Конец закона [Затмение на рассвете] - Биленкин Дмитрий Александрович (библиотека книг txt) 📗
Возвращался он другой дорогой, через самую старую часть города, где дома ещё помнили лихих дуэлянтов, а то и закованных в металл феодалов. Впрочем, металла на этих тихих улочках было и сейчас достаточно, — чуть не на каждом перекрёстке стояли, сидели, простирали длани конные и пешие исторические деятели местного масштаба. Самым тяжеловесным был памятник Тиллу, который, невиданно расширив в каком-то там веке пределы страны, заточил, убил, сжёг больше своих сограждан, чем любой воинственный недруг. У попираемого бронзовыми копытами подножья лежали цветы. Настроение Полынова испортилось окончательно, хотя в другой вечер он скорей всего даже не заметил бы этого проявления мазохистских чувств, — мало ли таких памятников и таких цветов! Тем большее удивление он испытал, обнаружив на крохотной площади поразительную и даже несовместимую со всем прочим скульптуру. Посреди площади, как живой, стоял прикованный к столбу человек, чьи ноги уже охватило жадное пламя костра. Освещённые изнутри языки спектролитового огня бросали отсвет на искажённое лицо, которое, однако, было величественно в смертной муке, одухотворено страстью, что сильнее боли. Словно подхваченное отблеском, тело взмывало над пламенем костра, над тщетой инквизиторского усердия; оно взлетало, как стартующая ракета, и это движение контрастно усиливала тупая плоскость монастырской стены, перед которой стоял памятник.
Не надо было пояснений, чтобы понять — Джордано Бруно.
Полынов благоговейно приблизился. И вздрогнул. Здесь тоже лежали цветы, но тут же на низком постаменте белела выведенная мелом надпись: “Разум — сифилис человечества”.
Мгновение — Полынов был уже за оградой. Мел въелся в шершавый камень, но он тёр, тёр, не щадя ладоней, и не расслышал поскрипывающих шагов, а когда поднял голову, то увидел внушительную фигуру полицейского, который смотрел на него, словно раздумывая, — брать за шиворот или погодить.
— Так, — промолвил полицейский. — Нарушение правил — зачем?
— Надпись, — задыхаясь, выговорил Полынов. — Хулиганская надпись, которую я стёр. Неужели вы её не видели?
— Иностранец? — полицейский качнулся. — Все равно не дозволено. Платите штраф.
— Но как же так? — вскричал Полынов. — Какие-то хулиганы позорят вас, позорят страну, а вы…
— Вас не касается, вы потоптали цветочки, — равнодушно глядя мимо Полынова, полицейский протянул руку, уверенный, что штраф тотчас скользнёт в ладонь.
Ничего не оставалось делать, как отсчитать бумажки. Получив деньги и протянув квитанцию, полицейский величественно удалился.
Звонить Лессу было рано. За окном номера в мглистое ночное небо тупыми колоннами упирались здания с бессчётным количеством этажей. Все видимое пространство было загромождено плоскостями домов. Далёкие пунктиры окон придали им сходство с панелями вычислительных машин. Некоторые точки окон зажигались, другие гасли, и это ещё больше усиливало сходство. Полынов задёрнул штору.
На столике вежливо подал голос видеофон.
— Слушаю, — сказал Полынов.
— Простите за позднее вторжение, — послышался в трубке напористый голос. — Говорит Бизи, корреспондент газеты “Темпора”. Я здесь, в отеле, и, честно говоря, вы доставите мне кучу неприятностей, если откажете в крохотном интервью. Всего минут десять, не больше!
Интервью у Полынова брали много раз, но сейчас для этого вроде не было повода. Как и зачем его разыскали? Полынов не мнил себя фигурой, о перемещениях которой трубят телеграфные агентства. Экранчик не передавал объёма, и на лице репортёра, стандартно-приветливом и стандартно-невыразительном, ничего не удавалось прочесть.
— Видите ли, — сказал Полынов, колеблясь, — на традиционный вопрос “как вам понравилось…” я пока ничего не могу ответить. О науке мне говорить не хочется. А все другое вас вряд ли может заинтересовать. Поэтому…
— Минуточку! Поставим вопрос иначе. Разве вам, известному психологу, не интересно наблюдать, чем живёт и дышит обыкновенный гражданин той страны, с которой вы хотите познакомиться? Только, пожалуйста, не говорите, что все газетчики одинаковые!
Полынов от души рассмеялся.
— Жду вас, — бросил он в трубку. — Заходите.
Видеофон не лгал. Лицо Бизи действительно оказалось тем самым, о которых говорят, что оно не имеет особых примет. Но видеофон скрыл одну важную особенность взгляда вошедшего. Глаза Бизи взирали, ничего не отдавая, смотрели равнодушно и вместе с тем цепко, но эту цепкость трудно было приметить. Такого “закрытого” взгляда не бывает у репортёра, для которого важно в любой обстановке тотчас установить контакт с любым человеком. Такой взгляд скорей присущ закулисным политикам, опытным кадровикам и работникам секретных служб, хотя, разумеется, не всем.
Предлагая гостю кресло, Полынов поспешно соображал, в какой мере верна неприятная догадка и что все это, черт возьми, значит?
— Итак, — сказал он, — раз я имею дело с обыкновенным рядовым газетчиком…
Полынов выдержал паузу.
— Разрешите? — Бизи вынул из нагрудного кармана сигару. — Смысл вашей интонации мне понятен. Искренне восхищён, — он наклонил голову. — Все верно. Позвольте представиться: Бизи, сотрудник департамента социальных проблем. Извините за этот маленький камуфляж. Как журналист я имел шанс встретиться с вами наедине, а это, поверьте, очень важно.
— Не знаю, — медленно проговорил Полынов, — что меня сейчас удерживает от намерения указать вам на дверь.
— Любопытство, — коротко ответил гость, закуривая.
Полынов посмотрел на него с невольным уважением.
— Послушайте, Бизи… А может, не Бизи?
— Нет, фамилия подлинная. И департамент тоже. Можете удостовериться.
Он протянул запрессованную в пластик карточку.
— Однако вы не просто сотрудник, — сказал Полынов, возвращая документ. — Разговор, стало быть, официальный? Хотя, что я, для официальных переговоров не являются в плаще и маске. Вы не находите начало несколько… э… опереточным?
— Что делать, обстоятельства, — Бизи спокойно разглядывал дымящийся кончик сигары. — Во всяком случае, разговор не доставит вам никаких неприятностей. Помимо тех, которые уже были в этот вечер. Если они, конечно, были.
— Вам-то какое дело?
— А, все-таки были!
— Вы что, следили за мной?
— Никоим образом! Глупо, а, кроме того, мы заинтересованы в вашем добром отношении. Тут чистая дедукция. Раз вы гуляли, то скорей всего могли кое-что заметить, и это “кое-что” вряд ли вам понравилось. Вы имеете представление о задачах нашего департамента?
— Откуда?
— Да, конечно. Кстати, маленькая просьба: пусть этот разговор останется между нами.
— А вы не находите, что это уже слишком? Я ничего у вас не выпытываю. Оставьте, пожалуйста, свои тайны при себе.
— Не могу. Мне надо вас с ними познакомить.
— Зачем?
— Необходимость. Вы сами убедитесь, что ваше молчание никому не нанесёт ущерба. Ни вам, ни вашей родине. Скорей наоборот.
— Объясните.
— Представьте, что вы инфекционист. К вам является некий, согласен, довольно подозрительный Бизи, который информирует вас, что в стране началась эпидемия. Эпидемия, которая может распространиться… далеко. В ваших или нет интересах узнать, что это за эпидемия? Сохранение в тайне такого разговора до отъезда из страны, по-моему, не столь уж большая цена за подобную информацию.
— Откуда я знаю, что дело обстоит именно так?
Бизи окутывало облако дыма, и частота затяжек, пожалуй, была единственным признаком его волнения.
— Если дело обстоит не так, — невозмутимо ответил он, — если я вас обманываю, то вы будете вправе нарушить своё слово и разгласить все до последней запятой. Такой поступок, между прочим, станет концом моей карьеры.
— Тогда почему вы не можете обратиться официально?
— Увы! — Бизи развёл руками. — Полагаю, вы согласитесь, что так и должно быть, когда узнаете все. И ещё. Хотя мы и беседуем как сугубо частные лица, мой визит к вам — не только моя инициатива.
— В любом случае я оставляю за собой право поступить так, как считаю нужным, — жёстко сказал Полынов.
