Гибель Урании - Дашкиев Николай Александрович (книга жизни .txt) 📗
На этот раз он спал более пяти суток. Открыв глаза, Павел сразу вспомнил все.
Что же дальше? Юноша наклонился к экранчика биоскопа, нажал на кнопку…
В тот же миг все вокруг охватило безумное пламя. Оно распространялось, наползало, душило грудь, жгло мозг.
«Я снова на Пирейе… — сверкнула мысль в голове Павла. — Итак, трагедия еще не закончилась».
Пламя постепенно развеивалось. Вместо него проступало изображение звездного неба. Раздался тихий хрустальный звон. И одновременно кто-то сказал: «Пирейя погибает!»
Гибла большая, красивая планета, полная силы и творческого буйства. Она уже пережила возраст своего детства. И на ней появились существа, невзрачные с виду, слабосильные, зато вооруженные самым мощным оружием из всего, что может дать природа, — умом.
На свой вкус и усмотрение они начали перекраивать родную планету, разрушали горы, останавливали реки, создавали новые моря и высушивали старые. Люди поднимались в заоблачные выси и опускались на дно океанов, штурмовали стратосферу и атомное ядро. Порой они уже и смеялись над планетой, называли ее «старушкой», «крошечной», «немощной», потому что их самолеты облетали вокруг света за несколько часов, их заводы создавали несуществующие в природе вещества, а их ученые вызывающе поглядывали в Космос. Так, наука и техника на Пирейе достигли небывалого расцвета, но только для того, чтобы погубить своих создателей.
Настоящие люди Пирейи на основе точных законов развития общества доказывали, что капитализм — обречен, но пусть лучше он погубит себя сам, только чтобы не вспыхнула Третья всепирейская война. Настоящие люди предлагали: хватит играться с ядерной бомбой! Это игрушка, которая может испепелить весь мир. Настоящие люди Пирейи организовали величайшее в истории человечества движение сторонников мира. К нему были привлечены люди всех рас и убеждений; бок о бок стали и те, кто был в обычной жизни врагами, идейными противниками, — ссоры и споры — потом!
Нет, Третья Всепирейская война не вспыхнула, мир победил, ни одна бомба не упала ни на СКГ, ни на Монию. Да только мало было радости от этого мира, ибо планета погибала.
Планета молчала, когда по ней стучали сапоги всевозможных завоевателей. Даже породив жизнь, она оставалась безжизненной, поэтому безразлично всасывала кровь, пролитую в бессмысленных битвах.
Планета терпела, когда ее поверхность начали сотрясать взрывы. Она не имела нервов, и ей было все равно, что аммонал выбрасывает грунт из котлована будущей электростанции, или, может быть, тротиловая бомба крушит человеческие жилища.
И только когда над Бурным океаном более чем две тысячи межконтинентальных ракет с водородными бомбами встретились с таким же количеством баллистических ракет-перехватчиков, планета вскрикнула.
Страшный это был «крик»! Он прокатился, обогнув Пирейю несколько раз, медленно затихая. От этого крика сдвинулись с мест горы, полегли леса, высохли реки. Гигантские волны океана неистово мчались по суше, смывая то, что пощадил ураган, а за ним медленно ползли радиоактивные облака, чтобы завершить уничтожение.
Долго, долго не прекращался этот стон мертвой материи! Он был слышен в грохоте пробудившихся от сна вулканов, в реве рек, что прорезали себе новые русла, в свисте бурь, которые разгулялись над планетой.
Затем над Пирейей воцарилась страшная тишина.
Нет, человечество не погибло. И даже число жертв было невелико по сравнению с масштабами катастрофы. Родная планета закрывала людей каждой своей морщинкой, спасала в каждой впадине. Люди, как кроты, зарывались поглубже в грунт. Но на поверхности погибло все. Разбитые, обгоревшие деревья уже не могли подняться. Высохла и пожелтела трава. Не стало зверей и птиц.
То, что осталось живым, было обречено. В атмосфере собралась такое количество радиоактивных изотопов, в первую очередь изотопов углерода и стронция, что гибель жизни на Пирейе была только вопросом времени.
Можно было дышать, работать — никто не чувствовал ничего, потому что общая доза радиоактивности была не смертельной. Но изотопы накапливались постепенно и незаметно отравляли организм. Первое поколение пирейцев могло дожить до своего возраста свободно, второе родилось бы болезненным и неполноценным. Третье поколение стало бы последним.
Звучали колокола храмов в Монии: «Покайтесь, грешники! Наступил конец света!»
Ревели джазы в Монии: «Живите сегодняшним днем! После нас — хоть потоп!»
Закрывались в Монии школы, потому что никто не хотел ни учиться, ни учить. Зачем?
Останавливались монийские заводы, что остались невредимыми. Разбежались остатки монийской армии.
Наступало самое страшное бедствие — деградация половины всего человечества.
И в это тяжелое время, когда, казалось, не было уже никакой надежды на спасение, когда в Монии разрушилось все, что создавалось веками, раздался над Пирейей твердый, уверенный голос:
— Человечество не погибло! Оно будет жить!
…Где же вы, «мудрейшие»? Кейз-Ол предлагал вам акции спасения, обещал за определенную плату обеспечить каждому из вас райскую жизнь в краю обетованном, в неприступной Урании.
Ах-ах, развеялась Урания радиоактивным пеплом. Прахом пошли и все ваши ожидания. Из могучих вы стали бессильными, из грозных — жалкими. Никто вам не подчиняется, никто не уважает вас. Наверху вас держали только деньги. А деньги потеряли для Монии любую ценность. Ни за какие деньги вы не купите для своих потомков жизнь и здоровье.
Коммунистическая партия Монии предложила всем другие акции спасения — акции, за которые придется платить единственной подлинно устойчивой валютой: собственным трудом.
Полусуточный рабочий день. Полнейшая дисциплина. Строгое нормирование продуктов и сжиженного кислорода… За все это рабочий получает антирадиационный скафандр, а его дети — место в антирадиоактивных глубинных убежищах.
Законы чрезвычайного положения — жестокие. Многим они пришлись не по вкусу. Бывшие «мудрейшие» пытались игнорировать их. Но когда на разрушенную Монию стал приходить голод, когда уже негде было взять жидкий кислород для антирадиоактивных скафандров, невольно пришлось покориться и им.
Генерал Крайн держался долго. Как человек предусмотрительный, он заранее оборудовал на большой глубине комфортабельный бункер и сделал запасы продуктов, воды и жидкого кислорода. Злорадно посмеиваясь, генерал сидел в своем хранилище и дописывал «Историю Второй Всепирейской войны» — просто так, для себя.
Но вот до бункера добрались бойцы народной милиции. Они конфисковали запасы Крайна. Зря генерал что-то лепетал о своих былых заслугах перед Монией, ссылался на болезнь жены. У бойцов были на все готовы ответы: сейчас речь идет не о прошлом, а о будущем; жена должна обратиться к врачебной комиссии; генерал Крайн по разнарядке местного комитета партии назначается чернорабочим на строительство кислородного завода. Конечно, гражданин Крайн может отказаться — это его дело. Но в таком случае он не получит продуктовых и кислородных карточек.
Волей-неволей пришлось пойти на работу. И вот там, впервые в жизни взяв в руки лопату, бывший генерал Крайн и встретился с Комиссаром антирадиационного надзора при Центральном комитете коммунистической партии Монии, профессором Эйром Литтлом.
Они сразу же узнали друг друга, ибо оба были без скафандров: людям старшего возраста повышенная радиоактивность воздуха уже не причиняла особого вреда.
Литтл взглянул заинтересованным взглядом на грязное, потное лицо Крайна, на его руки с кровавыми мозолями и усмехнувшись, обернулся к своему спутнику — мужчине в легкой антирадиационной маске, из-под которой выбивались непокорные пряди белокурых волос:
— Хочешь, Люстиг, увидеть того, кто подтолкнул меня на путь справедливой борьбы, к членству в Коммунистической партии?
— Конечно, хочу! — послышался сквозь резину маски приглушенный голос Люстига. — Где он?
— А вон, копает! — Литтл кивнул головой. — Бывший генерал Крайн!
— Не понимаю… — сквозь стекло маски видно было, как Люстиг наморщил лоб, припоминая.
