Южный ветер - Дуглас Норман (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Должно быть, звуки их пения все же достигли Небес, ибо свершилось чудо. Мрак поредел. Люди поняли головы и различили вверху болезненное свечение -- то было солнце, пусть и далекое, свет его доходил как бы сквозь толстое закопченное стекло. Затем словно отдернулась некая завеса. Свет становился все ярче -- и в покаянном пении зазвучали ноты торжествующей надежды. Сумрачный воздух уже пронизывало тусклое сияние. Очертания домов и деревьев украдкой возвращались по прежним местам. Падение пепла почти прекратилось. И наконец, наверху как будто рывком сдернули крышку. Землю залил дневной свет.
Но пэан радости и благодарения, коим следовало приветствовать этот щедрый дар Неба, замер на губах у людей, едва они увидели, во что обратился их остров. Непенте трудно было узнать. Святой поднял небесный покров лишь для того, чтобы показать, какому опустошению подверглась земля. Пепел повсюду. Деревья, дома, плодородные поля, горные склоны -- все покрыл его ровный, мертвенно-бледный слой. Каждый понимал, что это значит. Это значит -- конец посевам и виноградникам. Тем не менее поднялся не очень уверенный, но хвалебный крик. Ибо все непентинцы прирожденные политики и вообще люди вежливые. Привычка "неизменно улыбаться" досталась им в наследство от Доброго Герцога Альфреда. При данных обстоятельствах от них ожидалось, что они будут кричать; им это труда не составит, а то даже и на пользу пойдет, поскольку Святой Додеканус может убрать пепел с такой же легкостью, с какой он его наслал. Так отчего же не покричать?
-- Чудо, чудо! -- закричали они. -- Да здравствует наш покровитель!
Не Бог весть какая дань восхищения, но Святому ее хватило. И получаса не прошло, как небо затянулось облаками. Посыпались капли. То был первый дождь за многие недели, и иноземных гостей острова, привыкших к мысли, что на Непенте дождей не бывает, он заинтересовал не меньше, чем пепельная буря. Грязь, подобной которой не могли припомнить и самые древние бабушки, устлала кровли, поля и дороги. Казалось, будто остров целиком обмазали жидким шоколадом. Теперь, если дождь продлится...
Но он вдруг прекратился. И небо расчистилось.
Святого Додекануса нередко упрекали в том, что в характере его присутствует некоторая злобноватость. Кое-кто даже позволял себе утверждать, будто у него дурной глаз. Далеко не впервые за время его долгой карьеры местные жители получили повод для жалоб на определенную мстительность своего святого -- на кое-какие его отличающиеся злопамятным ехидством поступки, в которых одни священники и только они способны были усмотреть доброжелательность. На сей раз непентинцы всерьез прогневались на своего небесного Покровителя. "Не годится он для этой работы, -- говорили некоторые, -- надо взять другого святого! Бандит, сын неподобной матери -- опять за свои фокусы взялся, видали? Ах он головорез, сарацин, старый педераст: гнать его в шею!"
В течение недолгого времени репутация Святого висела на волоске. Ибо всем было ясно, что пепел, останься он сухим, в конце концов унесло бы ветром. А что будет теперь, когда солнце пропечет до кирпичной твердости покрывшую остров грязь?
С другой стороны, возможно, что Святой лишь испытывает их характер. Пожалуй, стоит попробовать покричать еще немного. Сквитаться с ним можно будет и после.
Они покричали, но так слабо, что Святому Додеканусу, чтобы хоть что-то услышать, необходимо было обладать редкостным слухом. Он таковым обладал. И вскоре проявил свои истинные чувства. Дождь полил снова. Он не слабел, он шел все пуще, сопровождаясь порывами теплого ветра. Над головами островитян сияло солнце, но горные пики скрылись за рваными тучами, под ударами ветра гнулись деревья; море, играя светом и тенью, пестрело белыми отраженьями быстро несущихся облаков. Скоро разразился ослепительный ливень. Сточные канавы вздулись, забитые грязью, целые тонны ее уносились в море потоками. Затем буря стихла, на ярком вечереющем небе вспыхнуло солнце. Чудотворный дождь кончился.
Люди бродили по любимому острову, вновь узнавая его. Непенте переливался нежнейшими красками. Утренние и дневные события казались дурным сном. Все вокруг искрилось, купаясь в непривычном блеске, земля посвежела, одно лишь море обесцветилось, став тускло-бурым. Справедливо говорил в последующие годы Консул (снова ставший несгибаемым протестантом): "В тот раз старый прохвост показал себя в лучшем виде". Воздух был столь свеж и приятен, что чудилось, будто ветер сменился на северный. Но нет. Он все еще дул с другой стороны -- старый привычный сирокко. А это доказывало, что пепел не "унесло куда-нибудь", как предрекал молодой преподаватель математики. Никуда его не унесло. Он попросту перестал падать, словно вулкан в один миг исчерпал все запасы этой пренеприятной субстанции.
Так что члены Клуба, вспомнив утренние разговоры, вынуждены были пересмотреть сложившееся у них прежде мнение относительно умственных способностей этого господина. Они кое-что вспомнили. Они вспомнили, что даже в тех случаях, когда Силы Небесные не вмешиваются напрямую в события, случается, что извержения все-таки прекращаются сами собой, совершенно независимо от ветра -- обстоятельство, никак не учтенное в хитроумных расчетах молодого скандинава.
-- Вот к чему, -- заключили они, -- приводят занятия высшей математикой...
Как и следовало ожидать, все заслуги по части чудотворного избавления от вулканического пепла островитяне приписали своему Святому Покровителю. И это показывает нам, как неверно понимаются здесь, на земле, и причины, и следствия. Ибо священники, составлявшие наиболее разумную часть населения острова, прекрасно сознавали, что без распоряжений "парроко" не состоялось бы никакого шествия. Святой так и остался бы запертым в своей затхлой раке, лишенным малейшей возможности сотворить какое ни на есть чудо. Отсюда они выводили, что Святого Додекануса восхваляют за то, до чего додумался "парроко". Торквемада же, обдумав все происшедшее за день, счел необходимым признаться, что этой блестящей идеей он обязан изобретательному уму Никарагуанского представителя; иными словами, что его, "парроко", хвалят за мысль, на самом деле принадлежавшую Консулу. Но разве не очевидно, что если бы хозяйка мистера Паркера не померла от последствий комариного укуса, этот джентльмен не перетрусил бы настолько, чтобы предложить достойному священнослужителю учинить крестный ход?
Таким образом получается, что Консула, приходского священника и Святого Покровителя превозносили за то, что было, в сущности говоря, заслугою комара.
А это доказывает нам, что и комар может остановить извержение.
ГЛАВА XXX
В ту ночь все обитатели острова основательно напились в честь ниспосланного Святым благодеяния, -- все, кроме мисс Уилберфорс, достигшей пика своей активности гораздо раньше -- в четыре часа пополудни, еще во время факельного шествия.
В клубе дым стоял коромыслом -- ломались стулья, бились бутылки, сшибались со стен гравюры, посвященные спортивным сюжетам, -- и все из-за смешного, но довольно скабрезного спича, в котором Европа противопоставлялась Австралии, произнесенного недавно прибывшим на остров членом новозеландской Палаты представителей, сразу после своего выступления удалившегося, хромая, к себе в гостиницу -- с поврежденной скулой и подбитым глазом. Наиболее буйных завсегдатаев во время этого инцидента вытолкали из Клуба или разнесли по их жилищам. В Клубе осталось около половины членов -- людей умеренных в отношении виски, но в той или иной степени все-таки надравшихся, как того требовал случай. Осталась лига картежников, среди которых выделялся мистер Мулен, раскрасневшийся и до того лихо соривший деньгами, что всякий, кто его видел, готов был поклясться, что он либо вот-вот получит наследство, либо уже завел шуры-муры с богатой женщиной. В другой комнате члены так называемой лиги похабников во главе с сомнительной репутации мистером Хопкинсом, обменивались сведениями, негожими для утонченного слуха. Артистическая лига, прискорбно оскудевшая после выдворения четырех ее обладающих наиболее развитым воображением и мужественностью представителей, особо отличившихся в потасовке, состояла теперь всего из двух молодых людей, одного литератора и одного же литературного критика, оба сидели в углу и в скорбных тонах беседовали о колористических соотношениях.
