сильно стукнувшись об пол локтем. Острая, как нож, боль пронзила руку. Скотт вскочил, но капля воды тяжело хлопнулась ему на спину, и он снова растянулся на полу. Изгибаясь, как выброшенная на берег рыба, Скотт вдруг увидел, где протекает водогрей.
– Боже мой, – промычал он, морщась от боли в колене и локте.
Скотт встал, глядя на то, как разбиваются о крышку коробки и цементный пол капли воды. Теплая вода стекала по его лодыжкам. Он увидел еще один водопад, меньше первого, который падал с края цементной приступки и рассыпался по полу погреба.
Долгое время Скотт стоял в нерешительности, глядя на падающую воду и чувствуя, как к телу прилипает теплый, намокший халат.
И вдруг из груди его вырвался крик:
– Печенье!
Он стремглав бросился обратно к крышке, скользя по полу и с трудом удерживаясь на ногах. Поднял крышку за один край, едва устояв; поскальзываясь на каждом шагу, прошел с ней немножко вперед и накрыл свою кровать. Отпустив крышку, он бросился бежать по губке, слыша, как под ногами хлюпает, вырываясь из разбухших пор, вода.
– Нет!
Он не мог поднять наверх отяжелевший от воды пакет. С перекошенным от страха и ярости лицом, Скотт разрывал пакет, и мокрая бумага расползалась под его руками как салфетка. Светло-серая масса, в которую слиплись набухшие от воды кусочки печенья, поразила его своим видом. Он зачерпнул ее ладонью и почувствовал, как она тягуче потекла скисшей овсяной кашей. С проклятьями стряхнул с руки капающую массу, и она, перелетев через край приступки, рассыпалась полусотней вязких, серого цвета капелек.
Скотт встал коленками на губку, не обращая никакого внимания на лившуюся на него отовсюду воду. Его взгляд был прикован к кучке кусочков печенья; от ненависти к преследовавшему его року губы сжались в одну тонкую бескровную полоску.
– Что толку? – бормотал он, резко сжав кулаки. – Что толку? – Капля воды упала прямо перед ним, и Скотт с яростью обрушил на нее свой кулак.
Потеряв равновесие, он свалился на губку лицом вниз. Под тяжестью его тела ноздреватая поверхность губки поддалась, и снизу в Скотта ударили потоки воды.
Трясясь от ярости, он перепрыгнул на приступку и крикнул, не понимая, к кому именно обращает свой гневный выкрик:
– Вам не удастся сломить меня!
Стиснул зубы, и в следующем его выкрике прозвучали непреклонность воли и вызов року:
– Вам не удастся сломить меня!
Он загреб пригоршни сырого печенья и высыпал его в сухом безопасном месте на нижней черной полке водогрея.
«На что годится сырое печенье?» – спросил рассудок.
«Оно высохнет!» – ответил Скотт.
– «Оно раньше сгниет», – не унимался рассудок.
– «Заткнись!» – прорычал Скотт и подумал: «Боже».
Затем скатал, как снежок, шарик печенья и бросил его в водогрей. Шарик расползся по металлу.
Вдруг Скотт засмеялся. Неожиданно все, что произошло в последние минуты, показалось ему уморительно смешным: он, ростом в четыре седьмых дюйма, в халате, похожем на мешок, стоит по щиколотку в теплой воде и бросает в водогрей шарики из мокрого печенья. Откинув назад голову, он разразился громким смехом, потом сел в теплую воду и стал бить по ней ладонями, поднимая вокруг себя целые фонтаны брызг. Он стащил с себя халат и принялся кататься голышом в теплой воде. «Ванна! Я принимаю чертову утреннюю ванну», – пронеслось в голове.
Спустя некоторое время Скотт встал и вытерся еще сухим в некоторых местах платком, обмотанным вокруг губки. Затем выжал халат и повесил его сушиться.
– У меня болит горло, – сказал Скотт сам себе. – Ну и что? Придется подождать ему своей очереди.
Он сам не смог бы объяснить, почему ему вдруг стало так весело, почему он вдруг отдался глупому развлечению. Без сомнения, его положение было плачевным, и Скотт догадывался, что, когда человеку становится совсем уж тяжело, он уже не может видеть вещи такими, какие они есть, он замечает в них кучу нелепицы и либо смеется, либо впадает в сарказм.
И, насколько мог, Скотт представил, как бы он себя повел, если бы через край приступки сейчас перевалил паук, – он засмеялся бы.
Зубами, ногтями Скотт оторвал от платка лоскут тонкой материи и уже проверенным способом сделал из него халат, связав узлами концы. Торопливо надел свою новую одежду: ему необходимо было добраться до швейной коробки.
Подняв тяжелую булавку, он сбросил ее на пол. Затем слез с цементной приступки и снова взял в руки свое оружие. «Мне придется теперь подыскать другое ночное убежище», – подумал Скотт. Необходимость сделать это даже веселила его. Возможно, ему еще придется забраться по стене огромной скалы за ломтиком сухого хлеба. И это тоже его веселило. Качая головой в такт своему шагу, Скотт шел подпрыгивающей походкой к картонке, а над ним через окна струился в погреб солнечный свет.
Он чувствовал себя как после разрыва контракта с газетой. Тогда его ожидали все неоплаченные счета, безжалостная нужда и проблемы устройства в жизни. Он пытался вернуться к работе, умолял об этом Марти, и тот нехотя согласился. Но ничего из этого в итоге не получилось. Его положение становилось все хуже и хуже, и однажды он сорвался.
Тереза увидела, как он пытался вскарабкаться на стул, и, подняв его, как маленького мальчика, усадила. Он истошно завопил на нее и смерчем ворвался в кабинет Марти. Но, прежде чем успел произнести хоть слово, брат швырнул в него через стол письмо. Оно пришло из Управления по делам ветеранов. В ссуде военного ведомства было отказано.
Вечером того же дня, когда Скотт возвращался на машине с работы, у него в полуквартале от дома спустила все та же шина. Он залился истерическим хохотом и забылся до того, что свалился со своего специального кресла на обыкновенное сиденье, а оттуда, корчась от смеха, рухнул на пол.
Такая реакция на злоключения была способом самозащиты. Механизмом, изобретенным рассудком для предупреждения нервного срыва. Она давала избавление от гнетущего бремени неудач, когда терпеть их становилось совсем уж невмоготу.
Подойдя к коробке, Скотт забрался в нее, даже не посмотрев, не подстерегает ли его там паук. Большими шагами он подошел к швейной коробке и нашел в ней маленький наперсток. Ему пришлось приложить все свои силы, чтобы взгромоздить наперсток на груду из одежды и пропихнуть его в отверстие в стенке коробки.
Скотт катил наперсток по полу, как пустую бочку литров на двести. За ним волочилась булавка, воткнутая в халат.
Оказавшись возле нагревателя, он сначала хотел попробовать затащить наперсток на цементную приступку, но, подумав, решил, что тот слишком тяжел для этого, и подкатил его к основанию приступки. Под падающим вниз потоком воды наперсток быстро наполнился до краев.
Вода была грязновата, но это не имело никакого значения. Скотт зачерпнул ее пригоршнями и умыл лицо – это была роскошь, которой он не позволял себе уже несколько месяцев. Ему также очень хотелось сбрить свою густую бороду, вот это было бы действительно здорово. Может, булавкой?
