Серебряная тоска - Валигура М. (первая книга TXT) 📗
- Игорёк, ты слышал - я спросил что это?
- Говорю ж - золото, - вздохнул я. - Клад мы нашли. С Серёжкой. Не краденное, не бойся. Возьми себе.
- Зачем? - просто спросил отец.
- Ну, как, - устало сказал я, - всё ж ты мой отец. Выберешься из этой дыры, переедешь в какую-никакую приличную квартиру, заведёшь себе домашние тапочки вместо валенок, кота, телевизор купишь - я знаю что... Что захочешь, в общем.
- А зачем? - снова спросил отец.
- Ну, пап, ты даёшь, - несколько нервно рассмеялся я.
- Максимум, что я даю, - спокойно ответил отец, - это тебе червонец в месяц. Вот что, Игорёк, забери-ка ты эти монеты.
- Но почему? - спросил я, прекрасно зная, почему.
- Видишь ли, - начал отец, - во-первых, в валенках мне уютней и теплее, я ведь уже немолодой человек. А, во-вторых... Вот, чай у меня есть, лимон даже (отец по-прежнему гордился лимоном), хлеб есть, колбаска, картошку или, там, макароны всегда сварить могу. Иногда соседи по бараку зайдут с бутылочкой вина, а то и пива с рыбкой принесут. А чего мне ещё надо? Не хочу я менять свои маленькие радости на твои большие хлопоты. Так что монеты эти ты забери. И, если можешь, не обижайся на меня.
- По-моему, папа, ты познал Высший Разум, - сказал я, ничуть на него не обижаясь и стыдливо пряча монеты в карман.
- Не знаю, о чём ты толкуешь, но мне моя жизнь нравится. И менять я её не хочу.
- Ты счастлив, папа? - неожиданно спросил я.
- Я доволен. А будешь почаще приходить - чайку там попить, поговорить ещё больше доволен буду. Намёк понял? С соседями своими тебя познакомлю.
- Намёк понял, - ответил я. - Приходить буду. Ну, а с золотом этим что мне делать посоветуешь?
- А что я могу посоветовать? Матери, во всяком случае, не носи - не возьмёт, сам знаешь. У коллекционера своего на деньги обменяй. Друзьям раздай. Сдай в милицию. Или - Волгу знаешь? В неё кинь. И живи, как живёшь. Тебе же спокойнее будет.
- Я подумаю, папа, - сказал я, вставая. - И обязательно сообщу тебе своё решение. Ну, спасибо тебе за чай... С лимоном.
- Постой, Игорёк, - остановил меня отец. - Десятку-то возьми... на всякий случай.
Всё по той же чавкающей слякоти я шёл к атобусной остановке. В одном кармане у меня побрякивали золотые монеты, в другом шуршала папина десятка.
"Нет Высшего Разума, - подумал я в автобусе. - Нет его, нет. Есть только тоска.
Но, уж её-то, в избытке. И вдохновения нет. Есть только тоска. Серебряная, как ночной, падающий снежок. Серебряная, как развевающий его ветер. Серебряная, как серебро. Как остывшее серебро. Поздравляю, Игорь, ты нашёл себя, ты - остывшее серебро. В кармане звонко хрустнули остывшие золотые монеты. Всё-таки серебро благородней золота, в который раз подумалось мне. Тут хрустнуло и серебро. Не в кармане. А где? В душе. Как напыщенно, Игорёк. Плевать - правда. Почему же сокровенная правда так часто звучит напыщенно? Почему лучшие наши чувства остаются невысказанными из боязни выспренности? Как тяжело сказать: я люблю тебя, если действительно любишь, и как легко сказать: да пошёл ты... да пошла ты... да пошло ты...Пошлу...Пушло. Всё, Игорь, приехали.
Я вышел из автобуса.
- Где тебя носило? - спросил Руслан.
- А "спасибо"?, - спросил я.
- За что "спасибо"?
- За зонтик. Который я так любезно оставил вахтёрше.
- А-а, извини, спасибо.
- И потом, что значит - носило? Сейчас ещё только десять.
- Ещё только, - сказал Руслан.
- А что?
- Ничего. Давай спать ложиться.
- Русланчик, а ты знаещь, что Высший Разум - это мираж? - спросил я мрачно, раздеваясь и укладываясь.
- Спи.
И я, похоже, действительно уснул. Только всхлипнул напоследок: "Руслан, Руслан"
- и тут же замолк. Потому что это был уже не Руслан.
* * *
Данзас был ещё бледнее меня. Что не удивительно - в моих жилах течёт, всё-таки, африканская кровь. Он стоял столбом, а поскольку я в возбуждении наворачивал в ожидании поединка круги, скрипя снегом, мне казалось, будто он путается у меня под ногами.
- Вы можете постоять хоть секунду спокойно, - нервно сказал я.
Данзас как-то по-овечьи удивлённо посмотрел на меня. Можно было подумать, что он агнец которого ведут на закланье.
- Александр Сергеевич... Саша... Ещё не поздно... едемьте отсюда... я всё улажу, - бормотал он.
- Ах, извините, это, кажется, я суечусь под вашими ногами... Дайте пистолет.
- Пистолет? Да-да, держите... - Он протянул мне пистолет, вцепившись в его рукоять мёртвой хваткой.
- Но, позвольте, милостивый государь, вы же не пускаете!
- А? Да-да...
Дантес и д`Аршиак весело переговаривались шагах в полусотни от нас.
- Дайте пистолет, - процедил сквозь зубы я.
- Держите. - Данзас неожиданно сдался.
Лепаж наполнил мне ладонь какой-то вдруг тоскливой тяжестью. Я даже отшатнулся назад, и Данзасу пришлось поддержать меня под локоть.
- Саша, - снова сказал он.
- Выше голову, господин Данзас! - полупрокричал я. - Впереди - свет тьмы или тьма света!
Данзас поглядел на меня, как на безумца.
- Разве вы не понимаете?! - вскричал вдруг он. - Дерясь против вас, Дантес ставит под удар лишь себя. Дерясь против Дантеса, вы ставите под удар лучшее, что есть в России!
- Какие правильно-нудные слова, - вздохнул я. - Господин Данзас, вы мне надоели.
Займите своё место секунданта подле господина д'Аршиака. Моё же место против господина Дантеса.
- Ну, что там? - крикнул Дантес.
- Мы готовы, - откликнулся я. - Господин Данзас...
Данзас, втянув голову в плечи, направился навстречу д'Аршиаку. Они сошлись и встали рядом, как две фарфоровые статуэтки.
- Теперь и вы сходитесь, господа! - весело крикнул д'Аршиак.
На внезапно ослабших ногах я сделал пару невнятных шагов навстречу Дантесу. Тот шёл вперёд уверенно, улыбаясь.
"Как странно, - подумал я, - вот сейчас выстрелишь человеку в голову, в грудь, в живот, и он замрёт, навеки неподвижный... И чего стоила перед этим вся моя ненависть к нему? Вся моя ревность, всё моё честолюбие? Плохи мы, хороши ли, но ведь наша жизнь такой неоценимый дар, что..." Тут живот мой пронзила такая адская, жгучая боль, что я упал на снег.
- Игорёк, Игорёк! - кинулся Русланчик ко мне.
- Серёжка, ты что? Убил его?! - кинулся Колька к Серёжке.
Слабо соображая, что делаю, я нажал курок так и не вывалившегося из рук пистолета. Серёжка схватился за руку. Колька как-то по-бабьи взвизгнул. Руслан отпрянул.
... Ну, конечно, я всегда шёл навстречу этой чёрной реке, в которой отражение снежных сугробов выглядит какой-то белой насмешкой над нею. Бросьте, бросьте, над собою. Вы-то, дорогие-белые, всего лишь отражение, а она, чёрная-текущая - реальна, её воду можно испить, можно после выплюнуть, и всё равно она будет реальна. Можете, если угодно, гордиться собою, будучи настоящими белыми сугробами, но не гордитесь своей белизною, будучи лишь отражением в чёрной реке... Больно-то как... Игорь, Игорь, как же?.. Серёжка, как рука?.. Интересно, куда впадает Чёрная Речка? Игорёшка, лучше б меня застрелили... Серёжка, Игорёшка, пацаны, вы что, с ума сошли? Коньяку хотите?
- Бросьте, господин д'Аршиак. И вы, господин Данзас. И вы, госпдин Дантес, тем более - бросьте. Я сейчас узнаю, куда ведёт Чёрная Речка. Чёрные воды, мягкие воды... Даром свободы есть бремя свободы. Всё.
Я пронёсся сквозь черноту необузданного космоса, влился во что-то синее, расплылся в чём-то золотом. Это золотое пожевало меня и выплюнуло. И я пулей влетел в серебро. В серебре этом на необъятном, похожем на облако, ковре сидел невысокого роста худощавый человек с чёрными бакенбардами, грозящими вырасти в седую бороду. Длинными ногтями пальцев он передвигал кусочки картонной мозаики и был настолько поглащён этим занятием, что не обращал внимания на виение вокруг него белых человекоподобных мух.
