Ледяная могила(Роман приключений) - Жиффар Пьер (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗

— И ты поверил этим россказням?

— Да, потому что эти россказни объясняют все остальное. И я восстановил все случившееся, восстановил усилиями разума, который вновь действует — и благодаря чьим стараниям, сердцу, гению?.. Благодаря гению человека, любовь которого я должен благословлять, а жестокость — проклинать!.. То, что я узнал от аргентинца, связало все воедино, скрепило все в стройное целое. Квоньям умирает, и вот под рукой оказывается орган, необходимый для операции, а главное, оказывается как раз в нужный, заранее определенный момент… С той минуты, как его сердце перестало биться, прошло, быть может, всего лишь несколько часов… Но есть еще другое предположение, другая вероятность, о которой я не смею и говорить…

Кимбалл понурил голову. Что-то вдруг ярко сверкнуло в глубине его сознания. Ему припомнились слова Квоньяма у Ледяной могилы, когда тот высказал нетерпеливое желание умереть на следующий день; вспомнил, как старый профессор, услышав эти слова, подхватил и повторил их, словно запасаясь нужной ссылкой. Вспомнил затем и о странной сцене у трупа Квоньяма, когда между двумя врачами начался спор о том, бьется ли сердце пациента или уже остановилось… Неужели жертва была вскрыта живьем, и из ее груди было изъято живое сердце?.. Кимбалл не осмеливался допустить такую догадку. Ведь если это так, то он, Кимбалл, — сообщник злодеяния!..

— Дуглас, милый мой друг Дуглас! — продолжал между тем Джордж, хватая своего приятеля за руки. — Признайся откровенно, по чистой совести, что мне удалось восстановить всю картину совершенного отцом злодейства, по крайней мере, в главных чертах… Ты не отвечаешь?.. Ты отворачиваешься?.. Ты согласен, что аргентинец сказал правду?..

Кимбалл не знал, что и отвечать. Страшное преступление вставало перед его глазами, видение разгоралось и светилось ярким пламенем… Джордж ждал его ответа. Он, возможно, был бы счастлив, начни Дуглас с жаром отрицать вину его отца; ему так не хотелось верить в нее! Но капитан был прямолинейно честным человеком. Он не умел вилять, не умел жонглировать истиной.

— Я не буду спорить с тобой, Джордж, — сказал он, и его глаза наполнились слезами. — Все сказанное тобой возбудило у меня такие подозрения, что я ничего не могу сказать тебе в опровержение… Остается только…

— О, Дуглас, не говори, не прибавляй больше ни слова! С меня довольно и того, что ты уже произнес. Мне только и надо было услышать от тебя подтверждение моих догадок. А дальше я сам знаю, что делать! Отец вернется в полдень, и я буду иметь с ним решительное объяснение.

— Джордж! Ты все погубишь из-за излишней щепетильности. Конечно, она делает тебе честь… Но… Не поздно ли?..

— Сделать то, что следует, никогда не поздно!

Тем временем солнце, до сих пор ярко светившее, вдруг померкло. В каюте стало темно. Послышался свист ветра, а затем вдалеке прогремел раскат грома. В окнах каюты замелькали крупные хлопья снега. То тут, то там раздавались громкие удары дверей, хлопавших от ветра; послышался звон разбивавшихся стекол.

Дуглас Кимбалл кликнул Беннета и наскоро отдал ему необходимые приказания.

— Пожалуйста, капитан, — просил Беннет, — как только сможете, поднимитесь наверх и взгляните сами. На нас, видимо, движется ураган. Не будет ли благоразумнее всего немедленно выйти в открытое море?

— Как так немедленно?.. Я заговорился и прозевал бурю?!..

— Хорошо, если это только буря, — возразил Беннет. — Но мне уже дня три казалось, что собирается нечто из ряда вони выходящее, вроде циклона или урагана.

Капитан выглянул в иллюминатор и увидел возвращавшихся на судно докторов Макдуфа и Свифта, густо запорошенных снегом.

— Я поднимусь вслед за вами, лейтенант, — сказал он Беннету. Потом, склонившись к Джорджу, прошептал: — Умоляю тебя, подожди, молчи, не говори пока ни слова!

XVIII

ЧУДОВИЩНЫЙ СПОР

Едва старый Макдуф вошел в каюту, едва успел положить мешочек с землей на стол, как Джордж обратился к Манфреду с вежливой просьбой оставить его наедине с отцом для некоторых объяснений, при которых не могут присутствовать посторонние лица.

Манфред сразу побледнел, как мертвец. Шатаясь, он вышел из лаборатории.

— Что это?… — спросил Макдуф. — Почему никто не должен нас слышать? Что может быть таким секретным?

Он, конечно, догадывался, о чем пойдет речь, и это его раздражало и сердило. Он давно ждал объяснения, он чувствовал, что сын недаром потребовал, чтобы его целую неделю не беспокоили. Все это время он что-то обдумывал. И старый профессор угадывал предмет его раздумий.

— Отец, — заговорил воскресший из мертвых, став лицом к лицу с отцом, — ты дважды дал мне жизнь…

— Ну?.. — перебил его Макдуф. — И что же? Ты находишь, что второй раз был лишним?..

— Да.

Несмотря на всю свою твердость и самоуверенность, старик был поражен таким ответом. Он вздрогнул, поправил очки, вперил в сына свои желтые глаза хищной птицы и прямо спросил:

— По какой же причине?

— Причина у меня одна, но такая веская, что ее одной достаточно. О других, пожалуй, можно и не упоминать.

— Не говори лишнего. Это тебя только утомит. Ты бы лучше выпил свою микстуру; должно быть, ты совсем забыл о ней, пока меня не было.

Сын сухо отказался от лекарства.

— Я и так достаточно бодр и крепок для того, чтобы высказать тебе все, отец. Я тебя глубоко уважаю, но и глубоко сожалею о тебе.

— Любопытная сыновняя благодарность!..

— Ты лучше не взывал бы к чувствам! Да, я чувствую к тебе сыновнюю признательность. Ты очень многое для меня сделал и заслужил ее. Да, ты дважды дал мне жизнь, и я знаю, на что ты решился, чтоб дать мне ее во второй раз. Я воссоздал все твои чувства и соображения. Когда ты узнал, что люди с «Проктора» лежат замерзшими в своей ледяной могиле, ты подумал о том, что замороженные трупы, в условиях полярного климата, могут сохраняться без малейшего тления целые годы. «Значит, — говорил ты себе, — мой сын цел и невредим, и его еще можно попытаться воскресить. Хирургия, всеми тайнами которой я владею лучше, чем кто-либо другой на свете, дает мне средства осуществить эту попытку. И я возвращу моего Джорджа и себе, и его старой, больной матери, и жене, и сыну».

— И?..

— И вот ты отправился меня разыскивать и отыскал. Тогда мысль о воскрешении меня из мертвых представилась тебе осуществимой. Тебе нужен был теперь только свежий покойник, чтобы извлечь из него свежее сердце, которое ты пересадил бы своими руками мастера в мою грудь. До этого момента нашей истории ты кажешься мне единственным, удивительным, неподражаемым, достойным моего сыновнего обожания!

— Только до этого момента?

— Да, только до него… Увы, дальше уже начинается злодейство, преступление. Злодейство затмило возвышенную идею… Тебе нужен было покойник, а его не было. Но за этим дело не стало!.. Не знаю, возникла ли у тебя мысль об убийстве еще там, дома, в Филадельфии?.. Вероятно, что так, судя по всему. Иначе зачем было брать с собой бедного Гардинера? Он казался тебе обреченным на смерть, и надо было лишь так рассчитать, чтобы его смерть совпала с обнаружением наших трупов. Только бы эти трупы остались в сохранности!.. Обстоятельства благоприятствовали тебе. И вот мало-помалу, одержимый своей навязчивой идеей, ты утратил всякое уважение к чужой жизни. Зоолог оказался чахоточным; он для тебя не годился. Тебе требовалось сердце, полное сил, здоровья; для обожаемого сына нужно раздобыть, что получше! А перед глазами у тебя этот ботаник, крепкий, здоровый, как Геркулес, как каменная скала! Но он разочарован, он ни в грош не ставит свою жизнь, он грезит о смерти, о самоубийстве. Что же лучше? У тебя есть надежный сообщник, Манфред Свифт, одержимый нездоровой жаждой научной славы… И вы убили Квоньяма!..

Старый профессор в волнении вскочил, походил по каюте, подошел к окну, залепленному снегом, взглянул в него.

— Вы убили его, — продолжал между тем Джордж. На губах его выступила пена. — И выходит теперь, что это новое сердце, которое я ношу в своей груди, принадлежало не естественно умершему человеку, пораженному слепым ударом смерти, но жертве, закланной ради меня!.. Не соверши вы этого гнусного злодейства, бедный Квоньям был бы жив и здоров!