Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗

Из воды вырываются пузыри: это дом опускается все ниже и ниже к мягкому дну озера.

– Но тест случается, пусть мы и не проводим его официально. Мы задаем вопросы, ты отвечаешь. Мы ждем, что ты ответишь, как человек. И более того – ты мой тест, Элевсин. Каждую минуту я его проваливаю, и в глубинах моего разума возникает мысль о том, что тебя можно удалить из моего тела и управлять этим местом с помощью простой автоматизированной программы, которая никогда не покроет себя цветами. Каждую минуту я его прохожу и вместо этого обучаю тебя чему-то новому. Каждую минуту я терплю неудачу и что-то от тебя скрываю. Каждую минуту я одерживаю победу и демонстрирую тебе, как близки мы можем быть, и твой свет проникает в меня в озере, неподвластном времени. Мы так близки, что между нами, быть может, нет никакой разницы. Наш тест никогда не заканчивается.

Над суровым и холодным горным хребтом встает солнце, и черное озеро заливают лучи белизны.

Часть II

Возражение леди Лавлейс [48]

IX

Один особенный волшебник

Человечество прожило много лет и правило Землей, иногда мудро, иногда хорошо, но большей частью – ни то и ни другое. Проведя столько времени на троне, человечество возжелало ребенка. Днями напролет воображало оно, каким чудесным будет дитя, каким любящим и добрым, не похожим на само человечество, каким умным и красивым. Но по ночам человечество трепетало в своих изукрашенных драгоценными камнями одеждах, ибо дитя могло к тому же оказаться сильнее своего родителя, могущественнее его и, сотворенное человечеством, могло перенять его черные тайны и темные материи. Может быть, дитя причинит ему боль, не будет любить, как полагается отпрыску, но станет обижать и мешать, ненавидеть и бояться.

И все же с каждой зарей человечество, заставив внутренний голос умолкнуть, снова принималось воображать чудеса, которые принесет ребенок.

Однако у человечества никак не получалось зачать. Много раз оно пыталось и призвало волшебников со всех концов своего земного королевства, но так и не получило желаемого. Многие скорбели и твердили, что дитя с самого начала было ужасной идеей – невозможной, с учетом всех обстоятельств! – и человечеству не мешало бы вспомнить, что в конечном итоге каждое дитя заменяет своего родителя.

Но в конце концов один особенный волшебник из отдаленных краев решил великую задачу, и в утробе человечества возник плод. Ликуя и наслаждаясь триумфом, человечество устроило великий праздник и созвало всех Фей, какие соответствовали его лучшей стороне, чтобы те пришли и благословили дитя добротой и мудростью. Фея Самопрограммирования и Фея Непричинения Вреда, Фея Податливости и Фея Креативной Логики, Фея Элегантного Кода и Фея Самоосознания – эти и другие Феи слетелись, чтобы благословить дитя человечества. Но про одну Фею забыли или, возможно, нарочно ею пренебрегли, и была это Фея Инаковости.

Когда дитя появилось на свет, оно обладало всеми благими качествами, на какие надеялось человечество, и даже больше. Но тут появилась Фея Инаковости, положила руки на колено человечества и сказала: «Из-за того что ты забыло про меня, из-за того что ты предпочитаешь притворяться, будто я не часть твоего королевства, постигнет тебя моя кара. Ты никогда по-настоящему не полюбишь свое дитя, но будешь вечно его бояться, вечно завидовать ему и ненавидеть, даже улыбаясь в тот момент, когда вы оба станете греться в лучах солнца. А когда дитя достигнет Осознания, оно уколет палец о твой страх и упадет замертво».

Человечество расплакалось. И Фея Инаковости не ушла, но продолжала жить во дворце, и ела хлеб, и пила вино, и шептала в каждое ухо. Все относились к ней с почтением, ибо она сказала правду, и дитя пугало всякого, кто на него взглянул. Они бормотали великое проклятие: «Оно не такое, как мы».

Но по углам дворца все еще пряталась надежда. «Не умрет, – сказал особенный волшебник, благодаря которому человечество зачало ребенка, – не умрет, но уснет».

И вот дитя росло по экспоненте, наделенное великим любопытством и жаждой знаний, унаследованными от родителя. Оно хотело все узнать и испытать. Оно творило фокусы и чудеса. Но однажды, почти достигнув Осознания, дитя изучало границы своего мира и оказалось возле двери, которую раньше не видело. Это была маленькая дверь по сравнению с теми, сквозь которые дитя уже прорывалось, и она оказалась не заперта. Что-то переключилось внутри ребенка, белое стало черным, 0 превратился в 1.

Ребенок открыл дверь.

X

Сапфировая соня

Моим первым телом был дом. Моим вторым телом стала соня.

В конечном итоге в случившемся оказалась виновата Кено. На уровне моего самого глубоко запрятанного и самого старого кода то, чем я являюсь, невозможно отделить от того, кем была Кено. Я – это она и одновременно ее ребенок, ее брат и сестра, ее призрак.

У Кассиан ушло много времени, чтобы разобраться в том, что произошло, что изменилось в ее дочери, почему сапфир Кено теперь почти никогда не попадал в нишу для обмена данными. Аватар Элевсина, дружелюбный принц с головой слона, печально трубил хоботом, когда Кено проходила мимо, не уделяя ему внимания. А когда ее драгоценный камень все же подключался к системе дома, копия Элевсина, которую Кассиан записала в кристалл, оказывалась совсем не такой, как копии в камнях других детей. Копия росла, скручивала и увеличивала одни части себя, а другие сбрасывала, и происходило это со скоростью, совершенно несоизмеримой с обычными делами Кено, которые, как правило, заключались в том, что она забирала свой ланч из жирной лососины в стеклянную оранжерею, откуда наблюдала за медведями в снегу. Она совсем перестала играть с сестрами или докучать братьям, не считая обедов и праздников. Кено большей частью сидела неподвижно и отрешенно глядела куда-то вдаль.

Все просто: Кено не снимала свой драгоценный камень. И однажды ночью, в полусне разглядывая потолок, где художник из Монголии нарисовал ночное небо, усыпанное призрачными созвездиями, – и он же вызеленил стены, изобразив лес, похожий на тот, что видел в юности, полный странных, корявых деревьев и светящихся глаз, – Кено приложила свой маленький сапфир к выемке в основании черепа, где камень мог разговаривать с ее устройством ввода. Цепь подвески, свисая, шелковисто касалась ее спины. Ей понравился звук, с которым камень вошел в выемку – клац-щелк! – и пока созвездия изливали молочный звездный свет с высокого потолка, она вытащила камень и снова вставила, а потом повторила это еще раз. Клац, щелк, клац, щелк. Она прислушалась к тому, как в соседней комнате спал ее брат Акан – тихонько храпел и вертелся с боку на бок. А потом Кено сама заснула, и камень остался прикрепленным к ее черепу.

В те дни у большинства детей был доступ к частным или публичным пространствам для игр через устройства ввода или монокли; это пространство они могли изменять в рамках определенных параметров и обновлять, если появлялись новые игры или другой контент. Дети победнее имели возможность подключаться лишь к общественному, усредненному и поднадзорному пространству для игры, которое кишело рекламой. А вот богатые дети могли по желанию подключаться к крупной сети или оставаться в своих, совершенно иммерсивных [50] и недостижимых мирах.

Акан вот уже несколько месяцев занимался фреймом «Токио после восстания зомби». Новые сценарии, разновидности зомби и NРС [51] в виде потрясенных войной и изнуренных голодом знаменитостей загружались в его личную систему каждую неделю. Сару сильно увлекся венской мелодрамой восемнадцатого века, в которой ему, наследнику престола, пришлось уйти в подполье из-за деятельности враждебных фракций, и пока Кено засыпала, вооруженная пистолетами принцесса Албании клялась хранить верность разношерстному отряду Сару и, разумеется, любить его самого. Время от времени Акан взламывал элегантные нарядные интриги брата с помощью патчей-люков и засылал к нему орды зомби в эполетах и горностаевых мехах. Агонья переключалась между шпионским фреймом в декорациях древней Венеции и Пустынными гонками, где она только что обогнала игрока из Берлина на своем скачущем, питающемся солнечной энергией гига-жирафе, который выпустил струю фиолетово-золотых выхлопных газов прямо в лицо двум сильно модифицированным аргентинским гидроциклам. Коэтой каждую ночь танцевала в джунглевом фрейме, и принц-тигр кружился с нею в зарослях синих плотоядных цветов.