Крестовый поход машин - Герберт Брайан (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
Манион посмотрел вверх и сдвинул на затылок соломенную шляпу, защищавшую от нестерпимой жары.
– Только благодаря моему уходу и заботе наши семейные вина самые лучшие среди всех вин Лиги. Боюсь, что в этом году «Дзинанье» будет слабовато – слишком много воды на этом участке, но «Божэ» будет превосходным.
Ксавьер остановился рядом с ним и посмотрел на гроздья.
– Ну тогда я помогу тебе собрать урожай, уж коль мы оба убеждены, что он действительно хорош.
Вдоль рядов винограда ходили работники, мотыгами и граблями убирая вылезающие сорняки. Каждый год, когда поспевал виноград, толпы салусанских рабочих принимались круглосуточно трудиться на виноградниках, снося тяжелые корзины с ягодами на винный завод, расположенный позади главного дома. Ксавьеру удалось поучаствовать в этом лихорадочном сборе урожая только три раза за последние десять лет, и ему очень нравилось это занятие.
Ему хотелось бывать дома чаще, но его профессия – находиться в космосе и сражаться с мыслящими машинами.
– Как поживает моя самая маленькая внучка?
– У тебя будет масса времени самому с ней повозиться. Через неделю я снова улетаю к флоту и очень рассчитываю, что ты поможешь Окте. У нее, как у молодой матери, дел невпроворот.
– Ты уверен, что от моей неуклюжей помощи не станет больше проблем?
Ксавьер рассмеялся.
– Ты был вице-королем и знаешь по крайней мере, как делегировать ответственность. Позаботься, чтобы Роэлла и Омилия помогали матери.
Щурясь от яркого салусанского солнца, Ксавьер тяжело вздохнул. Груз прожитых лет невыносимо давил на плечи. До приезда домой он успел побывать у Эмиля Тантора, который был рад разделить свое одиночество с невесткой Шилой и ее тремя детьми.
Хотя Ксавьер имел семью и был окружен любовью, он остро чувствовал, что в жизни упустил что-то очень важное. Окта была спокойной и сильной женщиной, настоящей гаванью, защитой от превратностей бурной военной жизни. Он любил ее, в этом не было никаких сомнений, хотя он помнил и не мог забыть ту пламенную и безоглядную страсть, которая связывала его с Сереной, пусть и так недолго. Они были тогда молоды, романтичны и не могли даже представить себе трагедию, которая обрушилась на них, как метеор с ясного неба.
Ксавьер уже перестал жалеть об утрате Серены – их пути разошлись давно, – но не мог не жалеть о переменах, которые произошли с ним самим.
– Манион, – спросил он вдруг совершенно бесстрастным голосом, – как случилось, что я так очерствел?
– Дай мне подумать, – отозвался бывший вице-король. Ксавьера между тем одолевали тревожные и неприятные мысли. Тот молодой оптимист, каким он когда-то был, теперь казался ему абсолютно чужим человеком. Он думал о трудных заданиях, которые он выполнял во имя торжества Джихада, и все равно не мог примириться с этой страшной переменой.
Наконец Манион начал отвечать. Сознавая важность вопроса, он говорил с такой же серьезностью, с какой выступал перед представителями Лиги:
– Жестким тебя сделала война, Ксавьер. Она изменила всех нас. Некоторых она сломала, некоторых – таких, как ты, – закалила.
– Я боюсь, что моя сила как раз и есть моя слабость. – Ксавьер смотрел сквозь заросли винограда, но видел лишь свои бесчисленные походы, космические сражения, искореженных роботов, убитых и искалеченных людей – жертв бесчисленных боен, устроенных мыслящими машинами.
– Отчего же?
– Я видел, на что способен Омниус, и всю свою жизнь посвятил одной цели – любой ценой не допустить победы машин. – Он снова вздохнул. – Именно таким путем хотел я выразить любовь к моей семье: защищая ее. Как это ни печально, но моя любовь выразилась в том, что я почти никогда не бываю дома.
– Если бы ты не стал этого делать, Ксавьер, мы давно были бы рабами всемирного разума. Окта хорошо это понимает, как и я, и твои дочери. Так что пусть эта мысль не слишком сильно давит тебе на плечи.
Ксавьер подавил вздох.
– Я знаю, что ты прав, Манион, но я не хочу, чтобы моя беспощадная решимость победить стоила мне моей человеческой сути. – Он испытующе посмотрел в глаза тестю. – Если люди, подобно мне, станут похожими на машины, то это будет означать полный провал Джихада.
Мы можем изучить самые мелкие детали долгого хода человеческой истории, усвоив необозримое количество данных. Но почему мыслящей машине так трудно чему-то научиться на этом материале? И еще один вопрос: почему люди постоянно повторяют ошибки своих предшественников?
Эразм. Рассуждения о мыслящих биологических объектах
Даже после многих столетий опытов с различными человеческими объектами у Эразма не иссякали новые идеи. Очень много было способов тестировать этот интереснейший биологический вид. И теперь, когда он смотрел на мир глазами своего воспитанника Гильбертуса Альбанса, открывшиеся возможности казались независимому роботу свежими и интригующими.
Робот стоял в своих алых одеждах, отороченных золотистым мехом. Это стильно и впечатляет, думал он. Лицо из текучего металла было отполировано до такого блеска, что в нем, словно в зеркале, отражалось красноватое солнце Коррина.
Юный Гильбертус тоже был безукоризненно одет, роботы-лакеи без устали мыли, отскребали и лелеяли мальчика. Несмотря на два года непрерывного обучения и подготовки, мальчишка оставался диким зверенышем, который то и дело буйно восставал против дисциплины. Но Эразм рассчитывал, что со временем ему удастся преодолеть этот изъян.
Они вдвоем стояли снаружи ограды запертого загона для рабов и тестировали людей. Многие представители этих рабов находились на низшем уровне социального порядка, мало отличаясь от животных. Они принадлежали к тому слою, из которого Эразм в свое время, два года назад, извлек Гильбертуса. Но были и другие люди – более хорошо обученные, образованные слуги, ремесленники и повара, которые работали на вилле Эразма.
Глядя в широко открытые невинные глаза мальчика, Эразм не мог понять, помнит ли Гильбертус свое жалкое и мучительное пребывание в грязи рабского барака или он просто выбросил из памяти всякое воспоминание, научившись организовывать свои умственные способности так, как учил его робот-наставник.
Сейчас им предстояло провести последний эксперимент, и мальчик с любопытством взирал на отобранную группу; люди тоже смотрели, не скрывая тревоги и страха, на робота и мальчишку. Сенсоры независимого робота уловили присутствие в воздухе испарений пота, учащенное сердцебиение рабов и другие явные признаки нарастающего стресса. Почему они так сильно нервничают? Эразм желал бы проводить эксперимент в чистых условиях, но его пленники слишком сильно его боялись. Они были уверены, что независимый робот собирается причинить им какое-то зло, а Эразм не мог обмануть их так, чтобы отвлечь от страха.
Он не трудился скрывать довольную улыбку. В конце концов, они были правы в своем недоверии и страхе.
Стоявший рядом мальчик ничем не проявлял своего любопытства и просто молча наблюдал. Это был один из первых уроков, преподанных ему Эразмом. Несмотря на все усилия Эразма, Гильбертус Альбанс по-прежнему отличался весьма скудными познаниями. У него была столь малая база данных, что было бы совершенно бесполезным задавать ему бесконечную последовательность выбранных наугад вопросов. Поэтому мыслящая машина учила его в логической последовательной манере, выстраивая факты, вытекающие один из другого.
Пока результаты представлялись роботу удовлетворительными.
– Сегодня мы начинаем серию тестов по вызванным реакциям. Эксперимент, свидетелем которого ты сейчас станешь, разработан специально для демонстрации панической реакции. Прошу тебя наблюдать за диапазоном изменений поведения, чтобы потом сделать общие выводы, основанные на относительном уровне состояния рабов.
– Слушаюсь, господин Эразм, – ответил мальчик, ухватившись за перекладины забора.
В последние дни Гильбертус вел себя так, как ему было сказано, – это было значительное улучшение по сравнению с его прежним неукротимым поведением. Тогда Омниус высмеивал Эразма, говоря, что ему никогда не удастся цивилизовать дикого подростка. Когда не помогали простая логика и здравый смысл, Эразм использовал прямое принуждение и методическую тренировку вместе с системой вознаграждений и наказаний, эффект которой можно было произвольно усилить введением известных лекарств, модифицирующих поведение. Сначала фармакологические средства погружали Гильбертуса в состояние, близкое к ступору. Произошло значительное, можно даже сказать, решающее прекращение деструктивного поведения, тенденция к которому препятствовала дальнейшему процессу воспитания.
