Человек с железного острова - Свиридов Алексей Викторович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Можешь открыть?
– Нет.
Понимай как хочешь – то ли возможности нет, то ли нельзя. Я снова пытаюсь завести разговор, обвожу все рукой:
– Громадина какая, а! Гномы строили, наверное?
– И гномы тоже. – Граф явно не желает вдаваться в подробности; что ж, его право.
– Ладно, – говорю, – тогда ты вон туда посмотри!
Вон туда – это справа от входа, тоже у стенки сложены какие-то вещи, кучка небольшая, а из светового отверстия в той же стороне свисает небольшой кусок то ли каната, то ли лестницы перекрутившейся – втянули наверх, да неряшливо. Подходим, глядим – два лука с колчанами, и к колчанам по два ножа приторочено. Мешки, фляги, топоры – всего по два. Развязываю один мешок – сухари, сушеный овощ какой-то, несколько соленых рыбин. Отлично, берем все. Кто-то к бегству готовился не в одиночку, да не сложилось, теперь запасы пусть другим беглецами пригодятся. Граф того же мнения и, нагруженные, идем обратно. Я по дороге предлагаю освидетельствовать второй коридор – Граф предлагает мне идти одному, а сам остается стеречь снаряжение и прикрывать развилку. Коридор пару раз изгибается и оканчивается в неглубоком колодце, вернее, в его стене, чуть выше уровня воды. Колодец укрыт крышкой, через ее щели пробивается слабый свет. По очень удобно сидящим бревнам я долезаю доверху и осторожно, медленно сдвигаю крышку, пока не получается щель такая, что в нее можно пролезть, и, высунув голову, оглядываюсь. Колодец расположен с внутренней стороны ограды небольшого дворика. Новенький деревянный дом, и одно окно выходит прямо к колодцу, и лучше бы вылезти и прилечь под стеной, там, где она с оградой соединяется. Забор слабенький, щелястый, напротив видно наш заброшенный дом. Тут же, у забора стоят два селянина, и один другому азартно бурчит:
– А сегодня в доме колдуна неверного кричали и стучали. Кричали громко, да не словами, а просто…
Сзади меня тоже раздается крик, не словами, а просто. Ражий герой-удалец лет двадцати пяти все же различил меня и теперь прыгает из окна с намерением скрутить неожиданного гостя. Я метаю нож, попадаю в грудь, но настолько безграмотно я его кинул, что нож не втыкается, слетает вскользь. Молодец тоже не ожидал, что останется в живых, замешкался – я кидаюсь в колодец, спускаюсь – дыры не видно, но я ожидал чего-то вроде, и по памяти ныряю прямо в видимость бревенчатой стенки. Не думаю, что уж очень сразу будет погоня и будет ли вообще, но тем не менее до Графа бегу бегом и его бежать заставляю. Погреб, дом, огород запущенный, и опять ползком, а потом полупригнувшись, отступаем на заранее подготовленные позиции в наступающих сумерках. В ложбине, где сидит остальной отряд, царят уныние и пессимизм, но когда мы вваливаемся с провизией да при оружии, настроение меняется. Пахан с уважением и удовольствием смотрит на меня, на Графа, принюхивается к мешку и потом говорит:
– Сейчас в одно место пойдем, тут недалеко.
К Пахановским «недалеко», я так понял, надо относиться скептически. Уже и луна вовсю светит, и звезды сквозь дымку в небе видны, а мы только-только добрались до невесть откуда взявшегося в лесочке сарая, старого, дряхлого, но с почти целыми крышей и стенами. Внутри голая земля вместо пола, и стоит под прорехой в крыше котел, наполовину наполненный дождевой водой. Разжигается костер – уже не я зажигаю, а Паханенок, в мешке и кремень с губкой сушеной нашлись, и устраивается пир на весь мир. На первое рыба соленая, на второе – размоченная овощ, скорее всего это тыква была, и на третье – травяной завар, по запаху напоминающий веник, а по вкусу вообще ничего не напоминающий. И все это с сухарями, а кто захочет – с водичкой холодненькой. В качестве застольной беседы рассказываю, как мы ходили «по жратву». В юмористических и сатирических красках описываю захват дома и хочу переходить уже к коридорам и подземному залу, но тут Граф меня перебивает и излагает свою версию. В ней начисто отсутствует зал с обелиском, а припасы мы нашли прямо в подземном ходу, у выхода наружу. Я поддакиваю, а про себя отмечаю: Граф за само собой разумеющееся считает, что я не воспротивлюсь искажению фактов. После еды Пахан укладывается спать со словами:
– Кому охота, можете караулить, а я спать буду. Здесь все всегда тихо.
Паханенок следует его примеру, а эльфы в кружок собираются и принимаются о чем-то беседовать. Я ложусь рядом с ними не без мысли подслушать, но разговор так хорошо убаюкивает, и я сам своей отключки не замечаю.
Утро. Сарай заполнен дымом от разгорающегося костра, у которого хлопочет Паханенок. Эльфы как не ложились, сидят в почти тех же позах, все так же между собой говорят. Пахан дрыхнет, растянувшись на прошлогодней соломе, изредка подергивая уцелевшей бровью. В лучиках утреннего солнца, процеженных сквозь стены и крышу, пляшут редкие пылинки, мелькают мухи. У меня просыпаются воспоминания черти-какой давности, и я ни с того ни с сего гнусавлю по-французски: «Сегодня ожидается слабая облачность восемьсот-тысяча, без осадков, магнитное сорок, температура шестнадцать дробь шестнадцать». Барон аж дернулся, а Хворый в лице сменился от этих слов, а я гадаю: может, они решили, что заклинание было сказано какое-то не такое? Хворый тихо спрашивает:
– Эти слова, которые ты сказал, ты сам понимаешь? Ты знаешь этот язык?
– Ну, не то чтобы знаю язык, а фразу эту слыхал часто, вот, запомнил и иногда в шутку говорю.
А если меня спросят где слышал? Не расписывать же им казарму и нашу магнитолу корейскую, которая кассеты с грехом пополам крутила, а из радио брала только три ближайших станции, из них две – на местном аэродромчике.
– А где ты это мог часто слышать? – и вправду спросили, Барон поинтересовался. Ха, так я вам и сказал.
– А вам какое тут дело спешное? Наверно, для вас тут какая-то хитрость есть, раз так забеспокоились на самые простые слова!
Фразу эту я сказал, чтобы темп выиграть и в свои руки инициативу перехватить. Однако, сказавши, сам замолк, поняв весь смысл своих же вопросов. Откуда эльфы знают звучание земного языка?! Хворый медленно отвечает:
– Так говорили слуги мертвого чудовища, которое в виде огромной уродливой мухи прилетало к нам. Оно сжигало всех и вся, кто к нему приближался, а двое людей обихаживали его. Но мертвая муха недолго смогла пробыть здесь невредимой. Собралась туча, и молния ударила в чудовище, и вспыхнул страшный костер. Один из слуг умер рядом, а другой, обожженный, уполз в лес, я видел его последние минуты. Он говорил на этом языке!
Молчу. Затем вопрос:
– И когда это было?
– Шесть лет тому назад.
– А где?
– Один дневной переход к северу отсюда.
– А эльфы как там оказались? Тут же такая глушь…
– Оказались, и все. Мы шли своей дорогой и встретились со злом, принявшим новый облик. Трудно было сражаться, не зная о нем ничего, и мы понесли потери, пока не сумели собрать и наслать на него тучи. Зато теперь ничто там не угрожает проходящим, только скелет обгорелый да останки прислужников – кто их тронет!
– А ты, Алек, язык слыхал, – Барон вступает. – Может, и расскажешь нам поподробнее, что это да откуда было, а мы послушаем…
Понятно. Говори, мол, по-доброму, тебе же лучше будет. Я выбираю самый, пожалуй, нейтральный вариант:
– Я же с Дальнего Юга, а там живут у моря люди железных островов, совсем чужие. Они на таком и многих других странных языках говорят, а мертвые чудовища у них в использовании, но не для войны, а для передвижения или для перевозки чего тяжелого…
Ни светлые трое, ни двое темных мне явно не верят, но уличить во лжи не могут, и поэтому допрос пока окончен. Пахан круто разворачивает тему:
– Алек, как ты вот этих двух назвал? – тычет в Графа с Бароном, я отвечаю, и он продолжает:
– Так вот, вы берите луки, что в лесу подстрелите, то и есть сегодня будем, а сухие припасы прибережем.
Сборы недолгие. Паханенок всячески увиливает, но своей доли ноши не минует. Под насвистывание птичек и жужжание поздних мух начинается новый отрезок пути. Охотники уже исчезли из виду. Всем приятный народ эльфы, только одно плохо – скрытные они, что в общении, что в действиях. Я бы не стал гарантировать, что Граф, скажем, не идет за кустами в трех шагах, и никто его не заметит, пока он сам себя обозначить не пожелает. Я все размышляю над рассказом Хворого и наконец говорю:
