Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр (книги полностью txt) 📗
— Назад, — заорал Эрвин, шагнув прямо на толпу. Над головой — оглушительный треск и скрип ржавого железа. Тепловая пушка развернулась наконец. В лица людям ударил, закружил волосы холодный ветер. Толпа замерла. Попятилась. Запал пропал — Эрвин видел, как люди начали переглядываться недоуменно — на поле и друг на друга. Будто спрашивали — куда их вдруг занесло и что они сейчас только что натворили…
Завыла сирена. Из-за спины — лязг затворов и топот шагов. Протяжный голос спросил:
— Эрвин, все ли в порядке? — голос, звенящий весенним ручьём. Стало даже теплее. Немного. Ирина Строгова. Эрвинов десяток подоспел. Парень тряхнул головой и вдруг понял, что схватка заняла секунд тридцать, от силы.
Толпа, глухо загудев, развернулась и побрела обратно — к берегу, к чёрной, блестящей в свете прожекторов воде, в трюмы экраноплана.
Человек, сбитый второй Эрвиновой пулей благополучно встал и побрёл, запинаясь, за прочими. «Слава богу» — выдохнул парень, до смешного обрадовавшись тому, что не ошибся накануне утром, забивая патроны в дробовик. Чётные — резиновая, нечётные — картечь, все по уставу. На сером бетоне осталась чёрная тень. Лежала неподвижно, кулём, как мешок сброшенный пьяным грузчиком. Эрвин шагнул вперёд, осторожно наклонился. Девчонка, маленькая совсем. Смятые волосы — во все стороны, торчком. Ран не видно, должно быть просто затоптали. Присел, осторожно тронул за плечо — жива ли. Будто шокером коснулся — она дёрнулась, вскочила, будто ужаленная. Попыталась закричать. Ветер налетел, забил крик назад, обратно в бледные губы.
— Тише, все будет хорошо, — прошептала ей Ирина, осторожно боясь спугнуть. Та, опять дёрнувшись, перевела глаза на неё. Дикие пустые глаза. Эрвин невольно сморгнул. У него дома работала такая, из социально-адаптирующихся. Вечно дрожащая тень, с такими же вечно круглыми глазами. Отец запретил с ней общаться. Строго-настрого. Тогда юный Эрвин не понял, почему…
Завыла сирена. Подъехал патруль. Глухие шлемы, чёрная броня, на плечах — гербы и нашивки портовой стражи. Старший высунулся из кабины и заорал — слова сквозь шлем звучали невнятно и глухо. Понятно, что ругань, но какая — не разберёшь. Эрвин вскочил на ноги, ощерился, заорал в ответ. ДаКоста скинул с плеча дробовик — невзначай. Щёлкнул скобой. Взвыла сирена. Грузовик дал газ. Патруль исчез, подобрав с земли оглушённую эмигрантку. Потом с моря пришёл гул моторов, рокот и плеск волны.
Экраноплан убрал сходни и взлетел, с трудом оторвав от воды широкое брюхо.
— Ты как? Не холодно? — спросила Ирина, осторожно коснувшись руки.
— Нет, совсем, — ответил Эрвин, умудрившись не стукнуть при этом зубами.
А вот корабельный челнок не торопился улетать. Погасли огни — вначале ярко-желтый курсовой, чуть погодя — зелёный и красный на крыльях. Зелёный никак не хотел гаснуть, мелко дрожал, словно подмигивал на прощание. Потом все-таки погас. Захлопнулись люки. Заурчал тягач, подхватывая под нос грозную птицу. Приглядевшись, Эрвин заметил фигуру у хвостовых дюз — высокую, тонкую, в пластинах десантной брони. На его глазах тень откинула шлем, разом, на глазах, став похожей на человека. Ласково погладила ладонью в тяжёлой перчатке обгоревший бок челнока. И пошла прочь. А Эрвин махнул рукой и пошёл ей навстречу.
— Привет, — окликнул Эрвин, когда фигура вышла на свет. Знакомая, даже в броне, фигура.
— Привет, малыш, — ответила Пегги Робертс, пилот челнока. Майор десантных войск, если судить по порыжевшим нашивкам, — куда намылился?
— На кудыкину гору. Не в курсе, нам долго ещё тут мёрзнуть?
— Неа, это был крайний рейс. Совсем, теперь точно все выгрузили, — десантница говорила, лениво шевеля челюстью. Слова растягивались, лениво плыли над мёрзлым бетоном. Луч прожектора скользнул по её лицу. В морщинах и рытвинах, похожих на годовые кольца — «медалях за беспорочную службу», как шутили на флоте. У Ирины таких нет. Пока нет, они с Эрвином на флоте недавно. Ветер ударил в лицо, смешал волосы, вернув мысли на место:
— Понятно. Раз так — вопрос следующий. Не знаешь — где тут склад?
— А склад тебе на кой?
— Если вся планета такая холодная — я лучше шубу сейчас отожму, не дожидаясь.
Позёмка хлестнула по ногам. Эрвин обернулся. Ирина спрятала лицо за воротник, только курносый нос торчал наружу. И мелко дрожала рука без перчатки.
— Две шубы. Три… Десяток, на отделение. Прикроешь?
— Не парься, малыш, не понадобится. Не врут, планета на самом деле ласковая, — десантница усмехнулась в ответ, дернув лицом. Тонким лицом, холодным и острым. — это космодром здесь засунули в самую холодную дыру. Не просто так, парень, а по науке. Умники корабельные ночи не спали, гадали на розе ветров, да ничего, кроме этого ледника не нагадали. Единственное, как говорят, место где моя птичка может сесть, не поставив местным на уши всю экологию.
— С чего такая забота? У нас, на Семицветье вы не шибко церемонились, видел. Как сядете — пыльная буря от моря до моря…
— Сравнил. Счастье же, не рядовой мир, вроде твоего родного шарика. Стратегический. Тут штормит — до самой Земли пеной брызжет. И обратно, кругом, к Семицветью твоему. Не дай бог чего с экспортом случится — приложит всех, мало никому не покажется.
Рация ожила, прохрипев вдруг голосом капеллана:
— Спасибо за лекцию, Пегги. Кстати, твоего бластера это тоже касается.
— Но падре… — обиженно взвыла та, инстинктивно дёрнув руку вверх, за плечо, к прикладу.
— Быстро, Пегги. Транспорт подходит. Я слежу.
С моря донёсся знакомый утробный рёв. Очередной экраноплан заходил на посадку. С виду — поновее, чем те, что везли эмигрантов. Белый, сияющий в свете прожекторов. На пузатых бортах в две краски нарисована буква V, летящая под парусами. Корпоративный герб. Экраноплан снизился, выключил моторы и сел на воду тяжёлым брюхом. Плеснула вода. Прожектора описали дугу, выстроив перед ним триумфальную арку из белого света.
— Этот наш. Быстрее, парень, надоело мёрзнуть… — и Пегги скрылась из глаз. Эрвин махнул своим — идем, мол.
— Спасибо, — прошептала Ирина, пытаясь вынуть руки из рукавов. Эрвинова куртка была на три размера больше, руки безнадёжно запутались в рукавах. Ирина шёпотом выругалась, смешно сморщив нос. Эрвин невольно улыбнулся, протянул руку и рывком вернул куртку назад, Ирке на плечи.
— Потом. Ещё добежать надо…
Как чувствовал — у моря ветер задул всерьёз, выдувая остатки тепла из одежды. Холод пробирал до костей, чёрная волна плескалась и била о пирс, заливая посадочный трап хлопьями белой, пузырящейся пены.
— Наверное, скользко тут, — мельком подумал Эрвин, глядя на шатающийся настил. Подхватил Ирину под локоть. Качнулся под ногой трап. Нога поехала было по влажной стали. Упёрся в заклёпку каблук. Эрвин устоял. С другой стороны его подхватил ДаКоста, дёрнул. Все втроём разом ввалились в люк. В тепло и мягкий ласковый свет пассажирского салона.
— Вот теперь все. Точно отпуск, — прошипел, встряхивая головой Пабло ДаКоста.
— Ты как? — спросила Ирка, Протянула руку, придержала Эрвинову ладонь, — холодный совсем.
— Нормально, — ответил было Эрвин, пытаясь понять, шевелятся ли ещё у него пальцы. Зубы выдали предательски — громкую дробь, Ирка охнула. Потом — на счёт раз Эрвина втолкнули в куртку, на счёт два — Эрвина, вместе курткой — в кресло. По салону вихрем — стук каблуков, из подсобки долетел укоризненный Иркин голос, и в руки Эрвину втиснулась дымящаяся кружка. Стандартный, безвкусный, но восхитительно-горячий чай. Под ногами мелко задрожал пол, чуть слышный гул движков долетел, ласково вкрался в уши. Башня космодрома в иллюминаторе мягко поползла назад и скрылась из глаз. В стекло плеснуло серым туманом и чёрной водой. Экраноплан оторвался и взлетел, скользя низко над пенными волнами. В салоне приглушили свет. Эрвин сидел неподвижно, чувствуя, как мороком расползается по телу тепло и усталость. Потянулся оправить куртку, дёрнул на себя. Ткань пахла потом и гарью, холодом космодрома и острым, химическим духом корабля. И ещё одним, тонким непередаваемым. За воротник зацепился чёрный волосок. Длинный и черный как ночь, извивающийся. Эрвин вдохнул щекочущий ноздри запах ещё раз, спрятал нос в воротник и старательно запретил себе думать, о чем бы то ни было. Получилось. А потом он заснул, чтобы проснуться от бьющего в глаза слепяще-яркого света. Рассвет. В иллюминаторе скользили назад волны и берег — поросший лесом, зелёный и тоже яркий, такой что заболели глаза. Экраноплан прорвал туман и шёл над водой — низко, на юг, навстречу солнцу.
