Второе пришествие инженера Гарина - Алько Владимир (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Позади кресла Шельги в салоне оказался какой-то тип. Мельком, в зеркале обзора, Шельга отметил смуглое лицо человека, низко надвинутую шляпу, серебристое кашне и ниточку выбритых усиков. Шельга перевел взгляд на Гарина, и, вдруг, по какой-то истерической реакции едва не поперхнулся хохотом; но, как раз-таки и поперхнулся… почувствовал резкую боль в верхушке легкого. Смех обернулся сдавленным кашлем. Вот так поворот колеса истории, – от прежних двойников Гарина остались по нынешним временам одни усики.
Гарин с сочувствием взглянул на Шельгу. Произнес:
– Ну, так здравствуйте, Василий Витальевич. Вот и свиделись.
– Значит, свиделись, Петр Петрович, – Шельга глубоко вздохнул, не зная, чем продолжить еще, но уже совсем успокоившись.
– А вам, небось, кажется, странным это. Да? Может быть, уже и в небожители меня записали. А? Как, Шельга, – голос Гарина был певуч и насмешлив, какой замечается у очень умных, убежденных себялюбцев в минуту большой удачи и довольства собой.
Шельга дернул плечом, посопел, предпочитая отмолчаться, и совсем, совсем ничего не предполагая. Он слишком хорошо знал, с кем имеет дело, да и счел козырные – вызволение Зои – в своих руках. И не ошибся.
Машина гнала уже пригородом Праги. Все более встречались аккуратные домики на высоком фундаменте, крытые черепицей, чаще с бельведером и садом, за добротной оградой. Местность, вообще, все более напоминала сельскую.
– Спасибо за Зою, – произнес, после некоторого молчания, Гарин. – Я ваш должник. Да, да, таково мое мнение, – взял он неожиданно верхи, хотя никто и не собирался оспаривать это его мнение. – Последнее слово в этой истории было за вами. (Шельга почесал левый глаз). А не желаете ли развеяться, Василий Витальевич? Попутешествовать. В Москве-то, чай, засиделись. Все по казенным делам… – голосом барина из пьес русской классики продолжил Гарин.
– Это как понимать, Петр Петрович? Под конвоем, что ли?.. – осторожно осведомился Шельга.
Гарин на этот раз фамильярно рассмеялся:
– Ну-ну. Чего это вас так разобрало… Совершенно на ваше усмотрение, вот ведь как, Шельга.
– Тогда спасибо за приглашение, – но мы как-нибудь так. Уже попривыкли … Да и потом, какая вам от меня польза, Петр Петрович. Одна морока… – выразился одним махом Шельга.
Гарин неопределенно хмыкнул. Полыхнул глазами.
– И то верно. Припоминаю. Подставили вы меня тогда, э-хе-хе, как последнего банкрота… Ай-ай. Если бы не вы… не ваше пролетарское дело… Но что было, то было, и быльем поросло… Кстати, это не вы, часом, навели на меня эту порчу, этих коричневорубашечников? Признавайтесь!
Шельге не в чем было особенно признаваться. Он мог быть откровенен. (О взрыве в горах и последствиях этого, он еще не знал).
– Мое дело касательно, Петр Петрович. Так скажем, профилактика… Но это ваши люди стреляли в моего агента, приставленного к мадам Ламоль, – высказал Шельга свои претензии, – твердо, как доложил по инстанции.
Гарин на целую долгую секунду оторвался от управления машиной, в упор, разглядывая Шельгу. «Джип» бросило.
– А вы молодцом! Отлично держите форму, Шельга. – Гарин выровнял ход. Помолчал. – Помните ту первую нашу встречу на бульваре Профсоюзов, после убийства моего двойника? Вот также, все еще было впереди, – многозначительно он произнес и добавил: «Столько дней тому… Время, время пока еще не в нашей власти; чтоб ему!..».
В этой последней фразе Гарина не было сетования, – общеупотребительного, и по известному поводу, как не было и смирения; но вызов, но дерзость. Настал черед Шельги пристальнее взглянуть на этого невозможного человека. Не занялся ли Гарин ревизией вселенских законов, после известного помрачнения дел своих земно-суетных? Вот то-то было бы для мировой науки!
– Да, время не в нашей власти, – в обычном ключе, однако, продолжил Гарин. – А вы все взрываете империалистические крепости, Шельга? Увлеклись большевистским конструктивизмом. И что, ваша машина работает? – скучновато он уже добавил, усмехнулся, нетерпеливо передернул рычаг коробки скоростей. Дорога пошла откровенно проселочная: поля, перелески. Они были здесь одни.
– А как ваше детище, Петр Петрович? Помог элемент М? Кстати, по-сходному: смерть Косторецкого, проректора по науке… как-то перекликается с этим?.. – полувопросительно и дерзко вымолвил Шельга; но как будто и без особой опаски.
Гарин бросил резкий взгляд в зеркало обзора, – как если бы через плечо себя. За спиной Шельги скрипнуло, и, словно по давнему, давнему приговору, он почувствовал себя смертником… беззащитно спиной и затылком, встречающим морозный рассвет.
– Что же, теперь считаться будем? – бросил весомое слово Гарин. Шельга предпочел смолчать. Машину как раз подбросило на ухабе, разговор само собой прервался. Пошла уже настоящая проселочная дорога. Навстречу им выехал маломощный трескучий трактор с прицепом, груженный силосом; несколько телег с бидонами, и еще грузовая машина, полная яблок. Возницы, водители – все разглядывали «джип».
Преодолев затор, машина Гарина, наконец-то, вырвалась и по ломанной линии холмов устремилась пыльной грунтовой дорогой в чересполосицу скошенной нивы. Так они проехали километра четыре, пока не приткнулись к кромке березовой рощицы.
– Вот и чудненько. Приехали. – Гарин заглушил мотор. Выдернул из замка и спрятал в карман ключ зажигания. – На всяк день, довольно своей маяты. А здесь-то, какое раздолье… Обдуемся на ветерке. Выходите, Шельга. И кто старое помянет…
*** 96 ***
С тем ободряющим напутствием, Шельга выбрался из автомобиля. Следом – Гарин. За ними потянулся тот, с внешностью латиноамериканца.
Они остановились на всхолмии. Далеко простирались сжатые поля, перелески. Зубчато синела даль горизонта. Было тепло и тихо. Вместе с солнцем медно-красно плавился лист. Тишину озвучивали неумолчные цикады. Густо пахло увядающими травами. Было покойно – остывающей монументальной формой, как только бывает в это время за городом, в преддверии стылой осени. И если кто-то имел бы фантастическое намерение экспериментировать со временем, то более мягкого, податливого материала сейчас трудно было бы и сыскать.
Гарин плюхнулся тут же на траву, жестом пригласил Шельгу. Телохранитель (так это понял контрразведчик) остался несколько в стороне, скрестив на груди руки.
– Вот, Шельга, боремся… носимся, – какой-то блесткой от всех наших нерастраченных сил, явных и скрытых замыслов, намерений… Копошимся в том, что рано – поздно отряхнем с подошв. Преодолеваем пространства, заглядываем в немыслимые пропасти, и все только за тем, чтобы, отшатнувшись, схватившись за сердчишко… лишний раз, осознать себя хладной мурашкой. А потом, вот, возляжешь на такой пригорок, вдохнешь полной грудью, заглянешь в небо – простор, синева… все той же нашей мечты… Это все я, я, и сего сознания с меня довольно! А, как хорошо здесь! Присоединяйтесь, Шельга.
Гарин был точно в настроении, несмотря на свой нездоровый вид. Он разлегся на траве, подставив под щеку руку, – лицо просветленно, миролюбиво; так, не зная – вполне состоявшийся поэт.
Они не виделись лет семь. Шельга ухватил из всего этого что-то дико невозможное. Ну, конечно, просто понимание того, что этот человек рядом. Попробуйте усидеть на краю пропасти, свесив ноги! Ни уговоры, ни осознание любых гарантий безопасности не прервут головокружения и сосущего чувства под ложечкой. Шельга глубоко (как будто дело обстояло именно так) вздохнул. Покосился на единственного свидетеля их разговора, телохранителя Гарина.
– А что, Петр Петрович, может и верно, – довольно с того будет. И осознания, и синевы… С вашими-то достижениями! Да пребудьте с миром в душе; больше себя самого ведь не станете… – неуклюже и парадоксально выразился Шельга. (Тут же внутренне и одернув себя).
Гарин сардонически рассмеялся. Переменил позу:
– Ишь ты! Гегельянец мне выискался. Нет, уважаемый оппонент. Докажите им всем… выкатите и преподнесите это мое «я». Ой ли! Вот то-то же. Где оное?.. Мы говорим – микрокосм. А им начхать в лицо… Начинающий Рокфеллер, ваш разгениальнейший Ленин – в эмиграции, в дешевой столовке, с газеткой… что эти люди для толпы? Но возьмите власть и право давать и отбирать работу, чеканить монету, развязывать мировые войны и заключать договоры… вот тогда-то вы для них чем-то станете. А просто дух для них – это на уровне суеверия.
