Баскетбол - Дяченко Марина и Сергей (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
— Нет, — быстро сказал Антон.
Саша пожал плечами:
— Нет… Потому что в следующий раз я не лопухнусь.
— Как можно любить эту игру? — шёпотом спросил Антон.
Саша невесело усмехнулся:
— Игра — она игра и есть… Я со школы в баскетболе. С первого класса. Так, думал, и буду всю жизнь в баскетболе… А вот с армией… Я в команде ЦСКА не удержался… Тренер там был один, скотина. И пустили меня… Тоже на общих основаниях, — Саша вздохнул. — Вот… А ты, если рассказывать не хочешь — так я же не пристаю. Я так просто… Поговорить.
Антон выгнулся, пытаясь дотянуться до середины спины. До того места, куда вошёл нож; ничего не было. На ощупь — совершенно гладкая кожа.
— Это поначалу жутко, — сказал Саша. — А потом — ничего… Втягиваешься. Главное — ни о чем не думать. Вот Вовка ваш. У Мэла нападающие меняются, как у младенца памперсы… А Вовка держится. И ты держись…
Журчала вода.
— Что сейчас? — спросил Антон.
— Играть.
— Снова? А…
— Времени-то нет, — сказал Саша как-то очень печально. — Самое неприятное… Времени здесь нет. Ни утра, ни ночи… Ничего. Площадка и душ. И все. И, если Людовик позволит — посидеть в тенёчке… Но тебе надо у Мэла спрашиваться. А он, по-моему, злее.
Антон вспомнил, как Людовик вытирал нож о штанину. Мэл — злее?
Он помнил зелёный двор под ногами, скрип жестяного козырька, угрюмую решимость кого-то за что-то наказать.
Себя? Ленку? Маму?
Весь последний месяц он находил и выписывал в блокнот изречения великих и просто известных. О том, что события имеют свойство развиваться от плохого к худшему, что если неприятность может произойти — она обязательно происходит, о том, что единственный свободный выбор в этой рабской жизни — отказ от неё.
Он помнил момент толчка. Он даже полет немного помнил. Секунда, замирание, и кровь в жилах превратилась, кажется, в холодец…
И он знал, что было потом. Он очень многое откуда-то знал.
Мама вернулась с работы, вымыла руки и стала готовить ужин. На столе в кухне стоял маленький телевизор, там крутили сериал…
Телефонный звонок зазвонил одновременно на экране — и в прихожей.
Мама вытерла руку о полотенце и подняла трубку.
И голос, незнакомый и официальный, спросил её, она ли такая-то.
И тогда она все поняла.
…Саша и в самом деле забросил — красиво завершил атаку зелёных маек.
И тут же упал, потому что в шее у него сидела короткая стрела с чёрным оперением.
— Её выдёргивать трудно, — сказал кто-то, кажется, Олег.
Выдернули. Из маленькой дырочки выкатилась большая капля крови, сползла вниз, оставляя вокруг шеи лаковую спиральную дорожку. Докатилась до ложбинки между ключицами, остановилась; Саша вытер шею тыльной стороной ладони. Не стёр — размазал.
Вова с Антоном провели несколько комбинаций, но безрезультатно.
— Тебе в бросках надо тренироваться, — в сердцах выговаривал Вова. — А то комбинируй-не комбинируй, а результативность никакая… Команду подводишь!
Людовик был доволен, покачивал острым носком ботинка. Мэл грыз соломинку.
Антон устал. Мышцы повиновались, и ноги были лёгкие, будто на разминке — тем не менее внутри он устал смертельно. Сверху палило невидимое солнце, под ногами поблёскивал оледеневший снег, оранжевой молнией метался перед глазами яркий пупырчатый мяч. Вова что-то говорил — Антон понимал с пятого на десятое.
— Тоша, — позвал Мэл. — Подойди сюда…
Антон подошёл. Тень забора упала на лицо — на мгновение сделалось легче.
— Тоша, — сказал Мэл. — Я ведь на тебя рассчитываю. Возьми себя в руки, а то, гляди, у меня уже двое кандидатов на твоё место в заначке… Понял?
— Мне бы отдохнуть, — выговорил Антон.
— Не нужно тебе отдыхать… Ты в прекрасной физической форме, — Или ты играешь сейчас — или отправляешься, куда следует… Понял?
Антон молча кивнул. Вернулся на площадку; перед ним расступились.
— Играй, — сказал Саша умоляюще. — Там — хуже. Поверь.
Утра не было. Не было ночи. Никто не ложился спать. Антон только теперь понял, что это такое — быть без времени.
Может быть, они играли день. А может, неделю. А может, год. Мышцы не уставали — не выдерживали нервы. Игра делалась все напряжённее; фол следовал за фолом, штрафной за штрафным. Противники, прежде более чем лояльные друг к другу, теперь чуть что сыпали оскорблениями и даже норовили ударить. Счёт был тысяча двести шестьдесят четыре — тысяча двести шестьдесят в пользу команды Мэла. Антон набрал девятьсот двадцать шесть очков и сделал четыреста пять «подборов».
Кажется, Людовик и Мэл тоже поддались азарту. И тоже повздорили; они сидели, не глядя друг на друга, и с каждым броском все стремительнее разворачивали «гонку вооружений».
Антон получал сперва камнем по затылку. Потом дротиком в шею. Потом ножом в спину. Потом стрелой в сонную артерию. Потом во время его броска раздался выстрел; мяч прокатился по кольцу и не попал в корзину. Пока Антон лежал на снегу с пулей в пояснице, Мэл и Людовик устроили тихое разбирательство: Мэл утверждал, что соперник выстрелил не в момент броска, а раньше, а Людовик предлагал ему проигрывать с достоинством.
В отместку Мэл тоже начал стрелять игроков Людовика, причём калибр у него был, будто для охоты на слона. Атакующего Олега он убил раз сто, а Сашу — двести семнадцать раз, причём последним выстрелом размозжил Саше голову, и тот минуты три лежал под кольцом, прежде чем сумел подняться.
— Разобрали игрочков! — орал Вова.
— Не тормози! На скорости! — кричал Саша.
Счёт был тысяча триста девяносто шесть — тысяча триста девяносто восемь в пользу команды Людовика, когда Мэл вытащил огнемёт…
С потолка срывались капли — тяжёлые и прозрачные, и очень холодные в сравнении с остальной водой.
Пар сгустился. Казалось, что смотришь на мир сквозь школьную промокашку.
На Сашином теле не осталось уже ни следа копоти, а он все тёр и тёр бока, плечи, спину. Лицо. Коротко стриженые волосы.
— …А бывает, стыдно признаться, — говорил Вова. — Стыдно признаться людям, какую подлость совершил…
— Глупость, — поправил, поморщившись, Олег.
— Подлость, — хрипло отозвался Саша. — Правильно Вован говорит.
— А я детдомовец, — надменно бросил Олег. — Кому я нужен?
— У тебя дети могли быть, — укоризненно сказал Саша.
— А могли и не быть, — огрызнулся Олег. — Это вы, у кого мать там, отец, кто из-за жвачки повесился — вы дураки. А мне другой дороги не было… Так и так пришили бы…
— Ты бы рот заткнул… Кто, ты сказал, из-за жвачки повесился?!
Антон потихоньку отошёл в сторону. Отвернулся лицом к стене.
Горячая вода хлестала по макушке.
…Не в один день. Медленно. Долгие месяцы.
Тогда ещё было время.
Уже полгода прошло с тех пор, как Ленка вышла замуж. Её живот был как огромный баскетбольный мяч. Злые языки говорили, что свадьба случилась «по залёту», и уговаривали Антона «не переживать». Потому как «невеликое сокровище».
Антон слушал. Не кивал, но и не спорил. Только потом, вернувшись домой, долго мыл руки, уши, тёр мылом щеки.
Кожа на лице скоро стала шелушиться. Мама купила ему крем.
Мама смотрела бесконечные нудные сериалы.
Он уходил на школьную спортплощадку и играл. Сам с собой. До остервенения. Забрасывал мячи в лысое, без сетки, кольцо. Колотил об асфальт. В темноте. Вслепую. Играл.
— Ты понимаешь, что если вылетишь из института, тебя сразу загребут в армию?!
Он послушно ходил на лекции. Ничего не понимал. Сидел, как болванчик.
Над ним смеялись — из-за роста. Звали «кишкой», «шпалой», да ну, всех баскетболистов дразнят одинаково…
В глубине стола хранились их с Ленкой фотографии — он их не выбросил. Идиот.
Ему надоели мамины упрёки. Ему надоели сериалы. Он понимал, что сессию не сдаст.
