Веер (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Я уж… лучше… — Я попытался встать и был вынужден опереться на Котину руку. — Черт… нога не гнется.
— Просишь прощения, что ругался? — спросил Котя.
— Да никогда! Ты меня вообще задушить хотел!
— Вот я так и знал… — Котя провел рукой, и перед ним в воздухе высветилась диковинная светящаяся вязь. — Пошли!
— Куда? — все еще хорохорился я, хотя женщина-полицейский застонала и пошевелилась.
— Ко мне домой.
Особого выбора у меня не было. Я оперся о Котино плечо покрепче и шагнул в пылающие зеленым огнем буквы — будто в футуристическую рекламную надпись.
6
Проще всего понять человека, увидев его дом. Был у меня знакомый, которого все считали удивительным раздолбаем, — мог он неделю шарашиться по гостям, тусоваться в незнакомых компаниях, спать на полу, укрывшись грязным полотенцем, питаться килькой в томате и прошлогодними заплесневелыми сухариками. Впрочем, при этом он сохранял и некую благопристойность в облике и не увлекался пьянством — так что его поведение все списывали на удивительную житейскую неприхотливость.
Каково же было мое удивление, когда я впервые побывал у него дома. Маленькая двухкомнатная «распашонка», доставшаяся парню от усопшей в преклонных годах бабушки, была любовно отремонтирована — ну, может, и не «евроремонт», который стоит дороже самой квартиры, но уж всяко и не визит бригады пьяных молдавских шабашников. Дорогие деревянные окна со стеклопакетами, пол пусть из простого, но наборного паркета, а не какого-нибудь там ламината, — причем не залакированный, а натертый мастикой! Все современно, аккуратно, со вкусом — можно подумать, что тут живет молодой талантливый дизайнер, а не журналист, пишущий о компьютерных железяках для профильных изданий. Кухня потрясала огромной плитой с какими-то хитрыми режимами работы и вместительной духовкой — причем видно было, что она не стоит без дела. А окончательно меня добил огромный портрет бабушки, не без таланта написанный темперой и висящий на стене в красивой раме. Портрет был работы «раздолбая».
После этого я решил, что никогда не буду судить о людях, пока не побываю у них в гостях.
У Коти я бывал неоднократно и был убежден, что знаю его как облупленного. Впрочем, стоило ли так говорить после того, как мой давнишний приятель оказался функционалом, более того — куратором, главным над функционалами на Земле?
Почему-то я был убежден, что мы окажемся не в московской квартире Коти, а где-то совсем в другом месте. И на этот раз предчувствие меня не обмануло.
В самом перемещении не оказалось ровно ничего удивительного. Будто вышел в открытую дверь, ну или из таможенного портала в другой мир. Никаких жутких мук или, напротив, райских наслаждений, которыми, по мнению фантастов, сопровождаются нуль-транспортировки, гиперпереходы и прочие выдуманные способы перемещения.
Мы просто исчезли с дороги вблизи польского городка Эльблонга и появились в другом месте.
Я не очень-то люблю ругаться.
Но сейчас выругался — и от неожиданности, и от резкой боли в ушах. Пришлось несколько раз глубоко зевнуть, чтобы уши отпустило. А вот опытный Котя, как я заметил, путешествовал через пространство с широко раскрытым ртом.
Мы стояли в центре круглой мраморной беседки. Над головой — купол, вроде как из белого мрамора, настолько тонкого, что он просвечивал будто матовое стекло. Купол опирался на темно-зеленые колонны, покрытые спиральной резьбой. Пол тоже был мраморный, зеленовато-белый.
Но самым потрясающим был пейзаж вокруг.
Высоченные горы со снежными шапками на вершинах. Заходящее солнце подсвечивает легкие пряди облаков — розовым, сиреневым, фиолетовым. Воздух холодный и разреженный.
— Мы что, на Марсе? — спросил я.
— Тебе виднее, я там не бывал, — пробормотал Котя. — Блин… холодрыга какая… Это Тибет.
— Шамбала? — снова попытался пошутить я.
— Да, — кивнул Котя. — Пошли… холодно тут.
Холод и впрямь пробирал до костей. Продолжая опираться на Котю, я вышел из беседки. Вниз по крутому склону уходила каменная лестница — к маленькой долине между складками гор. Там, огороженные высокой каменной стеной, высились какие-то строения. Рыжий, изъеденный временем камень стен, крошечные окна — будто бойницы. Буддистский монастырь?
— Монастырь? — спросил я.
— Не совсем. Официальная резиденция куратора в нашем мире.
Я посмотрел на Котю и покачал головой:
— Все-таки ты зараза…
— И почему?
— Будто не знаешь, как я мечтал побывать в Тибете!
Котя покрутил пальцем у виска.
— Нет, ты точно спятил… Пошли вниз, а то твой визит в Тибет будет первым и последним.
Опираясь на его плечо, я заковылял вниз. Котя сопел и пыхтел, будто не обладал силами функционала. Ох и мастер же он притворяться…
Я вдруг подумал, что у меня совершенно нет на него обиды или злости. Будто и не пытался он меня убить. Будто не был ответственным за все безобразие, творившееся со мной и вокруг меня…
А ответственный ли он — на самом-то деле?
Откуда я знаю, кто или что такое «куратор»? Что он может, а что нет? Какие «поводки» для него существуют?
— Нам надо будет серьезно поговорить, Котя, — сказал я.
— Надо, — виноватым голосом произнес Котя. — Разве я спорю…
— Дать бы тебе, чтобы сразу с Тибета и до Пекина долетел, — мечтательно сказал я. И почувствовал, как Котя вздрогнул. — Что, боишься?
— Побаиваюсь, — признался Котя. — Что ж ты ляхам не надавал оплеух? Как мне в машине?
— Да так… в целях разрядки международной напряженности. Чтоб конфликта какого не вышло. Чтобы не обижались.
Котя фыркнул:
— Ну извини. Я был не в курсе, а то оставил бы тебя на дороге… да держись же ты!
Поскользнувшись на обледенелой ступеньке, я едва не полетел вниз. Котя с трудом удержал меня. Остановился и печально сказал:
— Нет, ну где эти кретины? Опять свои колеса крутят? Я же велел — один всегда должен следить за беседкой!
— Какие кретины, какие колеса? — спросил я.
Словно отвечая на мой вопрос, двери самого большого строения распахнулись. Из них оранжевыми апельсинками посыпались толстенькие люди в просторных балахонах.
— А говорил — не монастырь! — укоризненно сказал я.
— Я говорил «не совсем», — поправил Котя. — Надо же им чем-то заниматься? Понимаешь, я ведь для них…
— Будда? — с любопытством спросил я.
— Нет. Но максимально приблизившийся к нему праведник, — с гордостью сказал Котя.
— Ага. Праведник. «Девочка и ее пес», — негромко сказал я.
— Чего?
— Нет, нет. Ничего. Праведник так праведник… «Восьмиклассница и физкультурник».
На этот раз Котя расслышал. И, к моему удовлетворению, смутился.
Монахи тем временем уже приближались к нам, поблескивая бритыми головами. Оранжевые тоги будто светились в вечернем сумраке.
— Так, так… — Котя призывно помахал им рукой. Что-то гортанно выкрикнул, ему ответили — и несколько монахов кинулись обратно. Котя сообщил: — Послал самых смышленых готовить нам горячие ванны. Ты как хочешь, а я продрог.
Примерно через полчаса я, сидя по горло в горячей воде, наполняющей высокую деревянную лохань, пил из глиняной пиалы обжигающий напиток, который Котя назвал тибетским чаем. На вид эта буро-зеленая маслянистая жижа напоминала скорее кисель. На вкус… ну да, крепкий чай, в который от души набухали жира и соли, а потом все сбили в густую суспензию. Уверен, что дома я и глотка бы не выпил. Даже ради любопытства. Даже в каком-нибудь модном ресторане.
Но здесь напиток почему-то пился. И даже доставлял удовольствие.
По соседству располагалась еще одна лохань, в которой отмокал Котя — с такой же пиалой в руках. Чай он пил с причмокиванием и восторженными оханьями, показавшимися мне несколько преувеличенными.
Помещение, где нам устроили «ванны», было небольшим, с низким закопченным потолком. Все здесь было темное — от времени, от дыма, от въевшейся грязи. Пол, как мне показалось, был из утоптанной до состояния камня земли, сверху слегка присыпанной какими-то сухими травами. Единственными анахронизмами были веселенькие резиновые коврики для ванной — розовые, с утятами и рыбками, брошенные на пол возле наших лоханей. Ну и чудовищный агрегат китайского производства, совмещающий в себе лампу дневного света, маленький черно-белый телевизор, радиоприемник и еще какие-то прибамбасы. Лампа светила, телевизор тоже работал, хоть и показывал одни только атмосферные помехи. Приемник похрюкивал, временами выплевывая отдельные нечленораздельные слоги:
