Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер (книги серии онлайн .TXT) 📗
Ему хотелось, чтобы она умоляла объяснить. Но вместо этого она спросила:
— Сколько времени ты потратил? Ну, чтоб построить все эти комнаты?
Он улыбнулся широко и сердечно.
— В среднем я добавляю по новой каждые десять лет.
Число получилось будто бы разбухшим — огромным, бессмысленным, с каким она никогда не имела дела за недолгую жизнь.
— Я не впечатлена, — солгала она.
И тут же переключилась на вопрос, который возник раньше:
— Сколько же ты ходил по своему тракту? Чтобы так стереть камень… сколько лет ты потратил на походы в одни и те же места?
Они вошли в просторное помещение, находившееся в глубине холма. В шарах из толстого стекла горели голубые огни, вымывая все тени до единой. В странных, подчас волшебного вида механизмах струились электрические токи. Гуляли сквознячки, и воздух был сухим и приятно теплым, в отличие от того, что снаружи. Всё вокруг пропахло человеком. Мебель выглядела подержанной и ухоженной. Каменные стены были отделаны отполированными и промасленными деревянными панелями. Но даже в глубине этих вырубленных в скале хором, похожих на замок, она различала отзвуки лесной суматошной жизни.
— Мы будем жить здесь и в двух соседних комнатах, — объявил Торгаш, сбросив наконец на пол свой огромный рюкзак. — Кухня набита битком, — заверил он. — Бери что захочешь. Выспись, а после я объясню тебе всё, что сможешь понять.
— Что я смогу понять?
— Нам может понадобиться время, чтобы в этом разобраться, — бросил он.
Затем достал из рюкзака короткоствольную винтовку — старинной модели, но с резным прикладом, который она уже видела. Рукоять была отделана черным пластиком, а длинный магазин, вероятно, наполнен разрывными пулями.
Она невольно пригляделась к такому сокровищу.
— У тебя еще не зажили раны, — предупредил он. — Твоему телу понадобится много терпения, чтобы забыть прошлую жизнь.
— Ты уходишь?
— До ночи, а может быть, дольше. — Взмахнув стволом винтовки, он добавил: — Сортир у меня в последнем помещении. Захочешь облегчиться — в углу стоит стул с водой. Не гадь прямо на пол.
Даже простейшие дела здесь были совершенно бессмысленны.
Мужчина вышел в коридор, оглянулся на гостью и сделал два внушения:
— Если ты куда-то уйдешь, хотя бы и недалеко, я узнаю. И рано или поздно выясню, чем ты занималась.
Она не поверила. Но кивнула и пообещала:
— Я останусь здесь.
— И будешь спать.
— Да.
Тогда он с нотой коварства добавил:
— Люди, похожие на тебя, нашли дорогу к моему острову. Некоторые были желанными гостями, иногда — очень подолгу.
В этих словах скрывалось безвременное и незамутненное чувство, а она знала достаточно, чтобы обратить на них пристальное внимание.
— Где эти гости сейчас? — спросила она.
— Полагаю, вернулись на материк.
Он фыркнул, рассмеялся и повернулся к ней спиной, добавив:
— Если только не кончили там же, где прочие. То есть в месте, о котором я мало что знаю, ты тоже мало что знаешь, и в ближайшее время нам совершенно незачем с ним знакомиться.
5
Что бы ни думал о ней хозяин, она не была невеждой. Она понимала, что мир ежегодно удаляется от солнца, а угасание света чревато холодом и сыростью, и это зима. И лучше некоторых осознавала, как трансформация жизни порождает сезон за сезоном. В жарком великолепии лета все озера и тихие реки подергивались черноватым покровом из спутанных водорослей и вздутыша. Эти плавучие джунгли поглощали солнечный свет и его незримого спутника — тепло. Живая кожа улавливала восходящие пары, как крышка кастрюли. Тучи вскоре исчезали. Дождь полностью прекращался. Леса питались из своих водных запасов, но к концу лета деревья часто горели. Однако мир неизменно убегал от солнца вновь. Пелена дыма и убывающий дневной свет приближали поворотный момент, когда рыба начинала сжирать водоросли быстрее, чем те росли, и это подавало вздутышу сигнал рассеивать семена и сморщиваться. После этого вода открывалась сухому воздуху. Тучи сгущались буквально за день. В мире внезапно становилось темнее и холоднее. А дальше начинались зимние бури, которые проносились по суше, тушили пожары и утоляли всеобщую жажду.
Ее мать была сиротой, скиталась всю жизнь и научила единственное выжившее дитя всему, что полагалось знать об их мире. Представь себе круглый череп с двумя лицами, говорила она. Лицо под ногами покрыто древними горами и отмелями, огромными мелкими озерами и бесконечными реками. Однако другое лицо меньше покрыто сушей, и каждая сухая поверхность груба, молода и усеяна острыми пиками, которые без всякого повода изрыгают в небеса пламя. У обоих небес одинаковые звезды и луны, но второе лицо смотрит в бескрайний и чрезвычайно странный мир. Создатель, исполненный естественной гордости, приберег для величайшего своего чада самые поразительные краски: прожилки кровавые, прожилки лиловые, пребывавшие в постоянном движении, без конца закручивавшиеся вокруг белых, как кость, облаков и бездонных ям, синева которых была пронзительнее, чем у молодого окальника. Мать никогда не видела этот гигантский мир собственными глазами, но уверенно расписывала, как обращается вокруг него их домишко. Когда же за великаном скрывалось солнце, самые зоркие могли разглядеть грозовые сполохи — огромные бесшумные молнии, способные испепелить всех обитавших в мире нотов и людей — тоже.
Их же мир был луной, во многом сходной с теми двумя, что становились видны в ясные летние ночи. Мать пыталась растолковать дочери, как страдал от них каменный монолит. Каждый вихрящийся оборот вокруг гигантского мира возбуждал в лунах-сестрах ревность, и они силились расколоть, раскрутить древнюю глыбу. Они хотели истребить этот мир, но его сердце билось благодаря ненависти, с которой они пытались его уничтожить. Вот почему возникали землетрясения, били гейзеры и извергались легендарные огненные горы. Правда, девочка не понимала, как луна может ненавидеть другую луну, и ее не раз осаживали, запрещая забивать голову вопросами, на которые не бывает ответов.
Однажды Торгаш спросил, что она думает о небе, и внимательно ознакомился с ее взглядами на времена года, предназначение газового мира и последствия зависти лун-сестер. Он ни разу не перебил ее и не выдал своих мыслей даже взглядом выразительных серых глаз. Когда она наконец договорила, он произнес: «Хорошо» — и подался ближе.
— А как насчет остального?
— А что там еще?
— То, что за лунами, — пояснил он. — Давай же, Греза. Расскажи о небе.
Звучным, уверенным, очень похожим на материнский голосом она повторила усвоенные в детстве уроки. Звезды — это такие же, как их, солнца, но в большинстве своем бездетные. А между звездами нет ничего, кроме черного песка и выдохов мертвецов. Она с убежденностью расписала, как в ясную ночь можно узреть этот огромный бесплодный мир. Давать этим далеким огням имена было бессмысленно. Смотреть на небо — прискорбная трата времени, это нужно только для навигации.
Торгаш как будто ждал таких слов. Он покачал головой, негромко рассмеялся и, глядя в пол, спросил:
— Откуда взялась эта унылая, никчемная модель вселенной?
— Из уст моей матери, — отрезала она. — И что ты имеешь в виду? Почему мне нельзя не обращать внимания на вещи, которые незачем знать?
Он кротко принял ее отповедь и какое-то время бессмысленно улыбался. Затем елейным голосом напомнил:
— Мы говорили о погоде. У каждого человека есть любимое время года. У тебя это, по-моему, лето.
— Почему?
— Потому что я люблю зиму, а мы, похоже, сделаны из разного теста.
По везению или в силу мудрости, но он был прав: она родилась посреди пожара. С тех пор и любила неистовое, честное зарево каждого дня. Будь ее воля, она предпочла бы возможность красться по пропеченным лесам и жарким полянам всякой растительности, разбухшей от припасенной дождевой воды и огнестойких соков. Опасность видна яснее, когда всё живое страдает одинаково. Пусть солнце было расплывшимся монстром, а каждое дерево грозило взорваться и обратиться в огонь и пепел, но мир умудрялся выживать, и разве это не величайшее благословение? И да, летние ночи бывали ясными, а к рассвету — холодными, но терпимо, и она, идя в одиночку по бескрайнему живучему миру, могла радоваться ночам хорошим, а иногда — и замечательным.
