Галактическая одиссея - Снегов Сергей Александрович (книги без регистрации .TXT) 📗
Физиологические отправления у харенов индивидуальны: каждый питается за себя, а не за друзей и недругов. Общими являются лишь мысли и высшие чувства. Упавший харен испытал страх, страх вызвал мысль об опасности, а та привела в панику все общество. Землянам рекомендовалось соблюдать на Харене предельную осторожность: нормальных на Земле и иных планетах разговоров здесь нет. То, что узнает один, одновременно узнают все. Любое невинное сообщение может стать поводом для паники, ярости, ужаса, всеобщего бегства или всеобщего восстания. Все харены настроены на одну мыслительную волну, именно так, единым мозговым излучением, они и мыслят. И людям для любого индивидуального контакта надо выражать свои мысли в этом излучении, то есть доводить сразу до всех.
— Не удивительно, что при таких массовых паниках два астроинженера стали жертвой, — с возмущением сказала Анна, когда экран погас. Она даже побледнела от волнения. — Жить на вулкане безопасней, чем на Харене!
— Нам, однако, не сообщили ни одного факта, почему харены объявили двух наших парней «государственными опасниками» и так зверски расправились с ними, — задумчиво заметил Михайловский.
— Один факт известен, — возразил Хаяси.
— Какой, Мишель? Объясни, пожалуйста.
— Тот, что они убиты, — хладнокровно объяснил Хаяси.
В общем, подлетая к Харене, мы уже по горло были полны информацией о ней. На планете нам её ещё добавили. На Станции Космопомощи трудилось тридцать землян — чудесные парни, энтузиасты содействия отсталым внеземным цивилизациям. Они пожаловались, что планета тёплая только на поверхности, освещённой не очень-то яркой звездой. Работают на глубине, а там — холод: ядро в тисках космического мороза. Аммиак просачивается в атмосферу из недр и, поднимаясь вверх, постепенно рассеивается в космосе. В атмосфере его становится все меньше. Да и расплодившиеся харены потребляют его больше, чем прежде. Землеройная техника, доставленная с Земли, извлекает твёрдый аммиак из недр, на поверхности он быстро превращается в жидкость, а затем и в газ. Харены участвуют в строительстве скважин и каналов для аммиака.
Мы не упустили случая посмеяться над Иваном, горевавшим, что у людей условия развития выпали хуже, чем у харенов. Лучше начинать с недостатка питания и дойти до полного довольства, как на Земле, чем, начав с довольства, постепенно впадать в нищету. Но для Ивана это было лишь поводом сменить печаль о людях печалью о харенах. Он так огорчился, что аммиака не хватает, будто его недоставало для нашего собственного питания. Лишь когда Анна стала хохотать, а Елена рассердилась, он, обиженный, замолчал.
Возглавлял Станцию социолог Леонтий Нага, тоже из учеников Крона Квамы и школьный приятель Мишеля Хаяси. Экспедициями к инопланетянам чаще других руководят астросоциологи; это, так сказать, их хлеб. С нами Нага беседовал довольно сдержанно, но с Мишелем разоткровенничался. Он уже третий год на Харене-2, составил подробное описание местных обычаев, быта, взаимоотношений, планы работ, через полгода кончается его командировка — преемнику будет вручён солидный материал. Солидный не значит надёжный, надёжности в общении с харенами нет. Они похожи на муравьёв, и жизнь среди них как в муравейнике — не знаешь, что в следующую минуту: то ли равнодушно будут сновать вокруг, то ли кинутся на тебя. Хаяси он признался:
— Дотяну ли оставшиеся полгода? После гибели Манучара Баркая и Глеба Науманна каждый ждёт такой же участи. Смирные же были ребята, и мысли не имели провоцировать харенов, а на тех вдруг нахлынуло бешенство. Посмотри записи команд погибших: не то что для ярости — нет повода для малейшего недовольства!
— Ты сказал — жизнь в муравейнике, но описываешь, скорей, сумасшедший дом с внезапными вспышками массового безумия, — заметил Хаяси.
— Похоже на сумасшедший дом, — мрачно согласился Нага.
Он выдал нам особые скафандры, лёгкие, специально для местных условий, взамен наших всепоисковых. Бродить в такой одежде удовольствие. Мы сразу совершили вылазку наружу. Грунт напоминал наш земной песок, зелени не было, неподалёку от Станции Космопомощи вздымалась невысокая гряда холмов, в тонко-вишнёвом небе катилась жёлтая Харена. Радости планета не порождала, отвращения не вызывала. У холмов землеройная машина била вертикальную шахту к линзе твёрдого аммиака, найденной в глубине. Вращающийся бур веером выбрасывал грунт. Здесь мы увидели харенов. Одни проворно уносили вынутую землю, другие прокладывали от машины канал к котловану, в него должен был хлынуть из недр быстро тающий аммиак. Мне харены почудились скорее гигантскими многоножками, а не муравьями, а когда кто-то вставал, виделась схожесть и с человеком. Поднимались на задние ноги они перед полётом. Зрелище было интересное. Харен выпрямлялся во весь рост, тонкая талия разбухала, грудь превращалась в бочку, он медленно отрывался от грунта, на высоте вдруг чудовищно утолщался и пулей взмывал в небо.
— Работают они хорошо, — сказал я оператору машины, рыжебородому, рыжеглазому великану, ловко манипулирующему рычагами и кнопками и покрикивающему время от времени на землекопов.
— Отлично работают! Но в этом ли суть? — ответил он и выразительно покривился, показывая, что мог бы и нехорошее сказать о подсобниках, но боится, что до них дойдёт его критика.
— Разве они понимают, когда вы кричите? Ведь у харенов нет речи.
— Нет, конечно. Ни речи, ни бесед, ни развлечений, ни отдыха, ни искусства. Работают, и только. Дешифратор в моем скафандре доносит им мои мысли, а кричу я для себя, не привык командовать без слов. — Он невесело ухмыльнулся и снова стал распоряжаться.
Харены с таким рвением выполняли его приказы, что нашим землекопам можно бы поучиться.
На «Икаре» я пошёл в механическую лабораторию. Гюнтер и Алексей возились с приборчиком, измеряющим силу взгляда: то один, то другой таращились на туманный экранчик — приёмник взгляда, а перо на самописце рисовало всплески выдавленного из себя «зрительного импульса». Удивительное умение восьмируких астронавтов превращать глаза в орудия управления так захватило обоих астроинженеров, что они решили поэкспериментировать со своим зрением.
— Сколько же киловатт в вашем взгляде? — поинтересовался я.
— Если бы киловатты! — Гюнтер вздохнул. — Но около микроватта в зрительном импульсе в одну сотую секунды уже получалось.
Он ужасно вытаращился на экранчик. Поймав такой свирепый взгляд, любой человек в испуге отскочил бы подальше — перо лениво начертило небольшую стрелку вверх.
— Я подключал к Гюнтеру попеременно аккумуляторы и лейденские банки, — порадовал меня Алексей. — Сила взгляда увеличивается ощутительно. Хочешь посмотреть? Подготовка займёт минут десять.
— И десяти секунд не буду тратить. Вот что, друзья. Взглядомеры — ваше вольное занятие, запрещать не смею. Но сейчас у нас иные задания.
Поскольку Нага не предложил плана исследований, а самому мне ничего в голову не приходило, я разрешил вольный поиск: практически простое блуждание по планете. «Худший вариант из возможных», — деловито характеризовала его Елена, но, впрочем, вариантов получше сама не нашла. Впоследствии много говорили и о моей выдающейся интуиции, и о том, что из множества разных путей я сразу увидел единственно правильный. Все это преувеличения, поверьте. Не было сверхъестественного озарения, а если получилось удачно, то это игра обстоятельств.
Вот так мы и стали слоняться по планете — скорей туристами, чем поисковиками. День в прогулках, второй, третий, а дни на Харене-2 ровно в два раза длинней земных. Любуемся скучным пейзажем, присматриваемся к харенам, осторожно заговариваем, то есть задаём через шифраторы мысленно простейшие вопросы, получаем такие же мысленные простейшие ответы. Вечером проверяем записи — естественно, ничего существенного. Гюнтер хмурится, у него интереснейшая работа в лаборатории, а я не даю кончить. Елена выразительно пожимает плечами, Хаяси молчит, а Иван от зевоты едва не выворачивает скулы. Остальные из вежливости соглашаются, что надо ещё пофланировать по песку. Как-то вечером Иван взмолился: дайте выходной, он устал, он хочет поваляться в постели и вообще у него скоро зловеще подскочит температура от общения с харенами. В зловещую температуру я не поверил, выходного не дал, Иван утром уныло поплёлся по холмам. Этот день оказался решающим.
