Из глубины глубин (Большая книга рассказов о морском змее) - Честертон Гилберт Кийт (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Но мой вопрос не сразу дошел до его сознания.
Вздохнув, он с чисто американской фамильярностью положил руку на мое плечо и устало произнес:
— Нет! Думаю, мне нечего делать в Европе…
Я приподнял шляпу, и мы расстались.
Мне и в голову не приходило, что я еще когда-нибудь увижусь с моим влюбленным американским мукомолом, да еще при столь необыкновенном стечении обстоятельств. Во всяком случае, он испарился из моей памяти вместе с ароматом неизвестного мне благоухания, которое оставалось при мне еще некоторое время после памятной беседы в купе моей милой соотечественницы.
Не задерживаясь, я проехал в Стокгольм.
Старые связи в ученом мире помогли мне быстро наладить работу в минералогическом музее, и не прошло суток, как я уже сидел в специально отведенном для меня небольшом круглом зале университета над перелистыванием старинных изданий по геологии. Пожелтевшие листы, плотные, чуть шуршащие, доверчиво раскрывали перед моим взором, как постепенно проникал человек в тайну мироздания. Я прекрасно помню бессолнечное и, однако, не тусклое утро, когда скандинавское небо показалось мне, северянину, родным. Я сел за свой библиотечный стол с тем легким чувством, которое обыкновенно испытываю в древнем храме, в музее или среди развалин.
Перевернув страницу, я вздрогнул.
Ландшафт рисунка книги, — это была знаменитая «Палеонтология» Кределя, изданная в 1626 году приложением к геологии Вормса, — поразил меня своим видом.
Как будто подсознательно ощутил я связь вида, изображенного в книге, с видом, открывавшимся передо мной из огромного венецианского окна. За мелким переплетом оконных рам уходил вглубь, закрываясь невдалеке ровной линией гребня возвышенности, точно такой же ландшафт, какой был изображен неизвестным художником на лежавшем перед моими глазами рисунке.
Я почти онемел. Сходство было поразительное до деталей. Те же скалы из гранитов громоздились влево, так же ввысь уходили их остроконечные шпицы, словно зубчатая крепостная стена… Та же мягкая зелень ковра, будто в складках сползшего с возвышенности напротив… Даже небо в легких перистых облаках было копией того, которое глядело на меня со страниц книги, где яркость краски соперничала с живой природой. Но что самое удивительное — так это наличие воды в правом фасе картины. На мертвом рисунке это был океан, в окне же — лишь небольшой ручеек в пологих берегах.
Чем больше вглядывался я — тем аналогия казалась ощутительнее.
Но вот глаз заметил и различие. На том берегу потока, ясно видимого из окна, мирно покачивала кудрявой головой столетняя ива, тогда как на иллюстрации в этом пункте, среди ряби океана, виднелась голова… морского змея!
Звук открывшихся за мной дверей и шаги нескольких человек заставили меня обернуться.
То, что я увидел, само по себе заслуживало внимания.
Надо сказать, что белый круглый зал, в котором я занимался, был совершенно непосещаемой частью музея. Полуциркульные отвесные скалы примыкали к самым стенам, и только прямо впереди виднелась ровная, возвышающаяся к горизонту покатость плато, о котором я говорил. На этом плато я не видел ни одного живого существа. Если бы не трепетавшая на ветру ива — единственный живой здесь предмет — ландшафт казался бы живописью в раме окна. Очарованный этой невозмутимой тишиной, я несколько удивился, когда в двери стали входить незнакомые мне люди, один за другим. Старшему на вид было лет под восемьдесят, но двигался он бодро и уверенно, как и тот, который казался моложе его лет на двадцать. Третий был лет тридцати пяти. Четвертый, пятнадцатилетний мальчик, вошедший последним, ростом равнялся с остальными. Я бегло схватил по их лицам, что это несомненно одна семья. И действительно, незнакомцы оказались прямым нисходящим поколением Олафа Хэрста, главного университетского библиотекаря. Словом, ко мне вошла вся библиотечная династия, без ее главы. Этот визит, как я потом узнал, был традиционным актом вежливости в отношении иностранного гостя. Но перейду к сути рассказа.
Младший — Рандольф — объявил мне, что прапрадед, шеф, явиться к сожалению не может, так как вечером должен состояться торжественный банкет. Дело в том, что университет праздновал трехсотлетие своего существования. Галантно раскланиваясь, будущий наследник библиотечного престола заявил, что он уполномочен пригласить меня на этот банкет. Поблагодарив университет в лице праправнука, правнука, внука и сына Олафа Хэрста за приглашение, я пригласил их сесть.
Надо было начать разговор, но, по присущей мне несветскости, он не клеился. И только когда самый древний из моих посетителей, по-видимому, сын Хэрста, бросил взгляд на раскрытый том с иллюстрацией, изображавшей так поразивший меня ландшафт, разговор оживился.
— Господин профессор читает Вормса? Но знает ли господин профессор, где Вормс написал свою книгу? Он написал ее здесь, в этом самом кресле. Да! Он был, по-видимому, прекрасным рисовальщиком, этот Вормс… Посмотрите в окно… Не этот ли ландшафт вы через него видите?
Старик пояснил мне, что записи, хранящиеся в архивах библиотеки, с точностью это устанавливают, и затем, переглянувшись с остальными, жестом пригласил меня к окну.
— Круглое здание, в котором мы находимся, появилось в 1620 году, — сказал он. — На шесть лет раньше субинкунабулы Вормса. Обратите внимание на то, что крылья здания построены в упор к боковым скалам. Река, которую вы видите, изгибается за эту возвышенность, — он показал на поднимающееся плато, — она естественная преграда для окрестных жителей. Мне семьдесят семь лет, — продолжал он, — но я не видел еще из этого окна ни одного живого существа.
И с подвижностью, столь не гармонировавшей с его возрастом, он вспрыгнул на подоконник, а с него — на землю. Рандольф тотчас же оказался возле него.
— Я покажу ему это? — вопросительно произнес Рандольф.
Старик, улыбаясь, молча кивнул головой.
И вот здесь-то я впервые услышал палеонтологическую лекцию, во время которой мне демонстрировали натуральную природу эпохи до первого оледенения земли, эпохи, уходящей в седую древность. Я знал, что это только минута в истории жизни земли, эра, называемая новой, хотя ей свыше пятидесяти тысяч лет; что деревья, чудеснейшее из украшений земли, предки вот этой самой ивы, колеблющей невдалеке свои ветви, появились задолго до этой эры, одновременно с теми гадами, чудовищные размеры которых нам так сейчас непонятны. Я знал, что человек проник отчасти в тайны времен зарождения жизни, так как не обнаружил в древнейшей из известных ему эпох, насчитывающей сотни миллионов лет, ни ископаемых животных, ни растений…
В конце концов мы все оказались за окном.
Карабкаясь вправо по скале, в направлении к реке, мы спустились затем в глубокий каньон.
Совершенно замкнутая котловина имела дикий неприветливый вид, словно она была одним из тех кругов ада, который забыл описать Данте.
Мы шли, спотыкаясь, по огромным валунам, пока не достигли задней скалы, преграждавшей доступ. И здесь… Но буду рассказывать по порядку, в той последовательности, в какой все это произошло.
— Вы наш гость, пребывание которого мы очень ценим, — заявил мне один из двух дотоле молчавших шведов.
Я молча поклонился, не зная еще, к чему ведет это вступление. Он добавил:
— Мы будем жалеть, если утомим вас.
Другой взял меня под руку, и, улыбаясь, произнес:
— Не советую только вам никому рассказывать о том, что вы сейчас увидите… Вы испортите свою ученую репутацию. Впрочем, вам все равно никто не поверит…
Рандольф, между тем, несся вперед. Я едва поспевал за ними.
