Кричащие часы (Фантастика Серебряного века. Том I) - Леман Борис (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Все мятежное, скверное оставлял он за его порогом.
Вдруг какие-то тени замелькали перед его глазами, послышались хриплые голоса. Что это?..
Он хотел приподняться, но стены его кабинета раздвинулись, слякотная осенняя непогода охватила его сыростью, его качнуло, и он словно куда-то поплыл. Руки его бессильно опустились, голова запрокинулась, он закрыл глаза.
Назойливый осенний дождь сеял мельчайшей пылью, липкая грязь тонким слоем покрывала панели и месивом лежала на мостовой, резкий ветер, вырываясь из-за угла, срывал с мужчин шляпы, а женщинам обвивал юбки вокруг ног и мешал им идти.
Яркий свет электрических фонарей не мог рассеять мглы, повисшей над Знаменской площадью. Со всех сторон катились экипажи: извозчичий фаэтон, щегольская коляска, громыхающие телеги, кареты из гостиниц, почтовые фургоны; от лошадей клубами подымался пар, сливаясь с сеющим дождем в туманную мглу; копыта и резиновые шины колес во все стороны разбрасывали грязь, пешеходы сталкивались, скользили по грязи, торопливо пробегали под лошадиными мордами… Хлюпанье грязи под лошадиными копытами, крики кучеров и извозчиков, резкие отрывистые звонки трамваев и рев мчащегося мотора сливались в оглушительный гул и рев.
Петька-Гвоздь перешел площадь, мелькнул мимо освещенного ларька и погрузился в серую мглу Лиговского бульвара, мимо которого шумным потоком проносилась жизнь площади.
Ноги скользили по расплывающейся глинистой грязи бульвара, но Петька в своих высоких с подборами сапогах ступал уверенно и твердо. И плотная фигура его, одетая в рыжую, верблюжьей шерсти куртку, и наглое красивое лицо, с курчавыми волосами, прикрытыми небрежно сдвинутой на затылок клеенчатой фуражкой, изобличали уверенность и твердость.
На бульваре в этот момент было пусто и глухо, но дальше, пройдя Пушкинский переулок и туда, до Разъезжей, в серых сумерках на редких скамейках обрисовывались фигуры, и взад и вперед скользили тени мужчин и женщин.
С правой стороны бульвара, за освещенными окнами трактира, слышался гром органа, а слева, из подвального этажа дешевой закусочной, неслось хриплое пение граммофона. Двери трактира и закусочной то и дело растворялись, и среди клубов пара, вырывающихся из них, показывалась фигура солдата, мастерового или растерзанной полупьяной женщины, которая тотчас скрывалась или за дверью, или в туманной мгле улицы. Дальше тянулся глухой забор с узкой калиткой, над которой, скрипя петлями, качался большой фонарь с надписью красными буквами: «Семейные бани». Время от времени калитка отворялась, и в нее проскальзывали фигуры мужчин и женщин. Иногда предательски качнувшийся фонарь освещал гимназическую фуражку, блестящий цилиндр, фуражку с кокардой и рядом простоволосую женскую голову и рваный платок, накинутый на плечи.
А дальше опять — трактир, портерная, закусочная и в туманных сумерках на бульваре вспыхивающие, как волчьи глаза, огоньки курящихся папирос, мужчины с наглыми лицами, одетые в куртки, блузы, рваные пальто; женщины с отекшими лицами, хриплыми голосами, и между ними — робко проходящий развратник или ищущий дешевой любви солдат, мастеровой, мелкий лавочник. В темноте время от времени раздавались хриплый смех, резкий крик, хлесткая брань.
Петька-Гвоздь шел по бульвару, засунув руки в карманы, как вдруг почувствовал, что его толкнули в плечо, и услышал оклик:
— Ты, Петька? Постой!
Он остановился и улыбнулся. Подле него стояла Фенька-охтенская. На голове ее был байковый платок, одета она была в зеленую кофту поверх красной юбки. Слегка припухшее, с синяком на щеке, лицо ее было еще красиво.
— Постой! — повторила она, удерживал Петьку.
— Чего стоять? За постой деньги платят. Идем, угощу! У меня два колеса болтаются!
— Бить тебя хотят, — держа Петьку за руку, сказала Фенька. — Понял?
— Пссс… кто такие? — презрительно спросил Петька.
— Все! Всему зачинщик Ванька-Слесарь, а тут и мой Васька, да Комар…
— Ишь! Это за что же?..
— Забыл! Ах, мерзавец! — ткнув его в плечо, оживляясь, сказала Фенька. — С Машкой курносой пил, а ее хахалю ни копья не осталось.
— Ежели она угощала! — ухмыльнулся Петька.
— А теперь ты плати!.. Опять Комар за Катьку в обиде… Ты с ней ночь ночевал… а Васька прямо сказал мне, что меня зарежет, а мне плевать, — окончила она с презрением.
— И мне тоже! Идем, что ли! — беспечно сказал Петька.
— Мне што, — ответила Фенька, — за тебя боюсь! Хоть ты, подлец, и бил меня тогда…
— Не путайся с Васькой, — он обнял ее и повел по бульвару. Она прижалась к нему.
— Теперь, хоть зарежь меня, к нему не пойду. Выкуси!.. А тогда ты мне всю рубашку порвал. Чинила, чинила…
— Не кусайся… Ну, ладно! Иди пока что. Я водки возьму!
Она остановилась у дверей закусочной, а Петька подошел к сбитенщику и купил у него полбутылки.
— Идем!
— Ай, Петька-Гвоздь! — вскрикнула курносая Машка, увидя входившего в закусочную Петьку.
— Самолично! Наше вам! — но Машка быстро отвернулась от него к своим собеседникам, видимо, проученная.
— Садись тута, Фенька! Малый, пару чая, да поджарку сваргань! Живо! — командовал он, опускаясь на стул и кидая на стол фуражку.
— Ишь, командир какой! — проговорил сидящий с Машкой рыжий, маленький Комар.
— Оставь! — окрикнул его Ванька, — пущай душу тешит!
Петька взглянул на них и усмехнулся.
— Мразь! — громко сказал он Феньке, которая вдруг побледнела и откинулась к спинке стула. — Что ты? — и он оглянулся.
Из другой комнаты вышел долговязый парень в пиджаке поверх фуфайки. Он шел прямо к Феньке и встряхивал лохматой головой.
— Пожалте-с! — произнес половой, с грохотом опуская на стол поднос с чайником и шипящую сковородку.
В это время Васька подошел к столу вплотную и хрипло проговорил:
— Я тебе что сказал, стерва! Опять клочки захотела. Иди прочь! — и он протянул к Феньке волосатую руку…
Петька резко отвел его руку и сказал:
— Ее оставь! Со мной говори. Я ей приказал с тобой не путаться, понял? Фенька, пей!
Васька несколько мгновений стоял, тараща на него злые глаза, потом разразился:
— Ты? мне? ее?.. Мазурик! Сволочь… Да я тебя раскровяню всего, я ей…
— Попробуй!..
— А то нет?
— Слышь, он, как Еруслан, всех осилит, — отозвался от своего стола Комар, — как того чиновника. Тогда. На дворе!
— А леща? — хрипло выкрикнул Ванька.
— Свой есть! — усмехнулся Петька и опустил руку к сапогу.
— Ну, ты! — прошипел Васька, стукнув кулаком по столу, — помни!
— Иди! — сказал Петька, — а может, выпить хочешь?
— Я тебе выпью! Мер-за-вец!!..
— За твое здоровье, — Петька опрокинул чашку в рот. Васька отошел к столу, где сидели Комар и Ванька. Головы сблизились, и они начали шептаться.
Петька принялся за еду. Граммофон хрипло стонал «Вот мчится трой-ка у-дал-л-лая…», Фенька нагнулась через стол и шептала:
— Брось есть и убежим. Здесь ходить нельзя больше. Уйдем на остров или к Финлянке. Там и господа бывают. А тут убьют. Ей-Богу! Брось есть…
— Оставь! Ешь сама лучше!..
— Убьют. Ванька да Васька ишь какие черти, — шептала она испуганно.
— Шкуру берегут тоже, — усмехнулся Петька, — ешь!..
Граммофон хрипел, двери хлопали, впуская и выпуская посетителей, в низких душных комнатах сизым туманом стоял крепкий табачный дым, со всех сторон раздавались громкие голоса, смех, вскрики, ругательства и сливались с звоном посуды и шарканьем ног.
Петька загорячился от выпитой водки, съеденной поджарки и присутствия Феньки. Лицо его разгорелось, глаза замаслились и, сжимая под столом колено Феньки, он говорил ей:
— Идем спать. Пора!
— Куда пойдем-то? — вспыхнувши, спросила Фенька.
— В баню. Нынче Матвей дежурит. Сам звал.
— Убежишь, как тогда…
— Разве я убегал?
— А то как же! Бил, бил, потом и нет. Где ты пропадал?
— А шут знает… так…
— Катька сказывает, ты у того чиновника-то тысячу взял!
