Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 3 - Гансовский Север Феликсович (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Она отпустила его руку и отвернулась. Горбовский, потоптавшись в нерешительности, пошел дальше, загораживая руками и боками шедевр Сурда, но его тут же схватили с обеих сторон под локти.
– Это весит всего три кило, - сказал бледный угловатый мужчина. - Я никогда никого ни о чем не просил…
– Вижу, - согласился Горбовский. Это действительно было заметно.
– Здесь отчет о наблюдениях Волны за десять лет. Шесть миллионов фотокопий.
– Это очень важно! - подтвердил второй человек, державший Горбовского за левый локоть. У него были толстые, добрые губы, небритые щеки и маленькие умоляющие глазки. - Понимаете, это Маляев… - он указал пальцем на первого. - Вы непременно должны взять эту папку…
– Помолчите, Патрик, - сказал Маляев. - Леонид Андреевич, поймите… Чтобы это больше не повторилось… Чтобы больше никогда, - он задохнулся,
– чтобы больше никто и никогда не ставил перед нами этот позорный выбор…
– Несите за мной, - сказал Горбовский. - У меня заняты руки.
Они отпустили его, и он сделал шаг вперед, но ударился коленом о большой, закутанный в брезент предмет, который с явным трудом держали на весу двое юношей в одинаковых синих беретах.
– Может, возьмете? - пропыхтел один.
– Если можно… - сказал другой.
– Мы два года ее строили…
– Пожалуйста.
Горбовский покачал головой и стал их осторожно обходить.
– Леонид Андреевич, - жалобно сказал первый. - Мы вас умоляем.
Горбовский снова покачал головой.
– Не унижайся, - сказал второй сердито. Он вдруг отпустил свой угол, и закутанный предмет с треском ударился о землю. - Ну что ты держишь?
Он с неожиданной яростью пнул свой аппарат ногой и, сильно прихрамывая, пошел прочь.
– Володька! - крикнул первый с тревогой ему вслед. - Не сходи с ума!
Горбовский отвернулся.
– Скульпторам, конечно, надеяться не на что, - сказал над его ухом вкрадчивый голос.
Горбовский только помотал головой: говорить он не мог. За его спиной, наступая ему на пятки, хрипло дышал Маляев.
Еще группа каких-то людей с рулонами, свертками и пакетами в руках разом стронулась с места и пошла рядом.
– Может быть, имеет смысл сделать так… - нервно и отрывисто заговорил один из них. - Может быть, все… Сложить все у грузового люка… Мы понимаем, что шансов мало… Но вдруг все-таки останутся места… В конце концов это не люди, это вещи… Рассовать их где-нибудь… как-нибудь…
– Да… да… - сказал Горбовский. - Я вас прошу, займитесь этим. - Он приостановился и переложил шедевр на другое плечо. - Сообщите об этом всем. Пусть сложат у грузового люка. Шагах в десяти и в стороне. Хорошо?
В толпе произошло движение, стало не так тесно. Люди с рулонами и свертками начали расходиться, и Горбовский выбрался, наконец, на свободное пространство возле пассажирского люка, где малыши, выстроенные парами, ждали очереди попасть в руки Перси Диксона.
Карапузы в разноцветных курточках, штанишках и шапочках пребывали в состоянии радостного возбуждения, вызванного перспективой всамделишного звездного перелета. Они были очень заняты друг другом и голубоватой громадой корабля и одаривали толпившихся вокруг родителей разве что рассеянными взглядами. Им было не до родителей. В круглом отверстии люка стоял Перси Диксон, облаченный в стариннейшую, давно забытую парадную форму звездолетчика, тяжелую и душную, с наспех посеребренными пуговицами, со значками и ослепительными позументами. Пот градом катился по его волосатому лицу, и время от времени он взревывал морским голосом: «По бим-бом-брамселям! По местам стоять, с якоря сниматься!» Это было очень весело, и восторженные мальки не спускали с него завороженных глаз. Тут же были двое воспитателей: мужчина держал в руке списки, а женщина очень весело пела с ребятишками песенку о храбром носороге. Ребятишки, не отрывая глаз от Диксона, подпевали с большим азартом, и каждый тянул свое.
Горбовский подумал, что если вот так стоять спиной к толпе, то можно подумать, будто действительно добрый дядя Перси организовал для дошкольников веселый облет Радуги на настоящем звездолете. Но тут Диксон поднял на руки очередного малыша и, обернувшись, передал его кому-то в тамбуре, и тогда за спиной Горбовского женский голос истерически закричал: «Толик мой! Толик…» И Горбовский оглянулся и увидел бледное лицо Маляева, и напряженные лица отцов, и лица матерей, улыбающиеся жалкими, кривыми улыбками, и слезы на глазах, и закушенные губы, и отчаяние, и бьющуюся в истерике женщину, которую поспешно уводил, обняв за плечи, человек в комбинезоне, испачканном землей. И кто-то отвернулся, и кто-то согнулся и торопливо побрел прочь, натыкаясь на встречных, а кто-то просто лег на бетон и стиснул голову руками.
Горбовский увидел Женю Вязаницыну, пополневшую и похорошевшую, с огромными сухими глазами и решительно сжатым ртом. Она держала за руку толстого спокойного мальчика в красных штанишках. Мальчик жевал яблоко и во все глаза глядел на блестящего Перси Диксона.
– Здравствуй, Леонид, - сказала она.
– Здравствуй, Женечка, - сказал Горбовский.
Маляев и Патрик отошли в сторону.
– Какой ты худой, - сказала она. - Все такой же худой. И даже еще больше высох.
– А ты похорошела.
– Я не очень отрываю тебя?
– Да нет, все идет, как должно идти. Мне только нужно осмотреть корабль. Я очень боюсь, что у нас все-таки не хватит места.
– Очень плохо одной. Матвей занят, занят, занят… Иногда мне кажется, что ему абсолютно все равно.
– Ему очень не все равно, - сказал Горбовский. - Я разговаривал с ним. Я знаю: ему очень не все равно… Но он ничего не может сделать. Все дети на Радуге - это его дети. Он не может иначе.
Она слабо махнула свободной рукой.
– Я не знаю, что делать с Алешкой, - сказала она. - Он у нас совсем домашний. Он даже в детском саду никогда не был.
– Он привыкнет. Дети очень быстро ко всему привыкают, Женечка. И ты не бойся: ему будет хорошо.
– Я даже не знаю, к кому обратиться.
– Все воспитатели хороши. Ты же знаешь это. Все одинаковы. Алешке будет хорошо.
– Ты меня не понимаешь. Ведь его даже нет ни в каких списках.
– И чего же тут страшного? Есть он в списках или нет, ни один ребенок не останется на Радуге. Списки только для того, чтобы не растерять детей. Хочешь, я пойду и скажу, чтобы его записали?
– Да, - сказала она. - Нет… Подожди. Можно я поднимусь вместе с ним на корабль?
Горбовский печально покачал головой.
– Женечка, - мягко сказал он. - Не надо. Не надо беспокоить детей.
– Я никого не буду беспокоить. Я только хочу посмотреть, как ему там будет… Кто будет рядом…
– Такие же ребятишки. Веселые и добрые.
– Можно я поднимусь с ним?
– Не надо, Женечка.
– Надо. Очень надо. Он не сможет один. Как он будет жить без меня? Ты ничего не понимаешь. Все вы совершенно ничего не понимаете. Я буду делать все, что нужно. Любую работу. Я ведь все умею. Не будь таким бесчувственным…
– Женечка, посмотри вокруг. Это матери.
– Он не такой, как все. Он слабый. Капризный. Он привык к постоянному вниманию. Он не сможет без меня. Не сможет! Ведь я-то знаю это лучше всех! Неужели ты воспользуешься тем, что мне некому на тебя жаловаться?
– Неужели ты займешь место ребенка, который должен будет остаться здесь?
– Никто не останется, - сказала она страстно. - Я уверена, что никто! Все поместятся! А мне ведь совсем не надо места! Есть же у вас какие-нибудь машинные помещения, какие-нибудь камеры… Я должна быть с ним!
– Я ничего не могу сделать для тебя. Прости.
– Можешь! Ты капитан. Ты все можешь. Ты же всегда был добрым человеком, Леня!
– Я и сейчас добрый. Ты себе представить не можешь, какой я добрый.
– Я не отойду от тебя, - сказала она и замолчала.
– Хорошо, - сказал Горбовский. - Только давай сделаем так. Сейчас я отведу в корабль Алешку, осмотрю помещения и вернусь к тебе. Хорошо?
Она пристально глядела ему в глаза.
