Исчезнувшая Луна (сборник) - Брэкетт Ли Дуглас (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Направо от нас толстые темные деревья поднимались вверх, налево толстые темные деревья спускались вниз. Олений Рог нависал на севере, как занавес, прикрывающий небо.
— Нам надо быть осторожными, — сказал док. — Я хорошо знаю здешний народ. Если им взбредет в голову, что мы пытаемся что-то вытянуть из них, то мальчишки нам не видать, как своих ушей.
— Ты и веди это дело, — сказал я. — Кстати, никто не упоминал об отце мальчика. Наверное, был все-таки такой?
— Ты что, не знаешь девчонок Тейта?
— Нет. Я как-то проезжал через Поссум Крик, но и только.
— Ты, видно, быстро проехал.
Док засмеялся.
— Ответ: физиологически — да, а юридически — это еще как сказать. Но вообще-то девчонки неплохие. Я тебе больше скажу, мне они нравятся. Две из них даже вышли замуж.
Мы мчались через жаркие зеленые тени.
Великие центры цивилизации вроде Ньюжейла остались далеко позади. Затем мы нырнули в небольшой карман как раз под гребнем и наконец оказались в поселке Поссум Крик.
Вдоль потока было разбросано четыре старинных дома. Один из них именовался «Главным магазином», и перед ним стояла бензоколонка. На крыльце сидели два старика. Док не снизил скорости.
— Тейты, — сказал он — Они живут почти в центре поселка.
Еще два поворота по дороге, которая теперь стала едва ли не двухколейной, и мы подъехали к сельскому почтовому ящику с надписью «Тейт».
Дом позади него здорово покосился, но в большинстве окон все еще были стекла, а в каминной трубе не хватало всего лишь половины кирпичей. Дом был ржаво-коричневый, кое-где залатанный обрывками грязного толя. Во дворе стоял старый пятнистый оцинкованный бак на подставке. Женщина стирала белье. На островерхой крыше дома возвышалась телевизионная антенна.
Неподалеку от двери в небольшом загончике возлежала свинья, рядом с ней копошился ее выводок, а чуть позади стоял сарай на подпорках, качавшийся, как старая лошадь. Сквозь стволы деревьев виднелась хижина из толя и там же — разбитый трейлер: видимо, это были жилища замужних дочерей. На веранде в древней качалке сидел древний старик и глазел на нас. Древняя собака, лежавшая рядом с креслом-качалкой, тяжело встала и залаяла.
Я знавал множество семей, подобных Тейтам. Зерно им нужно для поросят и для перегонного куба, а для себя хватает и огорода. Молодые люди подрабатывают, служа проводниками заезжим охотникам, а старики торгуют самогоном. Теперь у них есть электричество, и они могут себе позволить иметь радио и даже телевизор.
Городской народ называет их лодырями и бездельниками. В действительности же им так нравится простая жизнь, что у них просто руки не поднимаются осквернить эту радость тяжелой работой.
Док загнал свой фургон во двор и остановился. Откуда ни возьмись, появилась толпа собак, детей и взрослых.
— Он здесь, — сказал мне док, перекрикивая удивленные возгласы, хриплый лай и хлопанье дверей, — тоненький парнишка с рыжими волосами. Вон он спускается с крыльца.
Я взглянул на крыльцо и увидел мальчика. Он действительно был необычным. Все остальное племя Тейтов имело прямые волосы от светло-коричневого до медово-желтого цвета, а у него были пышные локоны, и я понял, что Джим Босерт имел в виду, говоря об их цвете. В рыжем цвете его волос были какие-то трудноразличимые полутона, и один из них при свете солнечных лучей казался серебряным. У Тейтов были голубые глаза, а у этого — медные. Тейты были белокожие и загорелые, и он тоже, но белизна его кожи казалась совсем другой, и загар имел иной оттенок.
Он был маленьким, а дети Тейтов — мускулистыми и ширококостными. Он шел между ними легко, как газель среди молодых коз, и движения его отличались недетской грацией и уверенностью. У него была узкая голова с высоким сводом черепа, глаза серьезные, не по возрасту мудрые и задумчивые. Только рот его казался по-настоящему детским, мягким и застенчивым.
Мы вышли из фургона. Дети — не меньше десятка — все, как по команде, остановились и стали рассматривать свои босые ноги. Женщина отошла от стирального бака, на ходу вытирая руки о юбку. Кое-кто вернулся в дом.
Мальчик остановился неподалеку от крыльца. Теперь его держала за руку крепкая девушка. Если судить по описанию Босерта, она, очевидно, и являлась матерью мальчика. На вид этой мамаше можно было дать не больше девятнадцати: этакая красивая, полногрудая, крутобедрая деревенская девчонка. На ней были туго обтягивающие джинсы и мальчишеская рубашка, босые ноги всунуты в сандалии, копна желтых волос свисала на спину.
Док заговорил со всеми, представив меня как своего друга из города. Тейты были вежливы, но сдержанны.
— Я бы хотел поговорить с Салли, — сказал док.
Мы двинулись к крыльцу.
Я пытался не смотреть на мальчика, чтобы блеск моих любопытствующих глаз не выдал меня. Док же был до отвращения простым и искренним. Когда я подошел к ребенку, иглы любопытства так и впились мне в кожу. Частью это было обычной журналистской реакцией, частью — результатом осознания того факта, что передо мной стоит существо, не имеющее ничего общего с обычными людьми. На лбу мальчика темнел синяк, и я вспомнил, что его били другие дети. Не это ли отличие лежало в основе их недоброжелательности?
Может быть, они чувствовали его чуждость без анализа крови и без рентгена?
Мутант. Странное слово, удивительное.
Еще удивительнее найти его здесь, в знакомых с детства холмах. Ребенок взглянул в мои глаза, и, несмотря на палящее июльское солнце, у меня прошел мороз по коже.
Док разговаривал с Салли, и она улыбалась честной, дружелюбной улыбкой. У нее был большой пухлый рот — откровенно чувственный, но без кокетства, большие голубые глаза, загорелые, налитые здоровьем щеки.
Она казалась такой же несложной, теплой и влекущей к себе, как летний луг. Хотел бы я знать, какой генетический фокус сделал ее родоначальницей абсолютно новой расы.
— Это тот самый мальчик, которого вы приносили в госпиталь? — спросил док.
— Да, но теперь ему лучше.
Док наклонился и заговорил с ребенком.
— Ну и как же тебя зовут, молодой человек?
— Билли Тейт, — сказал мальчик.
В его голосе слышались перезвоны далеких колокольчиков.
Женщина, прекратившая стирку, сказала с нескрываемой неприязнью:
— Кто бы он там ни был, но он не Тейт.
Ее представили нам как миссис Тейт, и она явно была матерью и бабушкой этого многочисленного семейства. Она давно потеряла большую часть зубов, ее полуседые волосы торчали из головы, как щетина из видавшей виды щетки. Док не обратил внимания на ее слова.
— Как живешь, Билли Тейт? — спросил он. — Где ты взял такие замечательные рыжие волосы?
— От своего папеньки, — фыркнула миссис Тейт. — И свою змеиную походку он взял там же, и желтые, как у больной собаки, глаза. Доктор, если вы увидите человека с такими глазами, как у этого ребенка, то скажите ему, пусть вернется и заберет свое имущество!
Банальным, но очень подходящим к ее словам контрапунктом явился удар грома, прокатившийся по покрытому тучами Оленьему Рогу, как зловещий смех бога.
Салли схватила мальчика на руки.
Гром утонул в жарком неподвижном воздухе. Мы с доктором переглянулись, а Салли Тейт крикнула матери:
— Держи свой поганый рот подальше от малыша!
— Нельзя так разговаривать с матерью, — сказала ей одна из старших сестер. — К тому же она права.
— А, вот как, — сказала Салли, — ты так думаешь?
Она повернулась к доку. Щеки ее побелели, глаза засверкали.
— Они натравливают своих ребят на моего малыша, доктор, и знаете почему? Они завидуют. У них живот болит от зависти, потому что сами-то они только на то и способны, что приваживать к себе неуклюжих толстозадых мужиков, которые обращаются с ними как со свиньями, да рожать от этих мужиков неуклюжих толстозадых карапузов, которые ни о чем, кроме жратвы, не думают.
Она так быстро дошла до пика своей ярости, что было очевидно: все это зрело в ней давно, вероятно с самого рождения ребенка, а может и раньше, если судить по ее последним словам.
