Экипаж «Меконга» (илл. И. Сакурова) - Войскунский Евгений Львович (читать полную версию книги TXT) 📗

Крик изумления замер у Соймонова на губах. Он вскочил, положил руку на стол ладонью кверху.

— Коли! — сказал он, не сводя глаз с клинка. — Коли сюда, только тогда поверю, что не сплю!

Шли годы.

Де Геннин закончил свои «Абрисы» и преподнес в дар императрице. Анна приняла сей труд благосклонно — и тотчас о нем забыла.

Не знал старый инженер, что труд его жизни будет впервые напечатан и увидит свет ни много ни мало, как через двести лет — в 1934 году, в Москве, — и уж, конечно, не техническую, а чисто историческую ценность представит собою…

Все больше затягивали Федора заводские дела. Густо пошла седина в его русых волосах. Росли дети. Вот уж старший, четырнадцатилетний Александр, названный в честь старого друга Кожина, готовился к отъезду в Петербург, в Шляхетский корпус.

А загадка все не разгадана…

В чужие руки передавать свои опыты не хотелось. Да и кому? Кто поверит? Вот Соймонов: умен мужик, а так и не поверил, счел тот нож за хитрый восточный фокус, даром что в руках сам держал.

Верно, про тайную силу, мечущую молнии, Федор дознался. Прочтя книги, какие мог достать, узнал, что еще без малого сто лет назад, в 1650 году, бургомистр города Магдебурга Отто фон Герике насаживал на вращающуюся ось гладкий шар из серы и натирал его ладонями, отчего шар начинал светиться и потрескивать.

А в 1709 году англичанин Хаукоби заменил шар из серы стеклянным и тоже получил искры с треском. Про эту машину писал Ломоносов в своем «Слове о пользе стекла»:

Позже стали вместо натирания ладонями применять кожаные подушки, прижатые к шару пружинами.

Узнал Федор, что еще древние эллины получали искры, натирая суконкой янтарь, и от этого слова «янтарь» — по-гречески «электрон» — пошло мудреное название тайной силы — «электрическая».

Ясное дело: тайная сила в машине молний Лал Чандра была электрической, но разве сравнить ее с безвредными искрами Хаукоби? Дисковая машина Федора давала искры много сильнее, чем шар Хаукоби, но куда ей было до машин Лал Чандра? Как же получал индус ту страшную силу, которая убивала людей, а мертвецов заставляла содрогаться?

Видно, все дело было в искусстве копить электрическую силу в сосудах с жидкостью. Припоминая все, что видел в Индии, Федор без конца проделывал опыты, соединяя с машиной металлические сосуды, подбирая разные жидкости, но толку не было.

И вдруг Федор вычитал ошеломительное известие…

В конце 1745 года один из учеников лейденского ученого Питера Ван-Мушенброка [27] пытался наэлектризовать воду в стеклянной банке…

«Хочу сообщить вам новый и страшный опыт, который советую самим никак не повторять», — писал Ван-Мушенброк парижскому физику Реомюру и сообщал далее, что, когда он взял в левую руку стеклянную банку с наэлектризованной водой, а правой рукой коснулся медного прута, опущенного в воду и соединенного с железным, висящим на двух нитях из голубого шелка, «вдруг моя правая рука была поражена с такой силой, что все тело содрогнулось, как от удара молнии… одним словом, я думал, что мне пришел конец…»

А чуть позже, в 1746 году, аббат Нолле в Версале разрядил лейденскую банку через цепь из ста восьмидесяти гвардейцев, державшихся за руки. «Было курьезно видеть разнообразие жестов и слышать мгновенный крик, исторгаемый неожиданностью у большей части получающих удар…» — писал Нолле о том, что произошло, когда цепь была замкнута.

Затем Нолле в присутствии королевской фамилии удалось ударом электрической искры при разряде лейденской банки умертвить воробья…

Лейденская банка была первым статическим конденсатором. Федор пошел в своих поисках дальше: его машина давала более сильные разряды. Но опыты с металлическими сосудами ни к чему не приводили. А ведь у Лал Чандра были именно металлические сосуды, а не стеклянные. Что же за жидкости применял брахман?..

Как-то, будучи в Петербурге, отправился Федор в де-сиянс-Академию [28], к Михаиле Васильевичу Ломоносову, недавно назначенному профессором химии. О молодом ученом, смело пробившем себе путь в науку сквозь немецкое засилье, был Федор наслышан немало.

— Науки об електричестве, сударь, пока нет, — сказал ему Ломоносов, — но, уповаю, будет. Что ж вам при советовать? Електрическими опытами у нас ведает господин Рихман, хоть и иноземец, но человек не чванный Однако и Рихман и я полагаем, что силы електрические, получаемые трением, есть те же, что и громовые молнии. И сейчас преинтересные, скажу вам, возможности на пороге обретения находятся.

При помощи Ломоносова Федору удалось побывать в «покоях для електрических опытов» — первой в мире электролаборатории.

Рихман выслушал его с интересом, многое записал. Но вообще-то Ломоносова и Рихмана интересовало систематическое изучение электричества, особливо атмосферного. Ломоносов искал «подлинную електрической силы причину и как ту силу взвесить», — понимал, что без точных количественных показателей наука об электричестве существовать не может.

В 1752 году Федор прочел в «Санкт-Петербургских ведомостях» описание новых опытов Ломоносова и Рихмана с выводами: «Итак, совершенно доказано, что електрическая материя одинакова с громовою материею, и те раскаиваться будут, которые доказать хотят, что обе материи различны», и «не гром и молния причина електрической силы в воздухе, но сама електрическая сила грому и молнии причина».

А в следующем году Рихмана убило молнией при попытке измерить электрическую силу грозовых разрядов.

На Ломоносова посыпались упреки и угрозы.

«Хотели надумать, как божий гнев — грозу — от людей отвести, ан бог и наказал, чтоб неповадно было!» — кричали ненавистники.

До Урала известия о петербургских событиях доходили не скоро, но Федор внимательно следил за ними.

— И смех и грех, — говорил он жене. — Помнишь, как индийские брахманы вызывали молнии, чтобы людей дурачить? А здесь наши брахманы теперь ругаются, что люди хотят узнать природу молнии. А дай им в руки ту силу, они себя покажут! Нет, я за благо почитаю, что не открылся никому…

— Бросил бы ты, Федя, свои инвенции, — сказала Бхарати, тревожно глядя на мужа темными удлиненными глазами. — Как господина Рихмана убило, так я совсем покоя лишилась…

— Нет, не брошу, — упрямо сказал Федор. — Если жизни моей не хватит, дети займутся, хоть бы и Александр. Не мы, так они или потомки их до лучшего времени доживут.

Совсем оплыли свечи. Федор берет щипцы, снимает нагар. Потрескивают от мороза бревенчатые стены. В соседнем покое Анна Васильевна тихонько напевает грустную песню — ту самую, что певала когда-то возле храма грозной богини Кали…

Федор закрывает глаза. Плывут воспоминания. Старик, прикованный в башне… Так и унес, видно, в могилу свою великую тайну — как делать тело бесплотным… Масло, длинным жгутом рванувшееся сквозь воду бассейна… Бестелесный…

Не приснилось ли ему все это?..

Свечи льют желтый свет на седую голову. Поскрипывает гусиное перо.

«Лета 1762, януария двенадцатого дня заканчиваю я сие писание. Полагаю, что надежнее будет тебе по надобности, аще возникнет, в де-сиянс Академию, к господину Ломоносову Михаиле Васильевичу обратиться, понеже он к науке российской весьма усерден.

Но завещаю волю свою: берегись, сын мой, чтобы сила сия електрическая не стала достоянием тех несытых псов, кои не о государственной, но лишь о собственной своей пользе помышляют…»