Колесо Фортуны - де Ченси Джон (прочитать книгу .txt) 📗
Кстати, сама кровать огромная, роскошная и круглая, с алыми шелковыми простынями и наволочками.
В номере даже есть большой телевизионный экран, установленный на потолке над кроватью, и пульт дистанционного управления, позволяющий включать порнографические фильмы. Если бы я был не один, мы могли бы лежать бок и бок и смотреть на красивых молодых людей, производящих друг с другом развратные действия, пока нас не охватила бы потребность имитировать их движения.
Мне не пришлось воспользоваться этой особенностью моего номера и теперь уже, без сомнения, не придется. Жаль.
Трубку берет профессор палеонтологии. Могу себе представить погоду в Небраске: холодная, серая и сырая, с темными дождевыми облаками, ползущими над Великими Равнинами и готовыми пролить свою влагу на твердую коричневую землю.
Хорошего мало.
Я спрашиваю профессора, могу ли я поговорить с…
Как бы это сформулировать? Моей женой? Моей бывшей женой? Егоженой? Решаю назвать ее по имени. Профессор, современный человек, который относится к супруге как к партнеру, а не собственности, подзывает ее к телефону без расспросов о моей личности и роде занятий.
Бывшая Жена Номер Один уклончиво спрашивает: «Да?»
Я начинаю говорить ей, что нахожусь в отчаянном положении, в большой беде, в глубокой-глубокой… яме.
Она кладет трубку на рычаг настолько деликатно, что я даже не слышу щелчка.
Ну что ж.
Переходим к Жене Номер Два.
Учитывая разницу во времени, в Нью-Йорке сейчас на три часа позже, чем в Рино, поэтому я не очень удивляюсь, услышав автоответчик.
— Если вы оставите номер своего телефона, — мурлычет записанный голос Бывшей Жены Номер Два, — яобещаю непременно вам перезвонить.
Я начинаю надиктовывать свое имя и номер телефона — номер «Скай Пэлас», когда она сама берет трубку и начинает говорить со мной. Она спрашивает, зачем я звоню ей среди ночи. «Или в любое время, — добавляет она, — но особенно среди ночи».
Останавливаясь на самых ярких моментах и опуская по возможности неприятные детали, я делаю попытку объяснить этой бывшей жене, как отчаянно я нуждаюсь в ее помощи.
Она не перебивает. Что ж, это обнадеживает. Я продолжаю. Я посвящаю ее в предысторию своей безысходной ситуации. — Она все еще слушает. Надежда окрыляет меня. Я напоминаю ей о том прекрасном времени, когда я за ней ухаживал, о тех редких, но тем не менее счастливых событиях, которые случались за время нашей женитьбы.
Она не перебивает.
Переходя к причине нашего развода, я начинаю искренне извиняться, принимая на себя вину за разрушение нашего союза, и говорю ей, что надеюсь когда-нибудь наведаться в Нью-Йорк и сделать попытку загладить те неприятные впечатления, которые я о себе оставил. Я предлагаю ей совершить путешествие в Атлантик-Сити, поселиться в лучшем казино-отеле и провести там чудесный отпуск. Он мог бы стать нашим вторым медовым месяцем, если она не возражает, но можно ограничиться и чисто платоническими отношениями. Выбор полностью за ней.
Хотя она не прерывает меня, но при этом и не отвечает на мои предложения или вопросы. Я спрашиваю, слушает ли она меня. Она не отзывается. Я проверяю, осталась ли она на связи, не разъединили ли нас.
Она ничего не говорит, но мне кажется, что я слышу ее тихое дыхание. Меня охватывает отчаяние. Я вновь начинаю извиняться, еще более униженно, предлагаю ей еще более соблазнительные варианты примирения, при условии, что она поддержит меня сегодня, в час нужды.
Она ничего не говорит.
Я начинаю плакать.
В ответ слышится лишь ее дыхание. Дышит она легко и тихо. Это я помню со времен нашего брака.
Она отказывается говорить. Отказывается отвечать на мои вопросы. Она не говорит ни да, ни нет. В конце концов, я сдаюсь и кладу трубку на рычаг. Это была ее самая коварная победа надо мной. Самое жестокое возмездие.
Пытаться ли звонить третьей жене? Что ж, когда нечего терять и ничто не помогает, можно попробовать хоть что-нибудь. Я звоню в квартиру, куда она переехала, оставив меня. Она поднимает трубку после первого звонка. Квартира находится в Калифорнии. Нет разницы во времени.
Я успеваю только назвать себя и слышу в ответ: «Поговори с моим адвокатом». За этим следуют короткие гудки. Я набираю номер снова, но как только она слышит мой голос, так сразу же кладет трубку.
Что мне остается?
Остается факс.
Кому послать мою мольбу о помощи? Как сформулировать эту мольбу?
Я вынимаю ручку с эмблемой «Скай Пэлас» и лист бумаги с эмблемой «Скай Пэлас» из верхнего ящичка бюро в стиле ар деко, отделанного алюминием и полированным ониксом. Сочиняя послание, я поглядываю через балконную дверь на Рино, вижу его сверкающие огни и впечатляющие неоновые вывески многочисленных казино и отелей. Я представляю себя персонажем черно-белого фильма сороковых годов, прячущимся в номере отеля и выглядывающим в окно. Вспыхивающая и гаснущая неоновая вывеска то освещает мою комнату, то погружает ее во мрак, превращая мой силуэт в пульсирующую светотень.
Возможно, я Элан Лэдд, думающий о Веронике Лэйк и ожидающий Уильяма Бендикса и Элишу Кука-младшего, которые должны прийти и убить меня.
Я пишу свое послание.
Оно гласит: «Помогите! Кто-нибудь, помогите мне! Пожалуйста!»
Я подписываю свое имя: Израэлъ Коэн.На бумаге имеется логотип «Скай Пэлас», так что моему потенциальному спасителю будет нетрудно разыскать меня. Правда, ему неизвестен номер моей комнаты. Я добавляю эту информацию под своей подписью.
Стоя около факсового аппарата, я набираю случайное сочетание цифр. Код местности, код города, телефонный номер. Кто знает, куда попадет мой призыв? Существуют ли вообще такие коды? Есть ли такой номер телефона? Даже если есть, установлен ли на нем факсовый аппарат? Или же машина попытается послать мое письмо по голосовой линии и ничего не получится?
Я нажимаю кнопку «TRANSMIT».
Валик медленно прокручивает фирменный лист «Скай Пэлас».
Я сажусь и жду то, что должно произойти. Я обдумываю вопрос: «Как могло случиться в этом мире, что хороший еврейский мальчик вроде меня попал в такую запутанную и безнадежную ситуацию?»
Сначала ответ не приходит мне в голову. Затем, под вспыхивающие и гаснущие огни Рино, на меня нисходит озарение. Понемногу струйка воспоминаний просачивается на поверхность, и я начинаю понимать.
Да, я совсем еще мальчик. Сколько мне лет? Шесть? Восемь? Десять? Нет, меньше десяти. Шесть, или восемь, или семь. Скорее всего семь. Что-то в этом роде.
Я отдыхаю в летнем лагере для еврейских детей. Лагерь носит имя воображаемого индейского племени ки-вонка. Во всяком случае, мне кажется, что ки-вонка — воображаемое племя. Существовала богатая мифология о ки-вонка, являвшаяся частью культурной работы лагеря, ею обильно кормили еврейских ребятишек, приезжавших туда каждое лето.
Идеей лагеря «Ки-Вонка» было вывезти детей из города на несколько недель во время самого жаркого летнего периода. Когда они не ходили в школу, разумеется.
Вместо тяжелого зноя, толчеи и загрязненного воздуха дети должны были видеть вокруг лесистые холмы, спать в чудесных сельских домиках, купаться в кристальном озере, дышать чистым воздухом. Вместо гадкой еды они должны были потреблять тщательно спланированный диетологом и хорошо приготовленный рацион.
В течение дня они должны были играть в здоровые игры, а вечером обрабатываться странной смесью еврейских традиций и индейской культуры.
Дети постарше, естественно, пользовались отсутствием родительского присмотра для экспериментов со своими собственными и чужими расцветающими лобковыми зонами. Воспитатели, в основном студенты университета, могли перевести эти неловкие попытки в разряд неудержимого разврата.
Такова была оздоровительная программа лагеря «Ки-Вонка».
И вот я — семилетний клиент этого чудесного учреждения. Типичный день лагеря начинается так: мы, юные ки-вонканы, встаем, совершаем омовение, заправляем свои армейские коечки, выстраиваемся на линейку у флагштока, поглощаем завтрак (яичница с беконом, все, разумеется, кошерное)и приступаем к обычной деятельности.
