Ночь молодого месяца (сборник) - Дмитрук Андрей Всеволодович (бесплатные версии книг txt) 📗
Возможно, в странно-упорядоченном хаосе за спиной Виолы-защитницы гнездился и сам болотный мир. Затейливая планета, пастбище разумных воюющих островов. Надо же! В центре каждого из лесных массивов отсиживается под почвой некто, управляющий легионом движущихся глаз, ушей, ртов, рабочих и кормящих органов, каждый из которых, очевидно, был когда-то самостоятельным живым существом. Эх, посмотреть бы на него, «лесного царя», что поработил местную фауну, превратил могучих тварей в придатки своего неподвижного тела…
А может быть, придатки тела — в могучих тварей…
Когда-нибудь узнаем. Скоро здесь величаво опустится крейсер Десанта, из него выползет армия машин, и начнется работа. Тотальное освоение того, что Виола поняла и освоила интуитивно, не имея почти никаких на то оснований, еще до того, как «глаза» и «руки» леса начали передавать друг другу похищенный пистолет.
Виола не только договорится с тем, к кому — или к чему? — неприменимо само понятие «договариваться». Она согреет в ладонях существо, внешность которого заставляет ее же, Виолу, бледнеть и закрывать глаза.
Я верю в Виолу, заслоняющую собой всю Метагалактику.
Но я не выдержал экзамен, при всем своем самомнении, при всей абсолютистской эрудиции. Я провалился, и моя судьба решена. Пожалуй, лучше будет сделать усилие и уйти самому, якобы по собственной инициативе.
— Двадцать два семьдесят пять, даю пеленг… Не надо, Ул, тебе не о чем беспокоиться, у нас все хорошо, правда? Я только вначале перепугалась, а теперь все прошло. Ну, улыбнись же!
Вода, к счастью, была вязкой, широкий и плоский гравиход погружался очень медленно. Улдис послушно улыбнулся («уйду, уйду, если будут силы…»), послушно улыбнулся, потому что он тоже был из этой Метагалактики, а значит, Виола заслоняла и его, и не могла говорить иначе…
Рай без охотников
Он приехал на Дикий Запад из старушки Европы — фоторепортер крупной газеты, любопытной ко всему на свете. Покинув дилижанс, который пять минут назад чудом избежал ограбления, фотограф стоял посреди взрытого колесами проселка — главной улицы деревянного городка. На европейце, невероятно худом и длинном, был нелепо нахлобучен котелок. Горячий ветер прерии трепал его клетчатые брюки. Допотопную камеру — черный ящик с треногой — фотограф держал, как ружье, на плече…
Очевидно, перед смертью косуля отчаянно билась. Весь окружающий мох перепахан копытами, разбросана его желтая песчаная подложка. Снуют крупные черные муравьи, то ли поверженные в панику копытной бомбардировкой, то ли в приятном возбуждении от разбрызганной повсюду крови.
Николай Николаевич поймал себя на том, что ужасная рана в черепе косули — точь-в-точь второй оскаленный рот — не вызывает осознанного гнева или хотя бы отвращения. То ли мы действительно избыли суеверия и смотрим на мертвеца, как на куклу; то ли сказывается жестокая закалка, полученная на сеансах Восстановления. Навидались мы, — во всяком случае, те, кто интересуется прошлым, — навидались раздробленных голов, звериных и человеческих. И пострашнее вещей навидались, блуждая в океане прошлого. Наш современник, вызывающий на себя энергию Восстановителя, подобен тому бледному, как творог, мальчику, которого видел Николай Николаевич в одной темной, чопорной, раззолоченной библиотеке XVIII столетия. Комкая манжетные кружева, мешавшие листать, мальчик смаковал фолиант — черный с железными застежками том напоминал демона в кандалах, бессильно взмахивающего крыльями.
«Молот ведьм» — средневековый прототип грядущих порнобоевиков, сплав сумасшедшей похоти с изощренным садизмом… Зачарованный отрок дрожал всем телом, в ямах глаз его уже копошились ночные гости.
Перестав убивать, мы воспринимаем кровь и трупы, как фантом, как терпкий волнующий символ. Впрочем, так, вероятно, и следует. Не быть в рабстве у отдельного факта, а вырабатывать глубокое, смелое отношение ко всей санскаре [2] — цепи смертей и рождений. Мальчика, листавшего «Молот», звали Ганс, полное имя — Иоганн-Вольфганг, и был он нервозным сынком почтенного франкфуртского советника Гете…
Николай Николаевич шагнул было к косуле, но тут бронзовая муха, ползавшая по ране, взлетела и зацепила щеку Главного Координатора. Лавиной обрушилась тошнота.
Остановить. Как говорит Кришна в «Махабхарате», «направить свой взор напряженный в межбровье». Это высшая йога, растворение Атмана — духа, венчающего личность, — в надличном, всеобъемлющем Брахмане. Но Николаю Николаевичу, как большинству людей его эпохи, удается заглянуть в себя лучше и глубже, чем йогинам. Вот копошащийся водянистый хаос мозговых клеток, муравейник ядер. Созрев, огненной каплей сочится по нервным путям приказ мышцам желудка и пищевода — сжаться! Еще ступень вглубь. Время замедлено в сотни раз. Клетки и волокна рассыпаются праздничным фейерверком частиц. Медленно сочащийся импульс уже не более чем вуаль искорок — мерцающее ничто… Развеять его усилием воли проще, чем урагану одуванчик.
Остановка, включая медитацию, уход вглубь и возврат, продолжалась не более трех секунд.
…Впрочем, кажется, власть над собственной плотью — свойство не такое уж частое…
И даже простая сдержанность присуща не всем.
Главного Координатора Этики, по старинке называемого генеральным прокурором, начинали изрядно раздражать причитания Сальваторе. Человек, можно сказать, дневавший и ночевавший в прошлом, — Сальваторе выбрал в этом самом прошлом заповедную лужайку, где паслись косули, и не сделал даже шага в сторону…
— Но почему?! — опять восклицал маленький, бледный, буйноволосый биоконструктор, бросаясь то к Николаю Николаевичу, то ко Второму прокурору Гоуске. — Почему… если уж была такая необходимость — убить… убили именно так, дико, грубо, жутко? — Он трогал ногой липкий, в мокром песке камень.
Прокурор стоял, даже не оглядываясь на тех, кто прибывал в лес из разных секторов Кругов Обитания. Вздрагивает крона, мечется птичья мелочь, падает сверху гнилой сук. И вот уже шагает, отдирая от брюк плети ежевики, местный Координатор Этики или эксперт, только что мирно попивавший чай где-нибудь за Нептуном.
…Как бишь это называлось сокращенно? НЗ, что ли? Нет, НЗ — значит неприкосновенный запас. Так как же все-таки?..
— Все на месте, Николай Николаевич, — сказал Гоуска, жестом прерывая очередную тираду Сальваторе.
…ЧП! Ну конечно же. Чрезвычайное происшествие. Николаю Николаевичу не хотелось ни оборачиваться, ни говорить, но он все-таки поклонился собравшимся и коротко, сухо объяснил:
— Прошу отнестись со всей серьезностью… Со всей серьезностью. Вы, очевидно, знаете, что на протяжении ста тридцати трех лет в Кругах Обитания не было насильственно лишено жизни ни одно живое существо. Последний случай — убийство ребенком щегла… (Всхлипывание Сальваторе.) Мы могли бы считать… гм… чрезвычайным происшествием умерщвление любого, даже самого распространенного животного. Но неизвестный варварским способом (новый стон маленького конструктора) расправился с уникальным экземпляром, европейской косулей, полностью вымершей и недавно воссозданной присутствующим здесь Сальваторе Войцеховским… Извините меня, но вам сейчас лучше уйти!
Слова, неожиданно завершившие гладкую речь прокурора, относились к Сальваторе. Гоуска мигом подхватил раскисшего ученого под локти и бережно, но твердо повел в глубь сосняка.
Губы Николая Николаевича брезгливо поджались. Эксперты были невозмутимы, только в голубых глазах рыжего здоровяка, похожего на викинга, зазмеилась насмешка. И прокурору стало легче, словно он встретил единомышленника.
…Почему-то пришла на ум фраза из доклада Войцеховского о воссоздании косули. Оказывается, эти красивые животные с великолепными ресницами вовсе не были выбиты охотниками. Косули перестали размножаться в заповедниках. Ленивые, беззаботные, закормленные подачками туристов…
Сосредоточившись, мысленно произнеся нужную формулу, он вызвал на поляну энергию Восстановления.
