Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник) - Алкин Юрий (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Она замолчала.
– Значит, не может быть? – уточнил я.
– Не может.
– Никто не допустит?
– Никто, – упрямо повторила она.
– А что будет, если завтра, нет, не завтра, сегодня – нас перевезут на другой конец света? Или просто убьют? Что будет тогда? Кто не допустит этого? Кто пошевелит пальцем, чтобы это предотвратить? Или хотя бы чтобы наказать виновных? Кто вообще об этом узнает?!
Мари хмуро молчала.
– Ты хотела передать своим родителям, что у тебя все в порядке? А что они знают о том, где ты и что с тобой происходит? Что им известно о тебе? В лучшем случае то, что ты завербовалась на работу в какой-то институт. Еще, может быть, номер телефона, по которому ты звонила, чтобы дать согласие. Хотя ты его наверняка им не давала. Но даже если и давала, можешь не сомневаться, что по этому номеру до Тесье дозвониться нельзя. Ну и что можно сделать с такой ценной информацией? Или им известно о тебе что-то еще? Или кому-то другому? Или хотя бы тебе самой? Кто-нибудь в целом свете, хоть один живой человек, кроме этих экспериментаторов, знает, где ты находишься? Где я нахожусь? Где все мы находимся?!
Я уже больше не следил за своими словами, не пытался приуменьшить, смягчить подозрения, которые терзали меня.
– Да с нами в любой момент можно сделать все что угодно, и никто в цивилизованной Европе никогда не узнает об этом. В крайнем случае через пять лет в той самой бульварной газетке напишут об исчезающих молодых людях. И никто, понятное дело, в это не поверит. Мы все попались на жирную приманку и радостно согласились на эту полнейшую секретность. А знаешь, что в результате? Мы потеряли ту самую неприкосновенность, в которую ты так веришь. Почему ты так упорно отказываешься даже предположить, что я могу быть прав? Ты, обладающая таким богатым воображением?
Мари удивленно взглянула на меня.
– Не догадываешься, что я имею в виду? Да ту легкость, с которой ты поверила в мою первую теорию. Разве это не странно? Конечно, Шеналь не знал о Зрителе потому, что тот перестал взрослеть, а вовсе не потому, что его вообще не существует. Ты с готовностью допускаешь, что эксперимент в том виде, в котором нам его описали, удался. Ты без колебаний, без сомнений, вопреки всем своим знаниям, веришь, что человеческое бессмертие реально. И при этом наотрез отказываешься даже предположить, что группа исследователей что-то хладнокровно делает с нами, ничего не подозревающими людьми. Это, по-твоему, слишком страшно для реальной жизни. В двадцатом-то веке? Да в двадцатом веке люди делали и делают гораздо более страшные вещи и в гораздо более страшных масштабах. И, по-моему, гораздо проще поверить во что угодно, в любую подлость, чем допустить, что не знающий о смерти человек не будет стареть.
Моей веселой Мари больше не было. Вместо нее в кресле сидела серьезная, нахмурившаяся девушка. Теперь было ясно, что мне удалось хотя бы частично передать ей ту тяжесть, которая давила на меня все последние дни. И мне стало жаль ее и даже стыдно за то упорство, с которым я пытался разрушить ее спокойный мир.
– Мари…
– Только не надо сочувствовать, – быстро сказала она. – Ты хотел, чтобы меня проняло, и ты этого добился. Не порти впечатление.
– Подожди, я не договорил.
– Ты договорил. Теперь я верю.
– Нет, я все-таки не закончил. Я хочу, чтобы ты понимала, что я на самом деле хотел сказать. Я не пытался напугать тебя. И не думаю, что нам надо впадать в панику и бояться каждого шороха. Я только пытаюсь убедить тебя, что нам нельзя продолжать бездумно верить во все, что нам говорят. Надо попробовать узнать, что с нами происходит. И может быть, окажется, что нам ничего не грозит.
Пока я произносил эти слова, Мари сидела, задумчиво глядя перед собой. «Ты не можешь, не должна паниковать, – думал я. – Ты не такая». И она оправдала мои ожидания. Когда я умолк, Мари не ныла и не причитала: «Что же с нами будет?» Она спокойно посмотрела мне в глаза и произнесла:
– Ты прав. Слепо верить нельзя.
Она замолчала на секунду, затем продолжила таким же спокойным и уверенным тоном:
– Если мы узнаем, что опыт ведется над нами, мы можем попытаться нарушить условия контракта. Показать им, что держать нас здесь невыгодно. Мы здесь относительно недолго, им, может быть, спокойнее просто выставить нас, чем возиться.
– Шинав, – сказал я одно слово.
– Что Шинав? – спросила Мари. – Ты думаешь… Ты думаешь, он именно так и сделал? Притворился сумасшедшим и сбежал?
– Допускаю, – лаконично ответил я. – Но как раз поэтому я бы не строил серьезных теорий.
Мари молчала.
– Что ты думаешь теперь? – спросил я.
– Думаю, как нам быть, – она сосредоточенно покусывала губу. – Проблема в том, что мы не можем быть уверены. С одной стороны, этот жуткий вариант. А с другой – то, о чем нам рассказали, по-прежнему может быть правдой. И что тогда? Мы просто потеряем все, для чего пришли сюда. И у нас нет никакого способа проверить, так ли это. Это невозможно.
Я знал, что рано или поздно она произнесет что-то подобное.
– Способ есть.
Мари взглянула на меня.
– Как?
– Это займет некоторое время. Но это реально. Единственный способ узнать, экспериментируют ли над нами, – это убедиться, что среди нас нет Зрителя.
Я медленно провел жирную черту. Еще одно имя вычеркнуто. С сегодняшнего дня Четырнадцатый вне подозрений. Разговор в Зеленой Секции Искусств исключил его из числа потенциальных Зрителей и поставил на одну доску с другими актерами. Чрезмерное знание раннего импрессионизма иногда бывает сложно скрыть. Особенно если ты им гордишься и тебя незаметно подталкивают к демонстрации твоих способностей.
Список сокращался медленно, но верно. Хотя порой казалось, что процесс этот идет слишком неторопливо. Я встал и прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Да, слишком неторопливо. Но другого выхода нет. Надо набраться терпения, быть настойчивым, не терять спокойствия. Все это было понятно еще несколько месяцев назад, когда в первый раз позвучало слово «список»…
Если с самой идеей Мари согласилась сразу, то о деталях мы спорили не один час. Детали, детали. Все дело в них. Легко сказать: «Надо удостовериться в том, что Зрителя не существует». А вот попробуй это сделать. Нельзя же подходить к человеку и спрашивать: «Простите, вы, случайно, не актер?»
Нужна была стратегия. «Во-первых, мы можем отмести большую группу людей за счет одной только логики», – говорил я, шагая по комнате. Мари соглашалась. «А во-вторых, никто не играет идеально. Это почти невозможно. Следовательно, наблюдая за оставшимися людьми, мы рано или поздно сможем понять, все ли они актеры». Здесь пришлось немного поспорить.
– Как ты можешь быть настолько самоуверен? Почему ты решил, что ты наблюдательнее самих наблюдателей? – сердито спрашивала Мари.
– Я не наблюдательнее. Просто то, что достаточно хорошо для них, недостаточно для нас. И они не вездесущи.
– А ты вездесущ.
– Нет, – терпеливо объяснял я, – разумеется, не вездесущ. Но если Зрителя вообще нет, они должны закрывать глаза на многие проступки актеров. А если он существует, то их наблюдения все равно не идеальны. С какой стати они будут наблюдать двадцать четыре часа в сутки за каким-то актером? Если бы они так поступали, то наши встречи были бы просто невозможны. По идее они должны следить за теми, кто находится в непосредственной близости от Зрителя, и за новичками. А все остальные актеры предоставлены сами себе. Тут-то мы их и подловим.
– Как?
– Внимательно следить за их поведением, словами, жестами. Надо составить список потенциальных зрителей и методично проверять одного за другим. Следить, искать проколы, не упускать ничего.
И я рассказывал Мари о тех мелочах, случайным свидетелем которых мне приходилось быть. Об этих излишне эмоциональных взглядах, о резкой смене настроения, о Двенадцатом и его доске. В конце концов я смог убедить ее, что такой путь реален и что, работая вдвоем, мы справимся со всеми актерами достаточно быстро. А потом наши мнения вновь разошлись, и на этот раз серьезно. Что считать достаточным доказательством актерства? Взгляд? Слово? Жест? Мари была категорически против того, чтобы делать окончательное заключение на основе фактов, которые могут быть истолкованы двояко.
