Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник) - Алкин Юрий (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Постукивая ручкой по столу, я перебирал в уме всевозможные варианты. «Он возмутился», «он вознегодовал». Нет, как говорил Тесье, «поменьше эмоций». Какой там оборот я использовал вчера? Я внимательно изучил содержимое исчерканного листа. Поняв, что, несмотря на все свои неоспоримые достоинства, справиться с этой проблемой он мне не поможет, я вздохнул и задумчиво отпустил его несколько картинным жестом. Лист изящно изогнулся в воздухе, плавно порхнул к стене и исчез. Некоторое время я тупо смотрел на стену, а затем ринулся вперед, едва не стукнувшись головой о нависающую полку. Все плоды моего тяжкого труда спрятались в широкой щели между столом и стеной.
Пришлось лезть под стол, но только для того, чтобы обнаружить, что он обладает своей собственной задней стенкой. Где-то между ней и стеной комнаты покоилась моя небольшая, но такая дорогая рукопись. Исследование боковых поверхностей тоже не дало положительных результатов. Щель была достаточно широкой, чтобы в нее можно было просунуть палец, но возможность что-либо увидеть исключалась полностью. Между тем мне было просто необходимо получить обратно капризный лист. Кроме начала будущего бестселлера, там было несколько важных идей, родившихся в результате кропотливой работы. Убедившись, что бумага вне досягаемости, я решил прибегнуть к грубой силе. Впрочем, я не очень надеялся на положительные результаты, памятуя о встроенном микрофоне.
Как и следовало ожидать, стол оказался намертво прикреплен к полу. Я не смог сдвинуть его даже на миллиметр. Без сомнения, здесь требовалось подручное приспособление. Например, палка. Или линейка. Обычная длинная узкая линейка. Вопрос заключался в том, где ее достать. Перебирая в памяти возможные способы получения этого ценного инструмента, я вспомнил нашумевшую картину Седьмого. Не может быть, чтобы он нарисовал свой квадрат от руки. И живет он, кстати, совсем недалеко.
Через час я уже стоял у стола, вооруженный длинной пластиковой линейкой. Седьмой категорически отверг нелепые обвинения в механизации художественного процесса, но линейку выдал. В качестве компенсации за нарушение душевного спокойствия мастера мне пришлось выслушать длинную лекцию о его творческих планах, наглядно иллюстрируемую карандашными эскизами. При других обстоятельствах я бы не без удовольствия послушал милое хвастовство Седьмого, к которому испытывал симпатию. Сейчас же, изображая искреннюю заинтересованность, я с тоской думал о том, что у меня осталось только шесть дней. А при этом не то что конец – начало первой главы еще не готово. Наконец, распрощавшись с восторженным художником, я отправился домой.
Теперь, выгнувшись в неестественной позе, я шарил линейкой за столом. Прикрепленная над ним полка значительно усложняла процесс – просунуть линейку можно было лишь сбоку. Мое орудие постоянно цеплялось за какой-то предмет, и я никак не мог понять, где же спрятался злополучный лист. Несколько раз мне казалось, что я нащупал его, но этим дело и ограничивалось. Наконец, потеряв остатки терпения, я рванул линейку на себя и почувствовал, что мешающий предмет подался в мою сторону. Еще несколько энергичных движений – и мне оставалось только с удивлением взирать на то, что выпало к моим ногам. Подобного улова я не ожидал. Это была растрепанная толстая тетрадь.
Глава десятая
Я осторожно поднял ее. Обычная серая тетрадь в мелкую клетку, изрядно помятая в середине – виной тому мои богатырские рывки. Исписана примерно на три четверти. А вот кем исписана? И с какой целью? Я медленно листал страницы. Сплошные даты. Похоже на дневник. Но чей дневник? Неужели это записи одного из моих предшественников? Ну конечно! Что же еще это может быть? Никто другой не мог оставить свои записи в этой комнате. Кроме Пятых, за последние двадцать лет здесь никого не было.
Я жадно вглядывался в ровные строки. В руках у меня находилось настоящее сокровище. Шут с ним, с листом, пусть полежит себе. Эта вещь гораздо ценнее. Чего только не скрывают эти покрытые четким почерком страницы! Похоже, сегодня придется лечь попозже.
На секунду промелькнуло сомнение в этичности такого поступка. До этого момента чтение чужих писем и дневников в мои привычки не входило. Но данный случай был очевидным исключением. Кто знает, сколько лет эта тетрадь пролежала за столом. Человек, доверивший ей свои мысли, давно ушел из этого мира. Можно сказать, умер. Для меня же информация, содержащаяся в дневнике, могла оказаться весьма ценной. Так что чтение этих записок было настолько же этичным, как чтение личных писем знаменитых людей. Отодвинув в сторону свои писания, я уселся поудобнее и раскрыл тетрадь. Наконец-то я узнаю, кто является Зрителем.
23 января
Это была очень глупая ссора. Впрочем, умных ссор не бывает. Если теперь Валери встречается с кем-то, то я сам виноват. Она еще и замуж выйдет за эти три с половиной года.
27 января
Сегодня впервые разговаривал с одним человеком дольше чем пять минут. До этого были только короткие диалоги или общение в компании. Адам, несомненно, толковый. Тонкие, интересные замечания, чувство юмора, по-моему, логический склад ума. Где здесь образ, а где актер? Интересно, заметил ли он хоть какое-то различие между мной и тем, кто был до меня?
Между прочим, этот парень молодец. Даты идут до конца дневника, а ведь ему их никто не сообщал. Значит, все это время он вел календарь. Я бросил, а он вел.
4 февраля
Ева чем-то напоминает Валери. Тот же овал лица, улыбка. Постоянное напоминание о том, какую глупость я совершил.
5 февраля
Интересно, как развивалось бы такое общество, если бы не постоянно налагаемые ограничения? Это было бы уже занятное исследование из области социологии. Ведь то, что окружает меня, – это не общество. Это не более чем его имитация. Каждый день в уши людей льются сотни указаний. Все характеры, линии поступков, действия, изобретения жестко контролируются. В этом нет ничего плохого, это необходимо для эксперимента. И все-таки любопытно, что произошло бы, если бы завтра нам сказали: «Вы все продолжаете играть свои роли, но мы вас больше не контролируем».
Наверное, ни к чему хорошему такая свобода не привела бы. Случилось бы то, что всегда случалось в человеческой истории. Взыграли бы страсти, началась бы борьба за власть, появилась бы форма правления, люди разделились бы на несколько лагерей, найдя для этого какие-нибудь основания, пусть даже самые нелепые. Отсутствие смерти не повлекло бы за собой морального совершенства. Люди остались бы такими же слабыми перед своими желаниями и такими же изобретательными в их удовлетворении. И желания многих остались бы такими же примитивными. Например, я подошел бы к Еве и сделал бы ей комплимент. А Адам взял бы и съездил мне по физиономии. А я бы ответил. Все-таки хорошо, что нас контролируют.
10 февраля
Чем больше думаешь об эксперименте, тем больше он поражает. Отгрохать такую громаду, потратить такие деньги – и все для проверки голой теории. Вряд ли идея пришла в голову кому-то, у кого так много денег. Скорее, у какого-то теоретика оказался очень хорошо подвешен язык.
А что, если теория верна? Если через пять лет они поймут, что он не стареет? Наверное, даже среди них найдется кто-то, кто позавидует этому человеку. Хотя его можно скорее жалеть.
14 февраля
Только электробритвы. Только на батарейках. Только от Господа. Ножи, которыми нельзя порезаться. Вилки, которыми нельзя уколоться. Мебель, о которую нельзя разбить голову. Чувствуешь себя как годовалый младенец в манеже. Хотя скорее все мы – взрослые, забравшиеся в манеж к единственному младенцу. А он, может, давно понял, что эти дяди и тети притворяются, но – как умный ребенок – помалкивает о своих догадках. Пусть взрослые порадуются.
