Галактики как песчинки - Олдисс Брайан Уилсон (серия книг TXT) 📗
Улёгшаяся рядом с Регардом Сиро почувствовала себя Магометом рядом с горою.
То, что гора эта находилась в бессознательном состоянии, существенно облегчало задачу Сиро. Она прикоснулась к обнажённой руке Регарда. Расслабила мышцы, замедлила дыхание. Обычная рутинная процедура.
Сиро сокращала количество ударов своего сердца, пока его ритм не совпал с ритмом больного.
Доктор погружалась в красный, безликий туман, исподволь обволакивающий её от полюса до полюса. И, мало-помалу, где-то вдали начали вырисовываться нечёткие контуры миражей. В тумане возникли полосы. Чем глубже Сиро погружалась, тем чётче становились они; островки крови накатывались на неё. Как хищники, целенаправленно двигались, расширялись, изменялись, перестраивались, и она плыла среди них. И, хотя Сиро двигалась, все чувства и направления были размыты. Размеры значения не имели, расстояния не поддавались определению взглядом, да и самого взгляда не существовало.
Потерялся не только взгляд. Отброшены все способности за исключением воли. Лишь последняя вела её в этот семантический мир вселенной своего тела. Так человек сбрасывает одежды перед тем, как нырнуть в глубины реки.
Она не могла думать, помнить, ощущать вкус, разговаривать. Кожа её потеряла чувствительность. Она не могла действовать, хотя тень всего этого присутствовала в ней; словно остов личинки стрекозы, когда та покидает своё пристанище и наполняет контурами взрослую особь, у Сиро сохранилось лишь воспоминание о том, что когда-то она была сама собой. Если бы не этот бледный отпечаток памяти, который Сиро получила за время обучения в Центре Медицинской Медитации Барб Барбера, ловушка наверняка захлопнулась бы за ней: вселенная собственного тела.
Почти не сопротивляясь, она отдалась воле тока своей крови. Это напоминало плавание — полет? переползание? — сквозь бесконечную болотистую равнину, затопленную по самые верхушки деревьев массой, напоминающей патоку, где плавали рыбы: пескари, макрели, рыбы-молоты и манты. Она вилась — поднималась? дрейфовала? — по прозрачному каньону, отвесные скалы которого излучали неземной свет. И так она плыла, пока перед ней не возник неясный контур гор.
Горы окружали всю Вселенную — высокие, как время, прозрачные, как ажур, — в норках кроликов, как в оспинах, через которые сновали прозрачные существа. Она проплыла сквозь горы почти без сопротивления. Так планктон просачивается сквозь губку.
Наконец, частицей своего сознания, своей душой Сиро проникла в руку Дже Регарда, в него самого.
Её окружение было таким же таинственным, незнакомым, как и прежде.
На клеточном уровне не было никакого различия между её и его телом. И все же разница существовала.
Из зарослей его плоти невидимые и незнакомые глаза рассматривали её, молча и злобно карауля каждое её движение.
Незваный гость, она проникла внутрь чужого мира. Мира, созданного для того, чтобы самозванец не знал пощады. Она проплывала, а за ней яркими искрами вспыхивали уютные кристаллы смерти, и только уверенное, целенаправленное движение давало ей силу.
По мере того, как она продвигалась сквозь красные и белые кровяные тельца, действия окружения становились все более агрессивными. Словно вязкое течение, поглотила её эта среда. Сиро двигалась под арками, среди ветвей и сплетений водорослей, сетей. Путь вперёд погружался во мрак, а воздух становился все более спёртым. Дрейфуя так, она непроизвольно отмечала, что полуживые существа вокруг неё покорёжены, отвратительны и дрожат синей болью.
Сиро почти уже дошла до поражённых почек.
И сейчас только железная дисциплина Центра Медицинской Медитации вела её вперёд.
Отталкивающая атмосфера напоминала сточную канаву.
Но медицина давно уже открыла силы самоизлечения, заложенные в организме. Элементы высокого эга и йоги, на которой она основывалась, прокладывали путь к высвобождению этих сил.
В настоящее время, используя эти силы, организм пациента мог саморегенирироваться: вырастить новые конечности, лёгкие, печень.
Доктора — эти современные аквалангисты организма, погружались в тело человека, чтобы мобилизовать его силы против его врагов.
Сиро пробуждала именно эти силы. Над ней, слой за слоем, уходя вверх, лежали поражённые клетки организма; каждая из них состояла из тридцати тысяч генов. Клетки лежали спокойно и, похоже, были мертвы и опустошены. Но вот медленно и как бы нехотя, повинуясь её настойчивым усилиям, словно крадущиеся крысы, покидающие разрушенный город, к ней подоспело подкрепление.
“Впереди — враг!” — командовала она, двигаясь дальше, в разорванную тьму. Все больше и больше вновь прибывающих сил подчинялось её приказам, освещая эту сточную канаву внутренним огнём.
Маленькие существа, похожие на шуршащих крыльями и верещащих летучих мышей, рванувшиеся из глубин тьмы, были разорваны и уничтожены.
А затем Враг пошёл в атаку.
Он ударил с неожиданностью захлопывающегося капкана.
Он был один — он был миллион!
Он был не тем, что в учебниках!
Он был неизвестным, непонятным.
Он был ужасным, хищным, таинственным — сама алчность с клыками; ужас с рогами, вновь нарождённый.
Настолько подавляющий, что Сиво обуял страх: могущество неизвестного может убить в нас все, кроме спокойствия.
Она знала, что неорганизованная радиоактивная частица может разорваться и спрятаться в любом гене, произведя на свет — по жестоким законам случая — уродливую клетку, клетку-мутант, с непредсказуемым аппетитом; объём её знаний не предусматривал определения масштабов этого аппетита.
Эти аппетиты находились в состоянии дрёмы, пока не приблизилась она. Которая разбудила их, выстрелила в них. Которая вдохнула своё сознание, и сразу же клетки наполнились собственным сознанием, в основе которого — желание завоёвывать.
Она видела, чувствовала, слышала, ощущала, как оно прорывается сквозь клетки — как маньяк сквозь стену, наполняя их духом мятежа.
Силы самолечения развернулись и в панике бросились бежать, плывя и летя по ветру, который делал их беспомощными. Сиро бросилась прочь.
Но острые, как гвозди, ленты вдруг вылетели из тьмы и опоясали её. Она попыталась открыть рот, чтобы закричать — и сразу же рот её заполнила липкая, вязкая масса, из которой вылетели маленькие твари, торжествуя и прорываясь во все её бытие…
Герунд и Джефри молча курили, сидя на скамейке под колючим взглядом старого Ласло. Рядом с ними стояли пустые кружки: Джефри приготовил им обоим глинтвейн. Время шло, а Сиро не появлялась. Их беспокойство росло.
— Никогда раньше она так долго не задерживалась, — заметил Герунд. — Пять минут — вот сколько ей необходимо времени. Она организовывала силы реабилитации и сразу же возвращалась назад.
— Этот инженер, говорят, он совсем плох, — сказал Джефри.
— Да, но всё равно… Пять минут прошло, схожу-ка я за ней.
— Это запрещено, — монотонно прогнусавил Ласло.
Впервые они услышали его голос.
И сказал он правду.
Этика лечащего врача и пациента строго соблюдалась в их собственных интересах; вместе их не полагалось видеть никому, за исключением, пожалуй, коллег доктора.
Герунду, прекрасно знакомому с правилами лечебницы, все же очень хотелось увидеть свою жену в состоянии транса. И в то же время он хорошо понимал, что это только усилит напряжение, которое, чувствовалось, установилось в их отношениях.
Ну и пусть. Сиро пробыла в палате уже полчаса: что-то необходимо предпринимать.
Он присел на пару минут, словно собираясь с силами, чтобы опять встать и идти в палату.
Ласло тоже поднялся и зло закричал.
Джефри перехватил его, когда тот попытался остановить Герунда.
— Сядь, или я сверну тебе нос, — спокойно произнёс он. — Я очень сильный человек, и ничего другого мне не остаётся, как убрать тебя.
Старик взглянул Джефри в лицо, покорно отошёл и сел на скамейку.
Герунд кивнул своему слуге, открыл дверь и проскользнул внутрь.
Одного взгляда хватило, чтобы понять: происходит нечто необычное, что-то не так — трагически не так.
