Стальные пещеры (пер. И.Кочкарева) - Азимов Айзек (онлайн книга без TXT) 📗

Теперь, когда у него был свидетель, можно было перейти непосредственно к делу.

– Мне кажется, – решительно начал Бейли, – я проник в тайну, окружающую смерть доктора Сартона.

Краешком глаза Бейли увидел, как Эндерби вскочил со стула, хватая на лету свои соскользнувшие с носа очки. Поскольку голова его при этом оказалась за пределами трехмерного приемника, он, покрасневший и лишенный дара речи, вынужден был сесть снова.

Доктор Фастольф был поражен не меньше, однако он лишь склонил голову набок. Лишь Р. Дэниел оставался невозмутимым.

– Вы хотите сказать, – проговорил Фастольф, – что знаете, кто убийца?

– Нет, – ответил Бейли. – Я хочу сказать, что никакого убийства не было.

– Что? – вскричал Эндерби.

– Одну минуту, комиссар Эндерби, – остановил его Фастольф. Не сводя глаз с Бейли, он удивленно произнес: – Вы хотите сказать, что доктор Сартон жив?!

– Да, сэр, и я думаю, что знаю, где он.

– Где же?

– Вон там, – ответил Бейли и твердо указал на Дэниела Оливо.

Глава восьмая

Спор из-за робота

Бейли ощущал каждый удар своего сердца. Казалось, время остановилось. На лице Р. Дэниела, как всегда, не отражалось никаких эмоций. Хэн Фастольф был потрясен, но умело скрывал свои чувства.

Однако больше всего Бейли волновала реакция комиссара Джулиуса Эндерби. Трехмерный приемник, из которого на него уставилось лицо Эндерби, не давал четкого изображения. Мешало его постоянное, едва уловимое мелькание и не совсем идеальная разрешающая способность. Из-за этого несовершенства, а также из-за очков комиссара по глазам Эндерби ничего невозможно было прочитать.

«Не пропадай, Джулиус. Ты мне нужен», – подумал Бейли.

Вообще-то он не думал, что Фастольф станет предпринимать что-либо в лихорадочной спешке или позволит эмоциям вылиться наружу. Он когда-то читал, что у Космонитов не было религии, но они подменили ее холодным бесстрастным интеллектуализмом, доведенным до высот философии. Он верил этому и на это рассчитывал. Любое свое действие они будут тщательно, не спеша обдумывать и если решатся что-то предпринять, то только на основе здравого смысла, взвесив все «за» и «против».

Если бы он сделал такое заявление, находясь среди них один, он больше никогда не вернулся бы в Город, в этом он был твердо уверен. Холодный разум продиктовал бы им такой выход. Для космонитов их планы значили больше, гораздо больше, чем жизнь жителя Города. Для Джулиуса Эндерби придумали бы какую-нибудь отговорку. Может быть, предъявили бы комиссару труп его помощника и, покачав головами, стали бы говорить еще об одном ударе, нанесенном заговорщиками-землянами. И комиссар поверил бы. Так уж он был устроен. Если он и ненавидел космонитов, то ненависть эта основывалась на страхе. Он не осмелился бы не поверить им.

Вот почему именно ему Бейли отвел роль свидетеля, более того, свидетеля, находящегося в надежном месте, вне досягаемости космонитов с их тщательно продуманными мерами безопасности.

Раздался прерывающийся голос комиссара:

– Лайдж, вы совершенно не правы. Я сам видел труп доктора Сартона.

– Вы видели обугленные остатки того, что назвали трупом доктора Сартона, – смело возразил Бейли. Он мрачно подумал о недавно разбитых очках комиссара. Неожиданно для космонитов они сыграли им на руку.

– Нет, нет, Лайдж. Я хорошо знал доктора 'Сартона, и голова у него была не повреждена. Это был он. – Комиссар смущенно прикоснулся к очкам, как будто он тоже вспомнил о своем злоключении, и добавил: – Я осмотрел его внимательно, очень внимательно.

– А что вы скажете о нем? – Бейли снова указал на Р. Дэниела. – Разве он не похож, на доктора Сартона?

– Да, так же, как походила бы на него статуя.

– Не так уж трудно придать своему лицу бесстрастное, как у робота, выражение, комиссар. Предположим, вы видели развороченного бластером робота. Вы сказали, что внимательно осмотрели его. Достаточно ли внимательно, чтобы разглядеть, что собой представляла обугленная поверхность вокруг раны – обгоревшую органическую ткань или ее заменитель, скрывающий под собой металлическую конструкцию?

На лице комиссара появилась гримаса отвращения:

– Не делайте из себя посмешище! – воскликнул он.

Бейли повернулся к космониту.

– Согласны ли вы провести эксгумацию трупа, доктор Фастольф?

Фастольф улыбнулся.

– У меня не было бы никаких возражений, мистер Бейли, но дело в том, что мы не хороним наших умерших. Кремация – повсеместно распространенный у нас обычай.

– Весьма удобный, – пробормотал Бейли.

– Скажите, мистер Бейли, как вы пришли к этому столь неожиданному заключению? – спросил доктор Фастольф.

«Не сдается, – подумал Бейли. – Будет до конца начисто отрицать свою вину». Вслух он сказал:

– Это было довольно просто. Чтобы сымитировать робота, недостаточно надеть на лицо застывшую маску и начать говорить неестественно правильным языком. Ваша беда в том, что вы у себя на Внешних Мирах слишком привыкли к роботам. Вы начали относиться к ним почти так же, как к людям. Вы стали слепы к различиям. На Земле все иначе. Для нас робот – это всего лишь робот. Так вот, во-первых, Дэниел слишком человечен для робота. Когда я впервые встретил его, я подумал, что он – космонит. Мне было довольно трудно перестроиться, когда он сообщил, что он – робот. Да и как же иначе, ведь он на самом деле космонит, а не робот.

– Как я говорил вам, коллега Элайдж, – вмешался Р. Дэниел, нисколько не смущенный тем, что сам был темой обсуждения, – меня сконструировали для того, чтобы я временно мог занять место в человеческом обществе. Сходства с человеком добивались специально.

– Этим занимались настолько серьезно, что тщательно скопировали даже те части тела, которые обычно скрыты под одеждой? Настолько серьезно, что повторили те органы, которые у робота не будут выполнять никакой мыслимой функции?

– Откуда вам это известно? – спросил вдруг Эндерби.

Бейли покраснел:

– Я не мог не заметить в… туалетном блоке.

Было видно, как потрясло это известие комиссара.

– Вы, конечно, понимаете, что сходство должно быть полным, иначе добиться нужного результата невозможно, – нарушил молчание Фастольф. – Полумерами в нашем деде не обойтись.

– Я могу закурить? – резко спросил Бейли.

Три трубки в день – это было немыслимое расточительство, но он словно бы несся в стремительном потоке отчаянного безрассудства и нуждался в успокоительной затяжке табачного дыма. В конце концов, он бросил вызов космонитам. Он собирался заткнуть им глотки их же ложью.

– Извините, но я бы предпочел, чтобы вы не курили, – ответил Фастольф. Это было «предпочтение», обладавшее силой приказа.

Бейли почувствовал это. Он засунул обратно трубку, которую уже вытащил было в предвосхищении само собой разумеющегося разрешения. «Конечно же, нет, – с горечью подумал он. – Эндерби не предупредил меня, потому что сам не курит, но это же ясно. Одно вытекает из другого. На этих стерильных Внешних Мирах не курят, и не пьют, и вообще не ведают человеческих пороков. Не удивительно, что они признают роботов в своем проклятом – как Р. Дэниел назвал его? – C/Fe-обществе! Неудивительно, что Дэниел так хорошо играет роль робота. Если на то пошло, то все они здесь роботы».

– Слишком близкое сходство – лишь одна из многих улик, – продолжал Бейли. – Когда я вел его (тут Бейли пришлось указать на своего напарника. Он не мог заставить себя назвать его ни Р. Дэниелом, ни доктором Сартоном), в моем секторе произошел скандал, едва не переросший в массовые беспорядки. Именно он остановил надвигающуюся беду, и знаете, каким образом? Он наставил бластер на предполагаемых зачинщиков.

– Боже мой! – воскликнул Эндерби. – В протоколе говорится, что это вы…

– Знаю, комиссар, – перебил его Бейли. – Протокол составлялся с моих слов. Мне не хотелось, чтобы в документах значилось, что какой-то робот угрожал бластером людям.