Старьёвщик - Биссон Терри Бэллантин (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Вомак вытаскивал черный, замызганный ящик из стенки. Он походил на шкаф, в который засунули жучка. Мельчайшие частички пепла в нескольких местах пристали к черной грязи.
Я помогал Эмоциональному Вомаку раскатать Боба из ковра и уложить в ящик. Руки покойника хрустнули, когда мы пытались прижать их к бокам. Вомак уже собирался задвинуть ящик, когда его помощница – Энергичная Карла – вошла в приемную и начала поливать цветы из аэрозольного баллончика.
Наверное, повлияло шипение спрея. Боб сел. Его рот открылся, а глаза-изюминки закрылись, потом снова открылись.
– О нет! – воскликнул он.
Энергичная Карла уронила аэрозоль и кинулась вон.
– Все нормально! – успокоила Генри. – Мы здесь.
– Нормально? С каких пор смерть стала нормальной? Где я?
– Вегас, – ответил я.
– Вы собираетесь меня кремировать? Просто потому, что я вам лгал?
– Потому что ты умер, – возразила Генри. – Ты же не хотел, чтобы тебя хоронили, помнишь?
– Но сгореть? Рассеяться? Я этого не вынесу! Из огня да в полымя!
– Смерть есть смерть, – заметил я. – Здесь счастливого конца не бывает.
– Вам легко говорить! – крикнул Боб. – Вас не собираются сжечь к чертям как чертову Жанну д'…
– Скажите ему, чтобы следил за выражениями, – попросил Эмоциональный Вомак. – И послушайте, я не могу кремировать его, пока он жалуется. Вы использовали «Последнюю волю»? Она вызывает привыкание. К тому же остаточный эффект в легких.
– Знаю, – ответил я.
– Я мертв! Я мертв. Навсегда!
– Так и должно быть, – успокаивала Генри. – Все нормально.
– Нет, не нормально!
Хотя его разлагающееся тело прекратило, или почти прекратило, вонять, дыхание Боба стало еще отвратительнее, чем раньше. Мне пришлось отойти, чтобы разговаривать с ним.
– Он должен умереть полностью, – заявил стоявший в дверях Вомак, качая головой. – Правила есть даже здесь, в Вегасе.
– Но он и так абсолютно мертв, – возразила Генри. – Просто «Последняя воля» осела в мышцах и альвеолах и вызвала привыкание.
Но убедить Вомака не удалось. Он помог мне отнести Боба обратно в грузовик.
Мы получили назад свои фишки минус одну белую, которую Вомак оставил себе в качестве платы за беспокойство. Мы оставили себе урну, на которой уже стояла надпись: «Наш Боб».
– Какое беспокойство? – возмутилась Генри. – Обдираловка!
Солнце светило беспощадно, но мы оставили грузовик включенным – а иначе как бы мы с Генри и Ленни выжили? Уже миновал полдень, и мы, осознал вдруг я, умирали от голода. К счастью, в нескольких кварталах от «Быстрой кремации» обнаружился «Макдоналдс».
Я выключил грузовик, потому что Боб все еще путешествовал с нами. Однако климат-контроль оставил.
На белую фишку мы получили две коробки соевого мяса, одну разделили мы с Гомер, вторую Генри с маленьким мужичком, Ленни, который теперь совсем отказался от «Великого пудинга». Он все еще дергал мать за свитер, та все еще отбивалась от него, но оба уже не проявляли особой энергии, как раньше.
Мы сидели в «Макдоналдсе» и смотрели на пролетающие мимо машины. Мы оказались единственными посетителями.
– Может, бросим его где-нибудь на стоянке и отошлем урну с каким-нибудь пеплом Бобу? – предложил я.
Генри покачала головой:
– Он был моим другом.
– Даже несмотря на то, что лгал тебе? Использовал тебя?
– Он любил меня. Поэтому и лгал.
Мы проехали по кольцевой три раза, прежде чем нашли Панаму. На второй раз, когда огни дальнего света уже начинали светиться темно-красным, как угли угасающего костра, мое сердце вдруг пропустило удар, ибо я услышал неожиданное (но не совсем!) «там-там-там»!
– Твой приятель, – отметила Генри.
Жучок вернулся. Я почувствовал знакомую, выжидающую пульсацию ладоней и коленок. Не спуская глаз с дороги вместо зеркала заднего вида, я все же мог представить себе его, спускающегося на теплое дно грузовика (регулирующего собственный магнетизм, чтобы скользнуть по металлической поверхности).
Сияющий красный глаз.
– Мило пахнет, – сказала Гомер, не спуская с меня больших карих глаз в зеркале заднего вида.
Гомер понимала!
Мы снова проехали мимо «Быстрой кремации», на сей раз без остановки. Зашли на третий круг. Движение становилось оживленнее, темнело, Вегас пробуждался к жизни. Все здесь шиворот-навыворот. Даже движение по шоссе против часовой стрелки. Уже совсем стемнело, когда мы приблизились к игорной полосе (три часа), великолепные отели зажигались в умопомрачительном зрелище – «Палладиум», «Риалто», «Пентиум», «Фантазия», «Империал», «Астро», «Велар», «Инсайн»… все сверкающие, кроме двух, которые (согласно путеводителю по Вегасу, попавшему мне в руки гораздо позже) предназначались на снос, дабы предоставить дорогу новым развлечениям. «Миллениум» и «Фламинго» выделялись, словно испорченные зубы.
– М'ленни, – проговорил Ленни, когда движение замедлилось, между двумя башнями.
– Почему он выучивает только одно слово за раз? – угрюмо вопросила Генри.
Она никогда не обращалась прямо к Ленни.
– М'ленни, – повторил он, показывая в ветровое стекло маленьким пальчиком.
– Счастливо пахнет, – вставила Гомер.
– Вот оно! – крикнул я.
– Что? – удивилась Генри.
– «Миллениум», – ответил я, поворачивая на въездную аллею.
Ленни кивнул:
– М'ленни'м. Он поднял взгляд на Генри и схватил ее за грудь, она оттолкнула его.
Я остановился у низкой бетонной стены между двумя брошенными лектро. По-моему, они делали нас менее заметными. Выключил зажигание.
Вместо того чтобы обрадоваться, Генри испугалась.
«Миллениум» представлял собой черную стеклянную башню в двадцать четыре этажа. И указатели, и знаки, и окна – все утопало в темноте. Единственный свет излучало садящееся солнце, отражавшееся на верхних этажах.
– Подожди здесь, – приказал я.
Вылез и пошел к двери. На полпути от стоянки обернулся. Ленни направлялся за мной. Когда он научился ходить?
Маленький мужичок пошатывался, пытаясь бежать.
Я подобрал его и продолжил путь. Входом служила вращающаяся дверь, залепленная «Печатью вечности». Внутри только темнота. Я едва различал пару мертвых пальм и выключенный водопад.
По полу пробежала крыса.
«Наверное, идеальное убежище», – подумал я. Приложил ухо к стеклу, услышал шум кондиционеров и, очень далеко, что-то похожее на колокольчик. Я просунул руку во вращающуюся дверь, которая пустила только кончики пальцев, и ощутил прохладный, влажный воздух.
Ленни дергал меня за рубашку. Я посадил его на землю.
– Ага, – сказал он первое из своих трех слов.
Потом «Вегас», потом «Миллениум». Потом отдал мне свою ковбойскую шляпу и, прежде чем я успел его остановить – хотя я и не собирался его останавливать, и не стал бы, если бы успел – нырнул под печать и мимо вращающейся двери. Потом проскользнул мимо следующей печати и исчез в темноте.
Я приложил руки к стеклу и смотрел, пока не увидел нечто – может, крысу, а может, Ленни – пробежавшее по полу. Потом снова темнота, тишина, спокойствие. Я ждал, как мне показалось, несколько часов, потом вернулся к грузовику. К счастью, Генри спала, поэтому мне не пришлось объясняться.
Не то чтобы она особо скучала по своему ребенку.
Сон – это постепенный прибой смерти, темнота, которая уничтожает нас каждый день, каждую ночь. Море Ничто, куда, в текущие сны-пузыри, мы опускаемся. Я спал, и в моем сне Генри сняла свой бюстгальтер с синими птицами, открывая бюстгальтер поменьше, покрытый яркокрылыми, красноглазыми…
Там-там-там!
Жучок! Мои руки пульсировали, когда я лез в карман, он там, жучок. Как он сбежал с таможни? Как пробрался в грузовик?
Там-там-там.
Но я снова спал.
Я открыл глаза и увидел первые проблески рассвета на севере.
Шлепанье на самом деле оказалось стуком.
Тук-тук-тук. Маленький мужичок, Ленни, стучал в стекло машины.
Он уже не был одет как ковбой, но носил маленький костюм с галстуком. И еще, тут же заметил я, ботинки.
