Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович (версия книг .txt) 📗
– Борис Борисович, там Щукин желает с вами встретиться. Председатель находкинской ячейки, если помните. Говорит, срочно.
Я посмотрел на Беловича.
– Если он не против, что при нашей встрече будет присутствовать Белович, то пусть заходит. Если надо наедине, то мы через четверть часика закончим, и тогда прошу…
Она улыбнулась, включила нам, беспомощным, свет, я поблагодарил, в самом деле не заметил, что уже темно.
– Он знает, что четверть часика всегда больше, чем четверть часа.
Щукин вошел быстрой суетливой походкой, все такой же растрепанный профессор, одет вызывающе небрежно, ему можно, длинные седые волосы, в то же время лысина отражает свет ярких ламп с такой мощью, что на потолке за ним двигается широкий ослепительно яркий круг.
Обменялся по дороге рукопожатием с Беловичем, крепко сдавил пальцы мне.
Я указал на кресло, Щукин опустился быстро, словно воробей сел, готовый мгновенно вспорхнуть, лицо недовольное, даже злое, как у большинства русских… черт, что-то я слишком стал замечать, чем русские отличаются от других народов, видно, уж слишком меня достало это наше свинство и отсутствие всяких манер. Но если уже меня, русского националиста, достала эта русскость, то каково людям попроще?
– Борис Борисович, – сказал Щукин без предисловий и расспросов о здравии и самочувствии, – поздравляю с блистательной победой! А теперь надо ею воспользоваться правильно!
– Слушаю, – проговорил я настороженно.
Белович присел на подоконник, опираясь одной ногой о пол. Щукин покосился в его сторону, поморщился, все еще надеялся, что уйдет, выпалил с напором атакующего танка:
– Сейчас в мире быстро набирают мощь две страны…
– Даже больше, – согласился я. – Если вы о Китае и Японии, то прибавьте еще Индию. Там тоже готовятся запустить в космос первого индийского космонавта. А их ударные авианосцы по водоизмещению уже не уступают штатовским.
Он кивнул.
– Вот-вот. Но Китай и Япония к нам ближе. Они традиционно враждебны Штатам. Дело не в идеологии, просто каждый мечтает быть единственным сильным на планете. Потому России нужно все-таки поточнее выбирать в извечном споре. И пересмотреть направление, которое вы избрали!
Белович хмыкнул, но промолчал, а я сказал с удивлением:
– Семен Семенович, как догадываюсь, вы склоняетесь к евразийству?
– Я там и был, – огрызнулся он. – Не замечали?.. Впрочем, до того ли было? Но сейчас наша партия обрела такой вес, о котором мы и не мечтали. Потому ответственности прибавилось. Мы обязаны мыслить государственными категориями! А единственный правильный путь, раз уж появилась возможность выбора, – это путь евразийства. Япония и Китай очень охотно примут такого союзника, страны ислама будут счастливы, в нашу страну пойдут инвестиции с Востока, а это очень важно, уже видим, что с Запада их не дождаться…
Белович одобрительно кивал, все верно, европейцы удавятся за копейку, ни одного евро не дадут, штатовцы тоже не верят, а вот восточники за возможность перетянуть в свой лагерь такого могучего союзника могут завалить нас инвестициями.
Я покачал головой.
– Да, это даст России какую-то передышку. Особенно если заключить между всеми договор о непересмотре границ, целости и неприкосновенности и тому подобном. Я уже продумывал и такой вариант. Чтобы новый союз гарантировал России неприкосновенность ее земель. Но что это даст?
– Как что? Сильную Россию!
Я помолчал, поинтересовался:
– Каким образом? Если сама Россия этого не хочет?.. Это курды хотят создания Великого Курдистана, палестинцы – Великой Палестины или как ее там, баски и чеченцы бьются за свою самобытность, но… русские? Среди русских не находится даже кучки пассионариев, которые ударили хотя бы палец о палец ради России! Одна болтовня, одна болтовня… Создать евразийскую державу – это уже наполовину потерять русскость и стать наполовину китайцами… ну ладно, пусть не целиком китайцами, хотя мы все знаем, что любое японское – это хорошо замаскированное китайское, вплоть до алфавита, но все же Россия станет еще более восточной державой, а это значит – восточный деспотизм и все прелести Востока… Семен Семенович, я вас очень уважаю как ученого, чту вашу глубочайшую всестороннюю разработку евразийского пути России, однако… простите…
Он смотрел набычившись, худое лицо моментально вспыхнуло жарким румянцем. В глазах зажглись грозные огоньки, разгорелись в пылающие костры. Белович неслышно переменил ногу, но старался не дышать и вообще делал вид, что он бесплотный дух отца Гамлета.
– Борис Борисович, – наконец проговорил Щукин высоким взвинченным голосом. – Вы патриот?
– Увы, – ответил я, – да.
– Почему «увы»?
– Трудно быть патриотом, – объяснил я. – В России, я имею в виду. Это все равно, что признаться в преступлении. Во Франции или в Германии можно, в Штатах – можно, в любой стране можно, но в России – позор. Но я все равно патриот. Вы удовлетворены?
– Не совсем, – ответил он раздраженно. – Сейчас любой патриот должен понимать, что только союз со странами Востока может поддержать Россию.
– Для чего? – спросил я. – Костыли нужны для передвижения, пока раны заживают. Но когда гангрена поднимается от лодыжек до колен, костыли уж не помогут.
Он наклонил голову, словно намеревался вскочить и с ревом боднуть меня то ли в стиле регби, то ли в простом бычьем, что с его весом было бы не совсем уместно.
– Вы намекаете, что правильнее отрезать Дальний Восток и Сибирь?
– Я говорю открыто, – отрезал я, – что настолько больному организму поможет только полное переливание крови! С ударной дозой антибиотиков, антиоксидантов, стимуляторов и всем-всем, вплоть до прижигания гнойных язв. Короче говоря, наша предвыборная программа – это не хитрый ход, а действительно та программа, которой наша партия намерена руководствоваться. Я очень вас уважаю, Семен Семенович, но самое лучшее, что можно сделать в данной ситуации, это уже сейчас прикинуть, как устроиться в том новом мире.
Он вскочил, наклонился над столом с такой яростью, что я невольно отшатнулся. Маленький и щуплый, он ухитрился нависать надо мной, как гора, и широкий стол сразу показался мне чересчур узким.
– Это предательство! – прогремел он непривычно могучим низким голосом. – Предательство! Меня предупреждали, но я не поверил!
– Семен Семенович…
– Предатель! – прорычал он. – Но это хорошо, что я выяснил все лично. Не люблю играть за спиной, так что предупреждаю: я выхожу из РНИ и начинаю создавать свою партию, партию евразийцев!
Я вздохнул, во рту стало сухо, а в гортани горько.
– Не сомневаюсь, что к вам придут…
– Не сомневайтесь, – прорычал он. – Уже многие заявили, что хотят создать фракцию евразийцев, но я сказал им, чтобы заткнулись, пока не переговорю с вами!
Он отшвырнул стул, тот упал на ковер мягко, без стука. Белович подбежал, подхватил и замер, не зная, что делать, а к столу приблизиться не решался. Щукин фыркнул и направился к двери. Быстрая семенящая походка сменилась некой косолапостью, он даже ухитрился с его весом раскачиваться на ходу, словно борец, выходя на ринг, стараясь напугать противника.
Когда за ним с треском захлопнулась дверь, я перевел дыхание, Белович поставил стул на место, воззрился на меня с вопросительным выражением на скорбном лице. Я молчал, не зная, что сказать. Сказать в самом деле нечего, Щукин не враг, но то, что делает, хуже, чем если бы работал на службе ЦРУ и вел у нас подрывную работу. Какие к черту евразийцы, если мы – христиане, а уже это одно плотно всаживает нас в обойму европейских народов. Не говоря уже об общей европейской расе, то бишь арийстве, говорим на языке индоевропейской языковой группы, у нас европейское образование, все у нас дома по-европейски, а от Азии разве что интерес к восточным единоборствам, но это во всем мире так, да и вообще у нас вся система ценностей абсолютно европейская, какой уж тут «особый путь»!
Белович кашлянул, сказал робко:
