Вокруг Луны - Верн Жюль Габриэль (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Все эти гипотезы были простительны для ученых Земли, которые не обладали достаточно совершенными и точными приборами. Но Барбикен уже не желал довольствоваться подобными предположениями. Видя, что снаряд все больше приближается к лунному диску, он твердо рассчитывал проникнуть в тайну образования ее поверхности, даже если ему и не удастся ступить ногой на Луну.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Лунные ландшафты
В половине третьего утра снаряд находился уже на тридцатой параллели северной широты, на расстоянии всего тысячи километров от Луны, а оптические приборы сводили это расстояние менее чем к десяти километрам. По-прежнему было ясно, что ядро не сможет соприкоснуться ни с одной точкой лунного диска. Барбикен недоумевал, почему снаряд летит с такой незначительной скоростью. Чтобы сопротивляться лунному притяжению на таком небольшом расстоянии от Луны, снаряд должен бы был обладать гораздо большей скоростью. Причина этого явления оставалась пока невыясненной. Да и времени для каких бы то ни было изысканий у Барбикена не хватало. Перед глазами путешественников развертывалась панорама лунных ландшафтов, и они боялись упустить из виду хоть малейшую подробность.
Итак, в зрительную трубу Луна казалась всего на расстоянии двух с половиной лье. Что мог бы различить на поверхности земли воздухоплаватель, поднявшийся на такую высоту над земным шаром? Ответить на этот вопрос трудно, потому что аэростаты поднимались до сих пор самое большее на восемь тысяч метров.
Вот точное описание всего того, что видели Барбикен и его друзья с указанной высоты.
Лунный диск, казалось, был усеян обширными пятнами самой разнообразной окраски. Исследователи Луны и астрономы по-разному объясняют окраску этих пятен. Юлиус Шмидт утверждает, что если бы высушить все земные океаны, то лунный наблюдатель не различил бы в окраске океанов и морей тех резко выраженных оттенков, какие представляются на Луне земному наблюдателю. По мнению Шмидта, общий цвет обширных равнин, носящих название «морей», темно-серый с примесью зеленого и коричневого оттенков. Некоторые крупные кратеры имеют ту же окраску.
Это мнение немецкого селенографа, разделяемое Бэром и Мэдлером, было известно Барбикену. Его собственные наблюдения подтверждали это мнение в противовес другим астрономам, считавшим, что поверхность Луны имеет однообразную серую окраску. Некоторые лунные пространства отливали довольно ярким зеленым цветом, которым, по исследованиям того же Юлиуса Шмидта, окрашены и море Ясности и море Влажности. Барбикен различил широкие кратеры, не имеющие внутренних конусов; эти кратеры обладали синеватым оттенком, похожим на цвет только что отшлифованной стальной пластинки. Подобные оттенки действительно свойственны лунному диску, а вовсе не зависят от несовершенства объективов телескопов или от влияния земной атмосферы, как утверждали некоторые астрономы. У Барбикена не оставалось в этом никаких сомнений. Он производил наблюдения в безвоздушном пространстве, и никакой оптической ошибки тут быть не могло. Различие в оттенках он считал теперь научно установленной истиной. Но обусловливались ли зеленые оттенки тропической растительностью, которой благоприятствовала плотная и низкая атмосфера, — Барбикен утверждать еще не решался.
Далее он обнаружил довольно ясно выделяющийся красноватый оттенок. Эту окраску он уже наблюдал в глубине одиноко стоящего цирка, известного под именем цирка Лихтенберга, расположенного у Герцинских гор на краю лунного полушария. Причину такой окраски Барбикен опять-таки установить не мог.
Столь же необъяснимой казалась ему и другая особенность лунной поверхности. Вот в чем она заключалась.
Мишель Ардан, стоявший во время наблюдений рядом с Барбикеном, заметил длинные белые линии, ярко освещенные отвесными солнечными лучами. Это были ряды светящихся борозд, совершенно не похожих на недавние сияющие полосы Коперника. Борозды тянулись параллельно одна другой.
Мишель с обычным апломбом не замедлил высказать свое мнение по этому поводу.
— Смотри-ка! Да это обработанные поля!
— Обработанные поля? — повторил Николь недоверчиво.
— Во всяком случае, вспаханные, — продолжал Мишель. — Какие же, однако, отличные пахари эти селениты! Да и в плуги свои они, по-видимому, впрягли каких-то гигантских быков — иначе таких колоссальных борозд не проведешь!
— Ты ошибаешься, — возразил Барбикен. — Это не борозды, а трещины.
— Ну трещины так трещины, — кротко согласился Мишель. — А все-таки что же понимают ученые под этими трещинами?
Барбикен тотчас же сообщил товарищу все, что ему самому было известно о лунных трещинах. Он знал, что они замечены во всех равнинных областях лунного диска; что они имеют от четырех до пятидесяти лье в длину и что ширина их достигает от тысячи до тысячи пятисот метров; что края их всегда строго параллельны. Но об их происхождении и природе он не знал решительно ничего.
Вооруженный зрительной трубой, Барбикен пристально рассматривал любопытные трещины. Он заметил, что их боковые грани имеют очень крутые скаты. Это было нечто вроде параллельных валов, и при некоторой фантазии их можно было принять за длинные ряды укреплений, сооруженные лунными инженерами.
Одни из трещин были совершенно прямые, словно вытянуты по шнуру, другие слегка изгибались, причем боковые их грани неизменно оставались параллельными; одни перекрещивались между собой, другие прорезали кратеры; там они бороздили кольцеобразные впадины Посейдона или Петавия, здесь испещряли гладь моря Ясности.
Это странное природное явление Луны не могло не разжечь любопытства земных астрономов. Первые наблюдения над Луной не обнаружили этих борозд. Ни Гевелий, ни Кассини, ни Лагир, ни Гершель, по-видимому, их не разглядели. Впервые привлек внимание ученого мира к этому явлению в 1789 году Шретер. Его последователи — Пасторфф, Грюйтгейзен, Бэр и Мэдлер — занялись их изучением. В данное время этих трещин насчитывается до семидесяти. Но если их и удалось подсчитать, то происхождение их до сих пор все-таки не установлено. Это, разумеется, не укрепления и не русла высохших рек; во-первых, потому что вода, обладающая очень незначительным удельным весом на Луне, не была бы в состоянии прорыть такие глубокие русла, во-вторых, потому что эти трещины часто пересекают на значительной высоте кратеры и цирки.
Мишель Ардан высказал предположение, случайно совпавшее с мнением Юлиуса Шмидта:
— Может быть, эти непонятные линии представляют собой ряды каких-нибудь насаждений.
— Что ты хочешь сказать? — нетерпеливо перебил его Барбикен.
— Не горячись, уважаемый председатель, — отвечал Мишель. — Я хочу сказать, не состоят ли эти темные линии из рядов правильно рассаженных деревьев?
— Ты, значит, предполагаешь, что это растительность?
— Да, — настаивал Мишель. — Мне хочется объяснить то, чего до сих пор вы, ученые, не разгадали! Моя гипотеза по крайней мере объяснила бы, почему эти линии в определенные периоды исчезают или кажутся исчезнувшими.
— Почему же это бывает, по-твоему?
— Потому что деревья становятся невидимыми, когда опадает их листва, и делаются заметными, когда снова распускаются.
— Объяснение твое действительно очень остроумно, мой милый, — возразил Барбикен, — беда только в том, что оно никуда не годится.
— Почему же?
— Потому что на Луне нет того, что называется временами года, а стало быть, нет и тех сезонных изменений в растительном мире, о которых ты говоришь.
Действительно, Барбикен был прав. При незначительном наклоне лунной оси Солнце неизменно стоит там почти на одной и той же высоте во всех широтах. В надэкваториальных областях оно почти всегда находится в зените, а в областях полярных — не подымается над линией горизонта. Таким образом, в каждой лунной области в зависимости от ее положения относительно Солнца вечно царит какое-нибудь одно время года: либо зима, либо весна, либо лето, либо осень. То же самое происходит и на Юпитере, ось которого имеет также очень небольшой наклон по отношению к орбите.
