Большая лагуна - Жемайтис Сергей Георгиевич (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Нет! — ответили мы хором.
— Я сейчас пойду просить прощения у учителя, скажу, что согласна взять отпуск, и полечу к вам. Дня через два-три.
— Немедленно! — сказал Костя. — Поживешь на какой-нибудь станции, походишь на яхте. Затем у нас тоже скоро отпуск, мы решили ехать в Лусинду и начать прожигать жизнь.
— Как я мечтаю об этом! — Вера печально улыбнулась и сказала, что теперь ежедневно будет видеться с нами.
Мы передали приветы и лучшие пожелания ее учителю, славному доктору Мокимото. Вера поблагодарила и исчезла с экрана.
— Удивительная девушка! — сказал Костя. — Такие люди, как она, совершали и будут совершать необыкновенное. Ведь надо же — сотворить ходячее дерево!.. Ну что вы заулыбались? Кустик, травинку, но ведь растение двигается, ходит, создан новый, фантастический вид!
Квадрат, в который мы перешли к вечеру, изобиловал рифами и крохотными островками, которые в сильный прилив покрывало водой. Ночью блуждать в этом лабиринте было очень опасно, даже имея таких проводников, как дельфины, и Тосио, к общему удовольствию, приказал отдать якорь.
Яхта стала носом к узкой гряде рифов. Рифы гасили волны, бежавшие со стороны Кораллового моря, слева по борту зеленел крохотный островок с единственной финиковой пальмой. Пассат стих. Вода приняла цвет темного изумруда.
Невдалеке показался туристский катамаран. Костя схватил бинокль. Доносилась музыка. На верхней палубе танцевали. Рассматривая в бинокль танцующих, Костя сказал:
— Живут же люди… — и под насмешливым взглядом капитана неожиданно добавил: — Неизвестно, зачем.
Тосио сказал:
— Как бы ты хотел, Костя, очутиться сейчас среди этих «пустых людей», чтобы, конечно, открыть им глаза на их ненормальное поведение.
Костя ответил, не отрывая глаз от окуляров:
— Как ты прав, Тосик! Ты видишь меня насквозь. Только перед тем, как сказать им горькую правду, я бы станцевал вон с той шоколадной блондинкой. Между прочим, они танцуют что-то очень старое. Да, Ив, помнишь фильм «Забытая любовь», так там этот волнующий танец танцевали наши предки? — И он закружился по палубе под затихающую музыку. Остановившись, он потянул носом:
— Тосик! У тебя там не подгорит?
— Не беспокойся, наша плита работает лучше, чем вся остальная электроника.
— Какой жестокий намек! Но ведь наш телефон после моих усилий стал и говорить и видеть.
— Я не хотел тебя уколоть. Костя. Просто пришлось к слову.
— Ты ничего не делаешь, не подумав. Понимаю, Тосик. У меня самого мурашки пробегают по спине и прошибает холодный пот, когда я, закрыв глаза, воскрешаю в памяти сцену на «Катрин». Тогда по моей вине…
— Не стоит, Костя, предаваться так часто тяжелым воспоминаниям.
— Стараюсь. Но такой уж я тонко-эмоциональный человек. — Костя опять потянул носом и сказал с тревогой в голосе: — Все-таки я бы на твоем месте заглянул в кастрюлю.
На этот раз Тосио тревожно метнулся на камбуз.
После ужина мы остались на палубе. Яхта стояла почти неподвижно. Ветер стих совершенно. На гряде рифов мурлыкал прибой. Казалось, что звезды опустились низко к земле и стали больше, лучистей. Жара спала. Тосио, как будто изваянный из черного дерева, сидел на палубе, поджав ноги, я лежал неподалеку от него, положив голову на пробковый пояс, Костя расхаживал от рубки к грот-мачте и обратно. Все молчали, наслаждаясь тишиной и покоем. Костя явно томился вынужденным бездельем, к тому же изредка слышалась печальная музыка.
Костя сказал:
— Вы только прислушайтесь! Вам не кажется, что музыка льется со звезд и они в такт шевелят лучами?
— Так оно и есть, — ответил Тосио. — Только не всем дано ее услышать.
— Ах, оставь, Тосик, свои сказки! Это играют на том катамаране, он остановился тоже на ночь где-то между рифами.
— Да, и там продолжают терзать нервы нелепыми звукосочетаниями, а я говорю о настоящей музыке звезд. Ты только прислушайся!
— Только и остается, — буркнул Костя и подошел к гидрофону. — Как дела у Людей Моря? — спросил он.
— Дела, Костя, хорошие.
— Кто говорит со мной?
— Говорит с тобой Протей — сын Протея.
— Ты на вахте, Протей — сын Протея?
— На вахте Хох, я плавал невдалеке и увидел тебя.
— Остальные отдыхают?
— Да. Они почти неподвижны, смотрят на небесных рыб и ждут, когда появится луна. Сегодня она достигнет наибольшей величины и станет совсем круглой. Когда она появится, не забудь пожелать то, чего бы тебе хотелось.
— Спасибо, Протей — сын Протея, обязательно пожелаю.
— Пожелай обязательно, чтобы не появлялись больше ядовитые звезды и исчезли водоросли, что забивают рыбам жабры и делают воду мутной. Скажи об этом всем. Когда люди желают чего-нибудь, желания их сбываются.
— Не всегда, Протей — сын Протея.
— Не все желания и должны сбываться. Если станут сбываться все, тогда нечего будет желать и жизнь станет невкусной, как дохлая рыба.
— Неплохо, Протей — сын Протея! Ребята, вы слышали, что он изрек?
Тосио поднялся и сказал:
— Протей мудрец. Я же пойду дописывать главу о кальмарах. Какая жалость, что мне приходилось иметь дело только с карликовыми видами, а не с гигантами! Те гораздо совершенней, у них необыкновенно развита нервная система.
Костя пожелал Протею — сыну Протея спокойной ночи и сказал мне:
— Пойду и я. Ты понимаешь, это у меня с детства: не могу не только равнодушно видеть, но даже чувствовать, что кто-то возле меня работает. Не знаю, то ли во мне так сильно чувство соревнования, то ли просто зависть, что вот Тосио закончит свою работу, а моя останется на первых страницах. Словом, счастливой тебе вахты. Иду!
Я остался один. Вахта на стоянке обыкновенно скучна, время тянется бесконечно, но не в такую празднично-прекрасную ночь. К тому же я не был одинок на своей вахте: у борта плавали дельфины. Вот кто нес бесконечную вахту, полную опасностей: от бдительности часовых зависела жизнь всего рода. Могла подкрасться акула, которая находится в вечном движении. Она никогда не спит, не знает отдыха; днем и ночью это вечно голодное создание рыскает в поисках пищи. Часовые дельфинов неустанно прощупывают своими ультразвуковыми локаторами воду в различных направлениях, следят за реакцией рыб — нет ли поблизости опасности. Вахта у них длится два-три часа, не теряют бдительности н остальные члены семьи или рода.
Неожиданно я вздрогнул от резкого голоса, раздавшегося из репродуктора видеофона:
— Ив! Ив! Ты посмотри за риф! Там горит море. Это плохая примета. Нам очень страшно. Ив!
Действительно, вода за рифом вплоть до самого горизонта то вспыхивала зеленоватым огнем, то меркла и вдруг разгоралась с новой силой.
Свечение моря — довольно частое явление; природу этого мы объясняли дельфинам, и прежде они не выказывали особого страха, зная, что в море ночью почти все светится: креветки, рыбы, особый вид водорослей, кальмары, медузы. Я стал успокаивать своих друзей, и тут же мне кто-то из них ответил (они все толпились возле борта):
— Страшно не море, источающее свет, море родит свет всегда, из моря встает Огненная Медуза, которую вы зовете солнцем. Страшно, что появится сейчас, никто не видел такого. — И все дельфины одновременно скрылись под водой.
И в тот же миг за рифом, где глубина достигала ста метров, взметнулись фонтаны пламени, рассыпая целый фейерверк голубовато-зеленых брызг.
На палубе появились Костя и Тосио.
Тосио сказал:
— Какое счастье, это же глубоководные кальмары! Действительно, теперь можно было различить двадцатиметровых чудовищ, как ракеты вылетающих из воды. Они светились более густым светом, чем окружающее море.
Минут через пять последний кальмар скрылся под водой, и больше ни один из них не показался на вдруг потускневшем море.
— Какие олухи! — сказал Костя.
— Кто? — спросил Тосио. — Кальмары?
— Да нет, мы! Не догадались записать на пленку. Какие бы получились кадры! Сенсация века!
— Действительно, — печально проговорил Тосио. — Никто еще не видел ничего подобного. Как ты прав, Костя: олухи!
