Меч над пропастью - Ахманов Михаил Сергеевич (электронные книги бесплатно .txt) 📗
– Неплохо, совсем неплохо, – одобрил Тревельян. – Твой дар расцветает, Тентачи. Надеюсь, ты еще сочинишь Долгую Песню.
– Дар? – Блуждающий Язык недоуменно сморщился. – Не понимаю, хозяин. Дар – это нож или котел, вода или мясо… А у меня ничего нет.
– Есть. Умение складывать песни – тоже дар. Дар богов.
Некоторое время Тентачи переваривал эту мысль. Потом сказал:
– Хочу спросить, ппаа Айла. Дозволишь ли?
– Я тебя слушаю.
– Когда Баахой было послано знамение, ты сказал, что светлый бог не велит есть кьоллов, туфан и ядугар. Шас-га тоже нельзя есть? Ни самок, ни детенышей, ни погибших воинов?
– Да. Бааха запрещает питаться людьми.
– Кто же будет есть покойников? Крысы, змеи и черви? Это против обычая, великий! Это поношение для мертвых воинов!
– Обычаи меняются, если такова воля бога. Чтобы звери не съели убитых, их нужно закапывать в землю.
– Но если убитых не съедят люди или звери, их тела сохранятся и все убитые попадут в Йргык! Подумай, хозяин, что тогда случится! Темные Равнины Одиночества переполнятся, и попавшие туда будут сражаться, ибо каждый захочет стать Стражем Йргыка! И там, в Йргыке, победители все равно станут есть побежденных! Как же так?
– Хм, – промолвил Тревельян, – хмм…
Йргык! Этот момент он упустил из вида. Религиозные воззрения шас-га определенно нуждались в более серьезной реформе! Тентачи был прав: табу на поедание людей превращало Темные Равнины в поле кровопролитной битвы, где всякая схватка кончалась запретной трапезой. Не очень привлекательный сюжет – драться даже после смерти и все-таки быть съеденным!
Прочистив горло, Тревельян изрек:
– Я спрошу об этом у Баахи. Он милостив и, наверное, приготовил другое место для убитых и умерших. Место, где не надо сражаться, где у каждого будет хороший шатер, крепкий яхх и котел с мясом животных. Я даже знаю, что ответит Бааха… – Он на секунду призадумался. – Бог повелит, чтобы мертвые отправлялись на равнины, где много травы и воды, в место, над которым светят солнца и сияют звезды, где нет песчаных бурь и нет вражды среди людей. Сложи об этом песню, Тентачи, и пусть она будет длинной.
– Я постараюсь, ппаа Айла. Ты расскажешь мне об этих равнинах?
– Непременно, – пообещал Ивар. – А сейчас я хочу размятся. Проедусь вдоль дороги.
Он перебрался на спину трафора и погнал его на восток, к голове колонны. Армия шас-га растянулась вместе с обозом на добрых пятнадцать километров, продвигаясь по тракту и рядом с ним, где у обочин песок был плотнее либо выходили на поверхность плоские скальные плиты. Обоз отставал от войска, поскольку по обе стороны от линии телег гнали скот и толпы пленных. Невольники-кьоллы были слишком истощены, чтобы поспевать за верховыми яххами, а рогатые свиньи, не слишком приспособленные к долгим переходам, тоже замедляли движение. Однако Тревельян не видел ни человеческих останков, ни павшей скотины. Люди и животные в этом мире были выносливей, чем на Земле, и расставались с жизнью неохотно, только под ударом топора или в результате многодневной жажды.
Минут через двадцать Ивар нагнал последние отряды всадников. Его появление не прошло бесследно: узкие серокожие лица с огромными ртами повернулись к нему, приоткрылись пасти, воины загомонили, привставая на спинах яххов, вытягивая длинные руки. Вид ппаа Белых Плащей воскресил память о знамении богов, об утреннем чуде, внушившем ужас, к которому колдун Айла имел прямое отношение.
– Не стоит их разочаровывать, – пробормотал Тревельян, склонившись к шее трафора. – Ну-ка, дружок, покажи, на что мы способны!
Трафор отозвался перезвоном бубенцов, и вскоре Ивар ехал на гигантской крысе с острыми, как шилья, зубами. Спустя недолгое время под ним оказался зверь Четыре Лапы, тоже огромной величины, затем – горный кенгуру, снова уступивший место крысе. По шеренгам всадников прокатился гул, яххи шарахнулись от страшного чудища, взревели и принялись крутить хвостами, разбрасывая по сторонам навоз.
– Кончай свои фокусы, – сказал Тревельян, направив скакуна в пустыню. – Есть сообщения от Маевского?
– Нет, эмиссар. Прикажете связаться? – Трафор принял свой обычный вид.
– Не нужно. Нет информации – значит, нет и успехов. – Прищурившись, Ивар посмотрел на алое солнце. – Асур уже в зените… Скоро доберемся до разоренных оазисов… Хотел бы я знать, что от них осталось!
Осталось немногое: защитная стена с зияющими проломами, руины замка, колодцы с водой и занесенные песком поля. В толпе пленных, которых гнали мимо оазиса, поднялся горестный вой; не было для кьоллов большего несчастья, чем видеть гибнущую землю и водоводные канавы, забитые грязью и обломками жилищ. Тревельян, однако, подумал, что разрушения не слишком серьезны – ирригационную систему можно восстановить, прорехи в стенах залатать, жилища отстроить, а поля и пастбища очистить от песка. Что бы ни натворили кочевники, труд многих поколений не уничтожишь за часы или дни; медленное многолетнее наступление пустыни было опаснее ярости варварских орд.
К вечеру войско достигло второго оазиса и расположилось на ночлег. Костров не разжигали, ели мясо, высушенное на горячих камнях, пили воду, распределенную старшинами, спать ложились рядом с телегами и скакунами. Трапеза у шас-га была занятием почти священным – тот, кто пропустил ее, оставался без еды и воды от заката до заката. Спутники Ивара не забывали об этом и сгрудились у повозки с припасами, ожидая, когда хозяин осчастливит их пищей, питьем и мудрым словом. Птис был здесь, и Тентачи со своим барабаном, и Кадранга, предводитель воинов, и Тойла-Ац с Иддином, и три женщины; все стояли, раскрыв рты и пуская слюну. Но Дхота Тревельян не досчитался.
– Где он?
– Припадаю к твоим подошвам, великий ппаа. Я правил повозкой и не глядел назад, – доложил Птис.
– И я припадаю. – Тентачи вытер с губ слюну. – Но я не видел Дхота. Я складывал Долгую Песню о равнинах, где много травы и воды.
Женщины шас-га красотой не блистали, зато были послушными и работящими, справлялись с упряжкой яххов не хуже Птиса. Куда подевался Дхот, они тоже не знали.
– Ехал с нами, – сказал Кадранга.
– Позади нас, – уточнил Тойла-Ац. – Ехал, пасть не разевал, а потом его не стало.
– Ххе! Захочет жрать, придет, – добавил Иддин.
Но Дхот-Тампа не появился – ни в эту ночь, ни на следующее утро.
Перед восходом белого солнца с Иваром связался Маевский, просил разрешить ментальное зондирование пещеры, говорил, что Миллер не видит иного выхода и что он сам наденет шлем. Было ясно, что обычные методы не привели к успеху и вряд ли приведут – похоже, даскины не нуждались в контрольных пультах, голографических панелях и сенсорных переключателях. Эта раса опередила землян не на века, на тысячелетия – во всяком случае, так казалось Тревельяну. Слушая тихий голос Маевского, он вспоминал свою высадку на Хтоне, биоморфа Фарданта и то, что хранилось в его бездонной памяти – сведения о существах, не имевших космических станций, роботов и боевых кораблей, лишенных зримого обличья, но обладавших всемогуществом. Когда-то – должно быть, миллионы лет назад, – они покарали жителей Хтона, перебросив их мир и их звезду в Провал и в далекое будущее – в современную эпоху. Страшная кара! Гибельная для живых созданий, неприспособленных к странствиям во времени!
Время стирает память о случившемся с нами, сказал Йездан Сероокий, мудрец кни'лина. Но память о Хтоне была жива.
– Я запрещаю ментальный зондаж, – сказал Тревельян. – Слишком опасное дело, Йозеф. Возможно, Миллер права, но я запрещаю.
– Мы привезли контактный шлем, – сказал Маевский. – Если передумаете…
