Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович (версия книг .txt) 📗
– И никто этим подросткам не скажет, – проговорила она невесело, – что когда-то это «дальше» кончится, как закончилось в Европе.
– А они ответят, что на их век хватит, – возразил я. – Да и кто скажет, если сами родители такие же… Эх, все можно быстро восстановить, как живность в лесу, так и привычку соблюдать законы, только расстрелами! Или за брошенную мимо урны бумажку, если это зафиксировано телекамерой, лет на пять в тюрьму. Вот тогда все сразу заговорят о необходимости чистоты, о нравственности, о правильности.
Я ухитрился проскочить «Золотого гуся»: прошлый раз там у дороги стоял щит с приглашением отведать «суши», я ориентировался по нему, сейчас же заметил вывеску самого ресторана уже поздно, пришлось переть дальше, разворачиваться, заезжать к ресторану неудобно: слишком узкая дорожка, две машины не разойдутся, но, к счастью, дома вокруг сданы, но еще только-только начинают заселяться, людям не до ресторана: делают ремонт и таскают мебель.
Юлия сидит рядом. Свет уличных фонарей проскакивает по лицу, делая его еще более милым и загадочным.
– Красиво, – определила она еще издали. – Сделали со вкусом. Фасад хорош, посмотрим, что внутри… Кстати, Борис Борисович, там явно подадут палочки и прочие чисто японские принадлежности, учтите. Но на столе будут и обычные ножи с вилками.
– И что мне делать?
– Советую, – сказала она тоном школьной учительницы, – пользоваться вилками.
– Боитесь, уроню вам сяке на платье? Или пролью саке?
Она покачала головой, глаза серьезные, ответила без улыбки:
– Японцы предпочитают, чтобы европейцы оставались европейцами. Даже когда едят их национальные блюда. Да и сами понимаете, что палочками – это обезьянничать. Делать так же ловко, как японцы, не сможете…
Сделала многозначительную паузу, я засмеялся:
– …да и зачем? Я все понял, Юлия.
Пока я парковался, кстати – на стоянке перед рестораном только один автомобиль, волга со знакомыми номерами, подошел важный швейцар: мужик с роскошной рыжей бородой, в старинном немецком костюме, я сразу узнал персонаж моих любимых с детства книжек из сказок братьев Гримм. Он открыл мне дверь, придержал, я обошел машину и выпустил Юлию. Она выпорхнула оживленная и веселая, сразу защебетала, какой здесь новенький чистенький район, как здесь все мило, празднично и вообще уютно.
На самом деле, действительно празднично: вообще новые районы выглядят как с иголочки. Стены домов еще не покрылись пылью и грязью, все блестит и сверкает, а сами дома в Южном Бутове строятся почти сплошь бизнес-класса, публика здесь «чистая», по крайней мере, так задумано, мол, все как в Европе, но европейские дома начинают обживать не статистические единицы, а русские, так что сразу подъезды загаживаются, стены разрисовываются, почтовые ящики выломаны, в лифте первым делом выдирают лампочки, ломают кнопки, проламывают стенки, везде срут, пачкают стены, мусор и битые стекла даже на этажах, не говоря уже о пространстве между домами, а крысы плодятся в неимоверных количествах.
Ресторан построили на вырост, чтобы захватить место. Пройдет немного времени, и здесь столики будут заказывать на месяц вперед.
Колоритный швейцар опередил нас, распахнул дверь в средних размеров зал, за дальним столом одна-единственная парочка, я огляделся, к нам заспешил молодой улыбающийся официант.
– Вас друзья уже ждут, – сказал он дружески, но не фамильярно. – Вон в том дальнем зале.
Оглянувшись, я заметил проход в соседнее помещение, еще один зал, тоже пустой, Юлия указала на открытую дверь в третий зал.
Дятлов и Троеградский сидели за столиком под старинным китайским фонарем, проводка упрятана в гирлянде цветных воздушных шариков, или не воздушных, но все достаточно красиво. Я не успел поинтересоваться у Юлии, как мне держаться с бывшими соратниками, чтобы не уронить достоинства: они поднялись навстречу, я пожал руки, подавая первым, ведь я – старший по всем параметрам, они терпеливо выждали, пока Юлия неспешно опустит себя в кресло, и тогда только сели сами. Я ревниво отметил, что они, похоже, в отличие от меня, правила хороших манер знают назубок. Или же им еще в детстве бонны подсказали, без каких манер президентами не станут.
– Прекрасный ресторан, – сказал Дятлов. – И цены невероятные!.. У нас на бульваре такой же, но там все впятеро дороже!
– Там высокая аренда, – пояснил я, – а здесь земля пока еще дешевая… Вам Юлию представлять не надо?
Троеградский посмотрел на нее молча и чуть-чуть поклонился, а Дятлов ответил:
– Ни нам милую Юлию представлять не надо, ни нас ей. Поздравляю с выбором прекрасного сотрудника. Ведь она не просто секретарь?
Мне показалось, что его слова можно истолковать как-то еще, но предпочел этого не заметить, кивнул.
– Да, Юлии пора переходить на более, так сказать, высокую площадку…
Юлия улыбнулась рассеянно, взгляд ее скользил по строчкам меню. Подошел официант, взглянул как на старых добрых знакомых.
– Что желаете?
Юлия передала мне папку с меню.
– Я бы взяла амоэби, кани и тобику, – сказала она.
Официант повернулся ко мне, я сказал, водя пальцем по строчкам и ориентируясь больше на пояснительные рисунки, чем на абсолютно ничего не говорящие названия:
– Мне тоже тобико… а это в самом деле икра летучей рыбы?
– Абсолютно, – заверил он. – А на следующей неделе начнутся поставки икры знаменитой рыбы, что лазает по деревьям… простите, забыл, как ее зовут.
– Круто! – признался я. – Тогда мне хамати, посмотрим, что это за лакедра-желтохост, и химовари. А дальше будет видно.
– Что-нибудь желаете на горячее?
– А что, – удивился я, – есть и такое? Я думал, японцы только сырую рыбу едят. Тогда да, конечно!
Троеградский, когда до него дошла очередь, сказал дипломатично:
– У вас какое блюдо фирменное?.. так и зовется «Золотой гусь»?.. Вот и давайте этого гуся. Он в самом деле из гусятины?
– Нет, из десяти суши, трех сашими и ролла «яблоко».
– А что это?
– Все – сырая рыба разных пород.
Троеградский подумал, скривился, русскому человеку сырое есть непривычно, нам бы запеченного жирного гуся с яблоками, натурального, без всякой сырой рыбы.
– Ладно, давай этого рыбного гуся, но к нему что-нибудь… ну, сам понимаешь…
– Саке? Сливового вина?
Троеградский вздохнул тоскливо:
– Водочки бы… ладно, саке – тоже водка. Графинчик.
Он посмотрел вопросительно на Юлию, она потрясла головой, я пояснил:
– Нам еще работать и работать.
Дятлов вскинул изломанные, как у Мефистофеля, кустистые брови:
– Так поздно? Над чем?
Я сказал официанту:
– Потом кофе. Или чайку, что у вас принято?
– Хорош будет зеленый чай с жасмином.
– Тогда чай. Даме и мне.
Официант ушел. Дятлов откинулся на спинку стула и внимательно рассматривал зал, впрочем, не слишком пристально, знает, гад, что рассматривать кого-либо или что-либо чересчур внимательно неприлично… Неужели только я, олух, пренебрегал этикетом, а весь мир знает и пользуется? Ну разве что совсем уж опустившиеся персы им пренебрегают… Спасибо Юлии, она не только заметила брешь в моей броне, но и храбро вступила со мной в спор, доказывая необходимость сменить латы.
В то время как Дятлов рассматривал обстановку, Троеградский вперил взгляд в меня, поинтересовался легко:
– Как сейчас настроение, Борис Борисович? Еще не передумали?
– Химовари мне нравится, – ответил я, – зачем передумывать?
Он усмехнулся.
– Вы знаете, о чем я. Не хитрите, Борис Борисович. Вы ведь Японию считаете врагом номер один… или два, после Китая, а вон как жрете их сырую рыбу!
– А я не должен?
– Как патриот, не должны! Вы же сами восхищались патриотизмом японцев, что отказались вообще покупать американские товары, пока не вытащили свою разрушенную войной экономику. Не так ли?
– Мой глобализм, – сказал я, – не означает, что будем питаться исключительно гамбургерами и хотдогами. Мне пришлось дважды побывать с деловыми поездками в США, там масса итальянских ресторанов, японских, мексиканских, арабских… и всяких-всяких, не говоря уже о том, что там умеют делать и шашлыки, и пельмени, и вареники. Кстати, самый наваристый украинский борщ я ел в городе из железа и бетона – Детройте. На Украине такой разучились варить, а в Штатах варят!.. Помнят, значит. Хранят рецепты или традиции, не знаю, но борщ – чудо!
