За веру, царя и социалистическое отечество - Чадович Николай Трофимович (прочитать книгу .txt) 📗

– В общем-то, сии подробности моего бытия широко известны. – Радищев выглядел несколько смущенным. – Они вполне могли дойти до Москвы и даже до низовых губерний.

– В словах ваших есть резон. Оспаривать их бессмысленно. Извольте тогда выслушать иные подробности – малоизвестные. По примеру британца Стерна задумали вы написать книжку, герой которой, путешествуя из одной столицы в другую, лицезрит страдания народные и горько сострадает оным. Каждая главка книги своим названием будет соответствовать почтовой станции, где путешественник соизволил останавливаться на отдых.

– Сие откровение превосходит все человеческие возможности… Да вы просто кудесник, Илларион Ипполитович! – Радищев порывисто шагнул вперед и пожал руку Баркова. – Признаюсь как на духу, подобный замысел я вынашиваю не первый год. Глава под названием «София» уже почти готова. Вот только подходящий эпиграф никак не подберу. А книга без эпиграфа, сами понимаете, что ружье без штыка.

– Вы из Тредиаковского попробуйте взять, – посоветовал Барков. – Помните то место в его «Телемахиде», где земные цари, употреблявшие власть во зло, мучаются в аду? «Чудище обло, озорно, огромно…» – ну и в том же духе далее…

– А ведь в самую точку! – Радищев почти ликовал. – Николай Иванович, ты слышал? Человек из народа угадал мои самые потаенные стремления, да еще и дельный совет дал. Вот вам еще один пример величия души простого россиянина!

– Он, может, и россиянин, да не из простых, – молвил Новиков скучным голосом. – Это же Барков, поповский сын, бывший служащий академической канцелярии, недоучившийся студент. Известен как певец пошлостей и фривольностей. Счастье свое до определенного времени полагал в винопитии, мордобое и распутстве… Я тебе про него как-то рассказывал. И вовсе он не Илларион Ипполитович, а Иван Семенович.

– Как же так… – Радищев вновь прищурился. – Высокие скулы… Надбровья недоразвиты… Глаза, кроме всего прочего, посажены несоразмерно… Илларион, подлинный Илларион! Да ведь он и сам признался.

– Он забавник известный. Вот и признался шутки ради. Таковым уж уродился. Собака лает, ворона каркает, а Барков забавляется. Его дерзкие выходки даже сиятельные персоны терпели.

Подобные выпады Барков стерпеть не мог и дал Новикову соответствующую отповедь:

– Тебя, Николай Иванович, недаром при дворе «всеобщим хулителем» нарекли. Теперь, вишь, и до меня добрался. Между прочим, в забавах моих и ты когда-то деятельное участие принимал. А потому взаимные претензии лучше оставим. Надо будет, я и сам кого хошь в дурном свете могу выставить… Вы же Александр Николаевич, книжку свою пишите, пишите, – это относилось уже к Радищеву. – Она вас в веках прославит.

– Ах, давайте перейдем к делу! – спохватился Радищев, как и все политики, склонный быстро забывать собственные оплошности. – От нашей рассудительности и дальновидности нынче зависит многое… Как изволит поживать Емельян Иванович?

– Хорошо… – Барков не сразу сообразил, что речь идет о Пугачеве. – Что ему станется! В губернаторских палатах живет, на шелках спит, меды пьет, рябчиками закусывает.

С умыслом касаясь гастрономической темы, Барков надеялся, что это заставит хозяев вспомнить о выпивке и закуске, втуне пропадавших на столе. И он в своих чаяньях не ошибся.

– Емельян Иванович, несомненно, заслуживает воздаяния за свои героические труды. – Лицо Радищева обрело скорбное выражение. – Вот пусть и тешит себя простыми человеческими радостями… Мы, к сожалению, не можем себе позволить ничего подобного. Народ наш бедствует и голодает. Сострадая ему, мы также воздерживаемся от пиршеств. Стол сей сервирован исключительно ради того, чтобы через муки телесные пробуждать муки совести. Созерцание недоступных для вкушения яств есть способ подвижничества и покаяния.

Закончив этот бред, Радищев взял с блюда соленый огурец, понюхал его и со вздохом вернул на прежнее место. Барков и Новиков одновременно сглотнули слюну.

Теперь стало понятным отсутствие на столе чарок, вилок и тому подобных снастей. Славное состоялось угощение, жаль, что вприглядку.

Утерев руки, испачканные рассолом, Радищев взмахнул платком – дескать, убирайте, пора и честь знать.

Немедленно явились солдаты, все как на подбор чем-то неуловимо схожие между собой, словно уроженцы одного села, где право первой ночи до сих пор принадлежит какому-нибудь остзейскому барону, чудом уцелевшему со времен императрицы Анны Иоанновны, и принялись аккуратно, хотя и неторопливо убирать нетронутые кушанья и нераспечатанные сосуды. Реплики, которыми они изредка обменивались между собой, к русской лексике не принадлежали.

– Что-то не пойму я, в каком полку эти молодцы служат, – молвил Барков, снедаемый завистью к солдатам, занятым столь несвойственным для них делом. – Обшлаги и лацканы, как у гельсингфорских гренадер, а выкладка на шароварах, как у выборгских саперов.

– Это новый полк. Названия и знамени пока не имеет, – пояснил Радищев. – Рекрутов набирали в Лифляндской и Курляндской губерниях. Идеалы свободного общества им пока ближе, чем коренным россиянам. Да и смутой не заражены. Незнание местного языка иногда имеет свои преимущества. Сейчас это наши наиболее надежные и боеспособные войска.

– Латышские стрелки завсегда надежностью отличались, – с одобрением молвил Барков. – Надежнее их могут быть только китайцы, да где их нынче взять?

– Мы в корне изменили пренебрежительное отношение к инородцам, бытовавшее при самодержавии, – сообщил Радищев. – Коли страна наша многонародная, так и управляться должна многонародной властью, не так ли? Тайную экспедицию вместо палача Шишковского нынче возглавляет славный малый Костюшко, польский шляхтич.

– Так ведь он вроде в Петропавловской крепости сидел? – удивился Барков. – За государственные преступления.

– Выпустили ради такого случая.

– Похвальный почин. Таким образом, железный Феликс… тьфу, железный Тадеуш у вас уже имеется. Про горячее сердце, холодную голову и чистые руки он еще ничего не говорил?

– Не слышно было.

– Значит, еще скажет. Как передавит своими чистыми руками всех недовольных в Петербурге, так и разговорится. А потом беспризорными тварями займется. Сначала кошек и собак с улиц приберет, впоследствии людишек. Мания у этой шляхты, видно, такая… Да что мы о вещах второстепенных рассуждаем! Пора бы уже и главными заняться.

– И в самом деле пора! – согласился Радищев. – Какие вести шлет нам разлюбезный Емельян Иванович?

– Разлюбезный Емельян Иванович перво-наперво шлет вам привет, – попав, так сказать, в официальную струю, Барков заговорил совсем другим тоном: – И попутно предъявляет свои кондиции. [64]

– По какому праву? – насторожился Радищев.

– По праву самодержца единой и неделимой России. – Барков картинно перекрестился и отвесил земной поклон в ту сторону, где по его представлению должна была находиться Москва.

– Разве он короновался?

– Он короновался без малого полтора десятилетия назад под именем Петра Третьего Алексеевича. Все сомневающиеся в этом факте считаются врагами отечества. К прежним его титлам, званиям и величаниям следует теперь добавлять – «Царь мужицкий, хан башкирский, калмыцкий и татарский, атаман донской, яицкий, оренбургский, кубанский и прочая, и прочая, и прочая».

– Вот оно как… – На лице Радищева появилось выражение, свойственное человеку, который из сладострастных побуждений расчесывает язвы на своем теле. – Этого и следовало ожидать…

– Все учреждения и отдельные лица, незаконно присвоившие властные полномочия, упраздняются, а изданные ими законы, указы, декреты и манифесты отменяются. – Барков вещал без единой запинки, поскольку являлся истинным автором этого провокационного послания. – Все сословия, кроме дворянства, посмевшего поднять руку на своего законного императора, а посему объявленного вне закона, возвращаются в первобытное состояние. Имущество дворян, как движимое, так и недвижимое, обращается в пользу государства, которое в настоящее время представляет Войсковой казачий круг. Без проволочек и не дожидаясь дополнительных распоряжений, учиняется суд над императрицей и ее прихвостнями. По причине отсутствия нового судебного уложения суд следует вершить по совести и понятиям. Приговоры приводить в исполнение незамедлительно, привлекая к сему всех желающих, пострадавших от прежней власти. Судьи, уличенные в излишней терпимости, переходят в разряд подсудимых. Всем войскам, не подчиненным Военной коллегии императора Петра Третьего, надлежит незамедлительно разоружиться и оставаться в своих казармах вплоть до особого распоряжения. Самозванцы, без всякого на то основания объявившие себя правительством новой России, преследуются наравне с дворянством, отлучаются от церкви и лишаются всех прав состояния. Жилища их обрекаются потоку и разграблению… Вот вкратце и все. Более пространное изложение кондиций императора всероссийского Петра Третьего, всяческие приложения к ним, а также поименные списки объявленных в розыск врагов государства, где вы, господа хорошие, числитесь в первом десятке, представлены в этом документе.