Галактики как песчинки - Олдисс Брайан Уилсон (серия книг TXT) 📗
7. ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ МУТАНТОВ
…генетический улей
Увидеть Вселенную и увидеть её всю…
Человеку это не дано на данный момент.
И для Земли — или Инисфара, как её заставили переименоваться, оставалось только одно — упиваться воинствующим оптимизмом.
Землянам была дарована Федерация. Теперь они владели Галингва, который казался ключом ко всему-
Устремившиеся в Галактику люди особенно уязвимы перед силами, ставшими на их пути.
Даже поверхностное наблюдение показывало, что Галактическая Цивилизация достигла точки стасиса; и, хотя их ресурсы и неистощимы, предприимчивость иссякла.
Способы ведения Вечной Войны сплели искусную бесконечную нить обстоятельств. Указанные способы перенесли целые общества в мираж бессмысленного существования.
Инисфаряне ворвались не в динамичную систему, а в могущественное Царство Сна.
Последствия можно было предугадать.
В течение последующих шести поколений Инисфар накапливал все больше и больше сил. Мирным путём или средствами, ненамного лучше пиратских, они обеспечили себе одно из главенствующих положений в Галактике: и не столько добиваясь успеха за счёт своего истинного превосходства, а больше безразличием к своим соперникам. Век безмятежья.
Шли годы.
Инисфар развивает торговлю. Все силы направлены на самосовершенствование.
А затем разразилась буря, которая заставила людей обратить внимание на самих себя.
Метафизические взгляды человечества на бытие — предмет постоянного внимания и изменения; но теперь настало время, когда человек познал себя в совершенно новом качестве — как союзника во враждебном окружении…
В следующем фрагменте целесообразно напомнить, что, даже окажись Вселенная в руках человека, человечество никогда не останется наедине с собой, а станет объектом постоянного пристального внимания.
Всегда найдутся существа, которые видят, хотя у них нет лиц, и понимают, хотя у них нет мозга.
Это происшествие правомерно отнести к категории несчастных случаев, которые встречаются ещё нередко.
В четыреста девяноста морских саженях от порта Капверде в подводном траулере “Бартломео” произошла поломка двигателей. Я не технарь и потому не смогу точно указать на причину поломки; очевидно, что в батареях этого типа кораблей урановый заряд движется слишком медленно, и их распределительный механизм, который выбрасывает отработанные заряды в сепараторы, оказался загромождённым.
Вместо того, чтобы для устранения поломки использовать пульт дистанционного управления, главный инженер, Дже Регард, сам спустился в машинное отделение, намереваясь очистить зарядопровод.
Пробираясь через смотровой люк, Регард наткнулся на винт, порвал защитный костюм, но не заметил этого.
Он починил зарядопровод без особых трудностей, но на обратном пути потерял сознание. Регард получил почти смертельную дозу облучения почек.
На борту “Бартломео” должность доктора не предусматривалась.
Об инциденте сразу же сообщили и попросили прислать специалиста.
Я уже упоминал, что я — не технарь; но я — и не философ. И все же я усмотрел в этом тривиальном эпизоде многовековой давности закономерность всех тех больших грядущих перемен, которым, как правило, предшествуют незначительные на первый взгляд события.
Посреди древних зыбучих песков пустыни Сара простирается плато Ахаггари, грудью встречая пески, как волнорез — рассвирепевшие волны океана.
На краю плато располагался Барб Барбер — Институт Медицинской Медитации — серое громоздкое здание в стиле пятьдесят первой эпохи, и такое же бескомпромиссное, как Лунар Энтервентуал. Обсаженный пальмами, в тени которых скрывались его каменные дорожки, Барб Барбер взметнул свои башни и верхние этажи высоко над деревьями, словно осматривая материк, на котором стоял, так же, как и его обитатели — доктора — исследуют органическое тело — внутренний материк человека.
Герунд Жирес, непрестанно вытирая лоб галстуком, замер в ожидании на ступенях главного входа. Его флайер парковался недалеко на стоянке. Словно влюблённый под часами, гордый Герунд смиренно переминался с ноги на ногу на испепеляющей жаре. Непосвящённых не пускали в Барб Барбер.
Наконец, та, которую так ждали, появилась на широкой лестнице.
Его жена — Сиро.
Она обернулась, по-видимому, прощаясь с кем-то, и начала спускаться по ступенькам.
Как всегда, ожидая её, Герунд терялся в догадках. Как удавалось ей перестроить свои мысли, отвлечься от этого монастыря — Барб Барбера и вернуться во внешний мир.
Он взглянул на неё с вожделением и любовью, и она, словно почувствовав это, выпрямилась: голова её поднялась выше, она ускорила шаг.
Когда Сиро спустилась с лестницы, Герунд заметил в её глазах заряд беспричинного веселья, с которым она одинаково смотрела и на мир и на мужа.
— Словно век тебя не видела, — сказала Сиро, обнимая и целуя его.
— Так оно и есть, — пытался сопротивляться он.
— Правда? — дурачилась она. — Но это же недолго!
Герунд взял её за руку и повёл в направлении массивного треугольника флайера.
Месяц медитации, который Сиро как доктор вынуждена была пройти, пошёл ей на пользу: основанные на системе высокого эга, дисциплины Барб Барбера были направлены на восстановление функций мозга и тела медицинского персонала всего мира.
Сиро выглядела моложе и как никогда ранее жизнерадостной.
Герунд упрекнул себя в том, что после шести лет совместной жизни он в меньшей степени выступал источником жизнерадостности жены, чем система высокого эга; однако, отметил он, наивно надеяться на какие-либо изменения в этом отношении.
Идя рука об руку, они подошли к флайеру.
Джефри, их слуга, терпеливо ожидал около металлического люка.
— Рад вас видеть, доктор Сиро, — сказал он, открывая дверцу и отступая в сторону.
— Я тоже рада, Джефри. Ты хорошо загорел.
— Прожарился что надо, — улыбнулся слуга.
Его родина — холодный Северный Остров, где большую часть года господствовал мороз; путешествие в экваториальную часть пошло ему на пользу. И, хотя уже прошло тридцать лет с тех пор, как его забрали с того удалённого острова, Джефри все ещё говорил на местном диалекте — Ингулеш; он так и не смог одолеть Га-лингва, на котором Сиро, Герунд и большинство людей цивилизации думали и говорили.
Они забрались внутрь флайера. Джефри — крупный мужчина, с медленными, как у ленивца, движениями, каждое из которых не расходовалось зря, занял место пилота. Его примитивный образ мышления, казалось, приспособлен для того, чтобы быть слугой, хотя он в совершенстве управлял флайером.
Джефри вырулил к одному из полукруглых устьев для взлёта. Последовал оранжевый сигнал, разрешающий взлёт, и они моментально взмыли ввысь. И сразу же деревья и бело-серые стены Барб Барбера остались далеко внизу. Они казались крошечными, как игрушечный детский городок, зажатый в сэндвич между небом и землёй.
Флайер взял курс на Запад, на Путерска Айлендс, где располагался дом Жиресов, и, конечно же, доставил бы их туда, если бы не больной человек, находящийся на глубине тысяча метров под толщей воды Ланикового моря. Человек, о существовании которого они и не догадывались.
— Итак, Герунд, что произошло в мире за то время, что я отсутствовала? — спросила Сиро, удобно усаживаясь напротив мужа.
— Ничего сверхинтересного. Дуалисты требуют регистрации каждой планеты Федерации. С подобающей помпой открыт Город Исследования Барьеров. А весь научный мир просто бесится, восторгаясь новой работой Пальмиры — Параэволюция.
— Я обязательно должна прочитать её! — воскликнула Сиро, не скрывая восторга. — Что это за теория?
— Это одна из тех проблем, анализ которых нелегко увязать в несколько слов, — ответил Герунд. — Но вкратце, — Пальмира принимает позицию Пла-то в Дуалистической Теории и провозглашает, что эволюция направлена на более высокий уровень сознания. Растения, обладающие меньшим разумом, чем животные; животные — меньшим, чем человек; а человек стоит по разуму выше животных, которые, в свою очередь, выше растений. Растения, животные, человек — только первые ступени на длинной лестнице. Пальмира указывает, что человек никоим образом не является венцом разума. Он спит, зевает, не осознает действий своего тела…
