Космическая трилогия - Льюис Клайв Стейплз (книга регистрации .TXT) 📗
Он поднялся по трем ступенькам и позвонил в дверь. Не дождавшись ответа, позвонил еще раз и присел на деревянную скамью на крыльце. Сидел так долго, что, невзирая на теплую безоблачную ночь, испарина на лице успела высохнуть. Рэнсом очень устал, наверное, поэтому он и не спешил подниматься и звонить еще раз. Тем более что все вокруг – тихий сад, красивое звездное небо, случайное уханье совы – дышало покоем. Он даже задремал – и встрепенулся от неожиданных странных звуков. Шум стал громче: за домом кто-то то ли дрался, то ли играл в рэгби. И кричал! Слов отсюда было не разобрать, однако свирепые вопли взбудораженных мужчин слышались безошибочно. Рэнсом вовсе не горел желанием вляпаться в какую-нибудь историю, но надо же все-таки понять, что там вообще происходит… Тем более что ночь прорезал новый отчаянный крик:
– Пустите! Пустите!
И потом, через секунду:
– Я туда не пойду! Я хочу домой!
Отшвырнув рюкзак, Рэнсом спрыгнул с крыльца и ринулся в ту сторону, позабыв про негнущиеся ноги. Расплескивая ботинками грязь на дорожке, выскочил во двор, где оказалось неожиданно много строений. Краем глаза он успел заметить высокую трубу, какую-то дверцу, подсвеченную изнутри красным, и огромный черный купол вроде миниатюрной обсерватории, закрывающий звезды.
Однако все это Рэнсом тут же выбросил из головы, потому что чуть не налетел на троицу сцепившихся в драке мужчин. С первого же взгляда стало понятно, что двое незнакомцев куда-то волокут того самого «тугодума» Гарри, а дурачок тщетно вырывается. Рэнсом хотел проорать во всю мощь легких: «А ну живо отпустили парня! Вы что это задумали?!» – но вышло лишь неубедительное восклицание: «Эй! Послушайте…»
Мужчины тут же отскочили от хнычущего парнишки.
– Позвольте спросить, – заговорил тот, что был выше и крепче сложен, – вы кто вообще, черт возьми, такой и что здесь забыли?
Басище у него был что надо – как раз такого Рэнсому недоставало.
– Я просто шел мимо. И пообещал бедной женщине…
– К черту вашу бедную женщину! Вы как сюда попали?
– Сквозь изгородь перелез, – огрызнулся Рэнсом, начиная злиться. – Не знаю, что вы делали с парнем, но…
– Давно надо было завести собаку, – не слушая Рэнсома, сказал бугай своему приятелю.
– Заводили уже. Вы сами решили использовать Тартара для опытов, – заговорил второй, до сей поры хранивший молчание.
Он практически не уступал первому ростом, хотя был худощавей и моложе. Его голос показался на удивление знакомым.
Рэнсом решил напомнить о себе:
– Слушайте, уже ночь на дворе, давно пора отпустить мальчишку домой. Я нисколько не намерен вмешиваться в ваши личные дела, но…
– Вы кто такой вообще?! – рявкнул толстяк.
– Меня зовут Рэнсом. И…
– Постойте-ка! – перебил тощий. – Вы, случайно, в школе Уэйденшоу не учились?
– Да, именно в ней, – удивился Рэнсом.
– А я-то смотрю, голос знакомый… Мое имя Дивайн. Помните такого?
– Да, конечно! Само собой, – отозвался Рэнсом, и они пожали друг другу руки с вымученной сердечностью, обычной для подобных встреч.
(Надо признать, к концу учебы Рэнсом не переваривал Дивайна на дух.)
– До чего трогательно, да? – хмыкнул тот. – Где бы еще довелось встретиться – духу товарищества прямо-таки дано воцариться под пальмой и сосною [2] на пустоши между Стерком и Наддерби! Самое время с комком в горле вспомнить воскресные проповеди в родной школьной часовне… А с Уэстоном вы, наверное, не знакомы, нет?.. – Дивайн указал на своего громогласного приятеля-верзилу. – Итак, перед вами Уэстон. Тот самый! Величайший физик. Заткнет за пояс Эйнштейна и сожрет с потрохами Шредингера. Уэстон, позвольте представить моего школьного приятеля, Рэнсома. Доктора Элвина Рэнсома. Того самого! Величайшего филолога. Который заткнет за пояс Есперсена [3] и…
– Знать его не желаю! – отрезал Уэстон, все еще держа беднягу Гарри за шкирку. – Не ждите, что я начну рассыпаться в любезностях перед человеком, который только что вломился ко мне в дом. Плевать, в какой школе он учился и на какую ерунду тратит деньги, которых так не хватает настоящей науке. Пусть говорит, зачем явился, и проваливает на все четыре стороны.
– Уэстон, не будьте ослом! – произнес Дивайн неожиданно серьезным тоном. – Его визит очень даже кстати. Рэнсом, не берите в голову, не обижайтесь на Уэстона. Он, как говорится, под грозной внешностью прячет доброе сердце. Вы ведь не откажетесь выпить и поужинать?
– Благодарю за приглашение… Однако что насчет парнишки?..
– Он слабоумный, – пояснил Дивайн, увлекая Рэнсома за собой. – Обычно пашет как вол, но порой случаются припадки. Тогда мы затаскиваем его в душевую и запираем на часик, чтобы пришел в себя. В таком состоянии отпускать домой его нельзя. Если хотите, чуть позже сами парнишку и проводите. А потом вернетесь и переночуете у нас.
Рэнсом был немало озадачен: уж больно подозрительным и даже противозаконным душком отдавала вся эта ситуация. С другой стороны, как любой человек его возраста и образования, Рэнсом был уверен, что с противоправными деяниями можно столкнуться лишь в книгах, но никак не в реальности, и уж конечно же в темных делишках не могут быть замешаны старые школьные приятели и университетские профессора. Тем более, даже если над мальчишкой и впрямь издеваются, в одиночку его не отбить…
Дивайн тем временем вполголоса переговаривался с Уэстоном. Нельзя сказать, что они шептались: видимо, и впрямь обсуждали, как лучше устроить гостя на ночь. Наконец Уэстон недовольно буркнул в знак согласия. Рэнсому вдобавок ко всему стало еще и совестно: выходит, он напрашивается в гости. Он открыл было рот, когда Уэстон громко обратился к слабоумному парню:
– Натворил же ты сегодня дел, Гарри! В любой другой стране всыпали бы тебе розог. Замолчи уже, хватит реветь! Не хочешь, не пойдешь в душевую…
– Это не душевая! – захныкал дурачок. – Совсем не душевая. Я в эту штуку больше не полезу.
– Он про лабораторию, – перебил Дивайн. – Залез туда как-то, и его случайно заперли на пару часов. А он отчего-то перепугался до полусмерти. Ну, вы знаете, «индеец бедный Бога в облаках находит» [4] и все такое… Гарри, слушай внимательно. Этот джентльмен сейчас отдохнет с полчасика и отведет тебя домой. А ты пока посиди тихонько в коридоре, тогда получишь то, что тебе так нравится…
Он изобразил звук открывающейся бутылки (Рэнсом припомнил, что в школе это было одним из любимейших трюков Дивайна). Гарри одобрительно угукнул.
– Ведите его внутрь, – бросил Уэстон и исчез в доме.
Рэнсом замешкался было, однако Дивайн заверил, что на самом деле тот рад гостям. Врал, конечно же, но Рэнсом, поддавшись искушению отдохнуть и выпить, быстро позабыл о смущении. Последовав за Дивайном и Гарри, он вошел в дом и очень скоро уже сидел в кресле, дожидаясь, пока Дивайн принесет закуски.
Глава II
В комнате, где очутился Рэнсом, причудливым образом смешались роскошь и нищета. Окна без штор были наглухо заколочены, голый пол усеян пустыми коробками, стружками и газетами, на обоях светлели пятна от висевших здесь некогда картин. Однако посреди этого хаоса стояли два поистине дорогих кресла, а на столе среди дешевой посуды, консервных банок из-под сгущенного молока и сардин, хлебных корок, недопитого чая и окурков валялись устричные раковины, сигары и бутылки из-под шампанского.
Хозяева куда-то запропастились, и Рэнсом, пользуясь случаем, задумался. К Дивайну он испытывал смутное отвращение, какое всегда бывает, когда наконец прозреваешь и иначе глядишь на кумира юных лет. Дело в том, что Дивайн прежде прочих однокурсников освоил искусство сарказма, которое заключалось в постоянном пародировании сентиментальных и идеалистических клише из взрослой речи. Несколько недель вся школа, включая самого Рэнсома, потешалась над его рассуждениями о «патриотическом долге», «верности традициям», «бремени белого человека» и «принципах честной борьбы». Однако вскоре, еще в Уэйденшоу, Рэнсом понял, что на деле Дивайн ужасно скучен, а в Кембридже и вовсе стал его избегать, поражаясь лишь, как такому зануде, не способному самостоятельно родить хоть одну мало-мальски толковую мысль, удается быть в центре внимания. Потом Дивайна неожиданно пригласили преподавать в Лестерский университет, и он загадочнейшим образом начал богатеть. Затем и вовсе перебрался из Кембриджа в Лондон, где, по слухам, стал вращаться в правительственных кругах. Порой его имя всплывало в разговорах, и собеседник всегда добавлял: «По-своему он даже умен» или тоскливо завершал: «Ума не приложу, как ему удалось взлететь так высоко». Судя по недавним репликам во дворе, однокашник Рэнсома за все эти годы ничуть не изменился.
