Лалангамена (сборник) - Диксон Гордон Руперт (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗

Материал, из которого была сделана его рубашка, испарился, а пластиплоть на плече словно растаяла. Там виднелась его подлинная плоть — воспаленно-розовая по краям, потом красная, вздувшаяся волдырями, и, наконец, в центре раны был черный комок обуглившегося мяса размером с кулак. По плечу сбегала струйка крови. Отто бесстрастно осмотрел ожог и решил, что кровопотеря невелика, поэтому с перевязкой можно подождать.

Из- за скал вышли два молодых бруухианина и остановились над Киндлом. Следом появился наистарший. Он приблизился, сильно хромая, и что-то быстро пророкотал в неформальном ключе — настолько быстро, что Отто не смог уловить смысл.

Бруухиане подняли одеревенелое тело Киндла и водрузили его себе на плечи, как бревно. Внезапно Мак-Гэвина осенило, что Киндл, в сущности, не был мертв. Наистарший и наимладший братья переправили его в «тихий мир» еще в то время, когда Отто яростно работал ножом. Он уставился на рот Киндла, перекошенный от смертной боли, и вспомнил, что Уолдо говорил о клетках, увиденных в микроскоп.

Этот человек был еще жив, но он умирал. И будет умирать теперь сотни лет.

На лице Отто появилась улыбка.

Еще до полудня доктор Норман с двумя носильщиками отыскал дорогу в пустыне и вышел к Кроуэллу. Тридцать лет медицинской практики дались даром: доктор был не готов к зрелищу, которое открылось его глазам. Посреди лужи засохшей крови сидел смертельно раненный человек. Половина лица его была обожжена и являла сплошную гноящуюся рану. Другая половина блаженно улыбалась.

Клиффорд Саймак

Когда в доме одиноко [8]

Однажды, когда Старый Моуз Эбрамс бродил по лесу, разыскивая невесть куда запропастившихся коров, он нашел пришельца. Моуз не знал, что это пришелец, однако он понял, что перед ним живое страдающее существо, а Старый Моуз, как бы его за глаза ни осуждали соседи, был не из тех, кто может равнодушно пройти в лесу мимо больного или раненого.

На вид это было ужасное создание — зеленое, блестящее, с фиолетовыми пятнами. Оно внушало отвращение даже на расстоянии в двадцать футов. И от него исходил зловонный запах.

Оно заползло, вернее, пыталось заползти в заросли орешника, но так с этим до конца и не справилось: верхняя часть его тела скрывалась в кустах, а туловище лежало на поляне. Его конечности — видимо, руки — время от времени слегка скребли по земле, стараясь подтянуть тело поглубже в кусты, но существо, вероятно, слишком ослабело, во всяком случае, оно больше не продвинулось ни на дюйм. И оно стонало, но не очень громко — точь-в-точь как ветер, тоскливо воющий под широким карнизом дома. Однако в его стоне слышалось нечто большее, чем вой зимнего ветра, — в нем звучали такие отчаяние и страх, что у Старого Моуза волосы на голове стали дыбом.

Моуз довольно долго размышлял над тем, что ему делать с этим существом, а потом еще какое-то время набирался храбрости, хотя большинство его знакомых, не задумываясь, признали бы, что храбрости у него хоть отбавляй. Впрочем, при таких обстоятельствах одной заурядной храбрости недостаточно. Тут нужна храбрость безрассудная.

Но перед ним лежало неведомое страдающее существо, и он не мог его оставить без помощи, поэтому Моуз приблизился к нему, опустился рядом с ним на колени, и, хотя на это создание было тяжко смотреть, в его уродстве таилось какое-то неизъяснимое обаяние — оно точно завораживало своей отталкивающей внешностью. И от него исходило ужасное, ни с чем не сравнимое зловоние.

Однако Моуз не был брезглив. В округе он отнюдь не славился своей чистоплотностью. С тех пор как около десяти лет назад умерла его жена, он жил в полном одиночестве на своей запущенной ферме и его методы ведения хозяйства служили пищей для злословия окрестных кумушек. Этак раз в год он выгребал из дома груды мусора, а остальное время ни к чему не притрагивался.

Поэтому исходивший от существа запах смутил его меньше, чем того можно было ожидать, будь на его месте кто-либо другой. Зато Моуза смутил его вид, и он не сразу решился прикоснуться к существу, а когда, собравшись с духом, наконец сделал это, очень удивился. Он ожидал, что существо окажется либо холодным, либо скользким и липким, а может, и тем и другим одновременно. Но ошибся. Оно было на ощупь теплым, твердым и чистым — Моуз словно прикоснулся к зеленому стеблю кукурузы.

Просунув под больного руку, он осторожно вытащил его из зарослей орешника и перевернул на спину, чтобы взглянуть на его лицо. Лица не было. Верхняя часть туловища кончалась утолщением, как стебель цветком, хотя тело существа вовсе не было стеблем. А вокруг этого утолщения росла бахрома щупалец, которые извивались, точно черви в консервной банке. И тут-то Моуз чуть было не вскочил и не бросился наутек.

Но он выдержал.

Моуз сидел на корточках, уставившись на эту безликость с бахромой из червей; он похолодел, страх сковал его и вызвал приступ тошноты, а когда ему почудилось, что жалобный вой издают черви, на душе у него стало еще муторнее.

Моуз был упрям. Упрям и ко многому равнодушен. Но только не к страдающему живому существу.

Наконец, пересилив себя, он поднял существо на руки ив этом не было ничего особенного, потому что оно весило мало. Меньше, чем трехмесячный поросенок, прикинул Моуз.

С существом на руках он стал взбираться по лесной тропинке на холм к дому, и ему показалось, что дурной запах стал слабее. Ему уже не было так страшно, как поначалу, и холод больше не сковывал его тело.

Потому что существо немного успокоилось и выло теперь потише. И хотя Моуз не был в этом уверен, порой ему казалось, будто оно прижимается к нему, как прижимается к взрослому испуганный и голодный ребенок, когда его берут на руки.

Старый Моуз вышел к постройкам и немного постоял во дворе, соображая, куда ему отнести существо — в дом или сарай. Ясно, что сарай был самым подходящим для него местом, ведь существо не было человеком — даже в собаке, или кошке, или больном ягненке было больше человеческого, чем в нем.

Однако колебался Моуз недолго. Он внес существо в дом и положил в кухне около плиты на то подобие ложа, которое называл кроватью. Он аккуратно и бережно расправил его, накрыл грязным одеялом и, подойдя к плите, принялся раздувать огонь.

Потом он придвинул к кровати стул и начал внимательно, с глубоким интересом разглядывать свою находку. Существо уже почти утихло и с виду казалось много спокойнее, чем в лесу. Моуз с такой нежностью укутал его одеялом, что и сам удивился. Он призадумался над тем, какие из его припасов могут сгодиться существу в пищу; впрочем, даже если бы он и знал это, неизвестно, как бы ему удалось покормить существо, ведь у того, судя по всему, не было рта.

— Тебе не о чем беспокоиться, — вслух сказал он. — Раз уж я принес тебя в дом, все обойдется. Хоть я и не больно смыслю, как тебе помочь, но все, что мне по силам, я для тебя сделаю.

День уже клонился к вечеру, и, выглянув в окно, он увидел, что коровы, которых он недавно искал, вернулись домой сами.

— Пора мне коров доить да еще кое-что поделать по хозяйству, — сказал он существу, лежавшему на кровати. — Но я отлучусь ненадолго.

Чтобы в кухне стало теплее, Старый Моуз подбросил в плиту дров, еще раз заботливо поправил одеяло, взял ведра для молока и пошел в сарай.

Он покормил овец, свиней и лошадь и подоил коров. Собрал яйца и запер курятник. Накачал бак воды.

После этого он вернулся в дом.

Уже стемнело, и Моуз зажег стоявшую на столе керосиновую лампу, потому как был против электричества. Он даже отказался подписать контракт, когда Периферийная электрическая компания проводила здесь линию, и многие соседи за это оби- делись на него. Но он плевал на их обиды.

Моуз взглянул на лежавшее в постели существо. С виду оно вроде бы находилось в прежнем состоянии. Будь это больной ягненок или теленок, Моуз сразу смекнул бы, хуже ему или лучше. Но тут он был бессилен.