Пленники чёрного метеорита. HЛO из Грачевки(Фантастические повести) - Бачило Александр Геннадьевич
— Чей это остров, как вы думаете? — поинтересовался Лев.
— А какая разница? — сонно пробормотал Пашка, не открывая глаз. — Раз тут нет никого, значит, остров ничейный.
Он разжал кулак и горячая струйка песка потекла на его впалый живот.
— Ничейных островов не бывает, — возразил Левка. — Не то время. А чего, кстати, вы разлеглись?
Он слегка пнул Тихона. Тот даже не пошевелился. Лицо его было прикрыто рубахой и нельзя было понять, спит ли бравый командир Летающий Тарелки или обдумывает планы великих путешествий.
— Я тебе дарю этот остров, — благодушествовал Пашка, засыпая себя песком.
— Ну, вот видишь, и хозяин у острова теперь есть, — вступил в разговор Тихон. — И раз уж Пашка назвал остров «Верблюд», ты теперь граф Верблюд-Вольский. Идите, ваше высочество, не мешайте порядочным школьникам загорать.
— Ну, вы! — засмеялся Левка. — Порядочные школьники… Мне интересно знать, зачем вы сюда прилетели? Спать или опыты проводить? Был план проверить, как молекулы вещества, опущенного в экран, себя ведут? Зря, что ли, мамину цепочку изуродовали? По плану — сначала пассивный металл увеличим, потом активный.
— Ты воду с айсберга пил? — приоткрыв глаза, спросил Пашка. — Вот это и есть опыт. Лежи и переваривай. Если не помрешь, значит, молекулы нормальные.
— Это не опыт, это — коллективная дурость, — возразил Левка.
Он смотрел на ледяную глыбу, лежащую посреди острова. От глыбы даже на расстоянии тянуло холодом полюса. Левка уже придумал, как пробудить в сонных товарищах энтузиазм, но все-таки попытался в последний раз убедить друзей по-хорошему:
— Так встанете вы или нет?
— Есть же надоедливые люди, — сказал Пашка и, не открывая глаз, бросил в Левку горсть песка.
Левка направился к глыбе льда. Она уже изрядно оплавилась и потеряла первоначальную форму. Поблескивая на солнце, к морю от нее потянулись десятки ручейков. Левка побрел по острову в поисках подходящего камня. Выйдя на край воронки, которую Пашка проковырял на острове гвоздем, опущенным в экран, Левка заметил кусок стали с рваными краями. Скатившись в воронку, он вытянул из песка железяку килограммов около десяти весом. Это был заусенец, отломившийся от гвоздя.
«Не тарелка, а черт знает что… — карабкаясь по склону, думал Лев. — Как можно объяснить все это? Ну, антигравитация, — куда ни шло. Давно уже говорят и пишут. Не сегодня-завтра вплотную займутся. Ну, мгновенные перемещения — „нуль-прокол“. Видно, и вправду можно две любые точки пространства соединить между собой. Ну, а вот это — увеличитель этот невероятный, в котором любая вещь ведет себя, словно бесплотное изображение. Какие линзы надо сделать и из чего, чтобы получить вот такое „изображение“ заусенца? Найти бы всему этому применение! Был бы он, Левка, взрослым — не ломал бы голову. Работал бы, например, на „скорой помощи“, а вместо машины — тарелка. Вызов по телефону — нажал на клавишу, и врач Вольский входит к больному. Или микрохирургия. Операция сложная? Не надо микроскопа… Зачем нам экран-увеличитель? Вот это дело! Да только это когда еще будет? А пока что-то не очень получается. Может, и прав Тихон, не наши головы тут нужны…»
Лев с усилием вытолкнул железяку на край воронки и уселся передохнуть. Друзья-исследователи ни сном ни духом не чуяли нависшей опасности.
— Сейчас мы… — пробормотал Левка и, ухватив заусенец, направился к глыбе льда. Набрал полный подол ледяного крошева и почти с сожалением высыпал на друзей.
В далекой синеве неба, сверкая куполом, повисла тарелка. Повисев немного, она поднялась еще выше.
— Он что… С ума сошел, что ли? — забеспокоился Лев. — Давай! — кивнул он и ударил себя кулаком по острому колену.
Под тарелкой появилась точка. Она неслась вниз, неестественно быстро увеличиваясь в размерах. Вот стали различимы звенья цепи, кувыркавшейся в воздухе. В следующее мгновение земля под ногами ребят содрогнулась. В полусотне метров, зарывшись в песок, лежало нечто, чему и название было трудно подобрать: три звена огромной, грубо сделанной цепи, тускло блестевшей на солнце.
Ребята подошли ближе.
— Да-а… — протянул Левка, — подумать только… — он пнул ближайшее звено. — Вот это когда-то висело у мамы на шее.
— А ты еще не хотел откусить от цепочки. — Пашка направился за ножовкой. — Подумаешь, золотая… От такой тяжести человека избавил!
Он захохотал, довольный своей шуткой.
Неподалеку опустилась тарелка. Из нее выбрался Тихон.
— Мама моя! — он присвистнул. — Это сколько же его здесь?
Пашка мгновенно загорелся мыслью подсчитать, сколько у них золота. Из бездонных своих карманов извлек кусок лески и, навязав на ней узлов, принялся охаживать звенья, пришептывая и чертя цифры на леске. Ножовку он отдал Левке:
— Пили давай! Теперь на все твои опыты хватит — и на электропроводность, и на ковкость. Молекулы нужно испытать. А то вдруг они после увеличения… того. И не ворчи. Сам же говорил, золото — металл химически пассивный, для опытов удобнее всего.
Это был аргумент. Лев с неохотой забрался на среднее звено цепи и принялся пилить.
— Удельный вес у золота какой? — спросил Пашка.
Тихон задумался.
— Кажется, девятнадцать и три.
— Точнее будет, двадцать… — Павел извлек гвоздь из кармана и принялся чертить им на песке.
— Как это? — не понял Левка. — Девятнадцать и три, а точнее двадцать?
— Ты пили давай! Я знаю, что делаю. Считать так легче. Это будет, это будет… Сорок тонн ровным счетом. А сколько стоит золото?
А вот этого никто из ребят не знал.
— Да вы что? Ну, хоть примерно? Лев, сколько стоила цепочка?
Левка только плечами пожал.
— Много, одним словом, — усмехнулся Тихон. — Только что ты с ним делать станешь?
— Домой увезу!
— Чем ты его с такой высоты цеплять станешь?
— Паровоз зацепил, а уж это подавно… — неуверенно сказал Пашка.
— А за паровоз тебе вообще шею отвернуть надо! — внезапно разозлился Тихон. — Кто тебе сказал, что он не нужен? Как уменьшал, так и увеличивать будешь! Коллекционер, тоже мне!
— Ладно тебе, — примирительно произнес Пашка. — Давай дальше исследовать. Сейчас натрий рванем.
— Ничего рвать не будем! — рубанул рукой Тихон. — Хватит ерундой заниматься!
— Тихон прав, Паш… — подал голос Левка. — Ну, рванем натрий, ну, сделаем из океана помойку… Желающих и без нас хватает.
— И вообще хватит кататься. — Тихон в упор смотрел на друзей. — Это же не велосипед. Не разберемся мы с ней сами ни в жизнь. Толку со всех наших опытов — ноль. Игрушечки детские. Такие возможности, а в результате — один вред.
— Ну уж… — обиделся Пашка. — Больным помогли? Помогли! А канал кто вырыл? Дядя?
— Канал ты не вырыл, а разворотил… А вот трактор спер!
— Ну что ты привязался! — заорал Пашка. — Пользы нету? А это тебе не польза? — он пнул цепь. — Прилетим счас, над прииском разбросаем. Тут тебе и паровозы, и трактора!
— Угу… и весь прииск в сумасшедший дом отправишь, — отвернулся Тихон.
— С чего?
— Самородков пятьсот восемьдесят третьей пробы не бывает, — сказал Левка, разглядывая две половинки ножовочного полотна.
В открытые окна лаборатории почти не проникал городской шум. Изредка доносился то далекий скрип трамвайных колес на повороте, то автомобильный гудок. А в остальное время стоял тот самый неуловимый гул большого города, который истинный горожанин и называет тишиной.
Сколько ни пытался сосредоточиться Волков, глядя в раскрытую книгу, мысли его возвращались в Грачевку. Он видел себя идущим по улицам, залитым солнцем. Вспоминалось детство. Первые послевоенные годы. Отцовские пилотки на головах у ребятишек. Ватаги сорванцов одного возраста — все послевоенные. Бесконечные игры в войну и споры о том, у кого отец на войне был главнее.
Константин Тимофеевич вспомнил рубаху, сшитую матерью из отцовской гимнастерки, и тяжелые отцовские награды, для которых на мальчишеской груди не хватало места. Пришлось использовать и живот.
