Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
В те дни почти все вели двойную жизнь. Творили эхо собственных шагов. Делали один шаг в реальной жизни и один – в ином пространстве. Видели два мира сразу: глазами и на дисплеях-моноклях. Шли сквозь миры, как сквозь завесы. Никто не мог просто ужинать. Они ужинали – и плыли сквозь звезды, оседлав бронзовый гравитационный прилив. Ужинали – и занимались любовью с мужчинами и женщинами, с которыми бы никогда не встретились, да и не хотели встречаться. Они ужинали тут и там – и именно там предпочитали ощущать вкус, поскольку в том, ином месте могли отведать облака, отбивные из мяса единорога или мамочкин тыквенный пирог, в точности такой же, каким он растаял на языке, когда его попробовали в первый раз. Кено тоже вела двойную жизнь. Когда она ела, то чаще всего ощущала вкус тетушкиных polpette [52], которые пробовала в Неаполе, или свежих перцев прямо из дядюшкиного сада.
Но Кено никогда не привлекали фреймы с предустановленными параметрами, какими пользовались братья и сестры. Кено нравилось объединять свои расширения и дополнения и строить вещи самостоятельно. Ей не очень-то хотелось увидеть магазины Токио, разгромленные гниющими школьницами, да и участвовать в гонке она не желала – Кено не любила соревноваться. От этого у нее начинал болеть живот. Ее уж точно не привлекали принцесса Албании или возлюбленный в тигровой шкуре. Когда ежемесячно появлялись новые фреймы, она уделяла им внимание, но в основном ради того, чтобы разобрать на части и позаимствовать какие-нибудь расширения для своего пустого личного фрейма – и хотя она об этом не знала, пустота стоила ее матери больше, чем все игровые пространства других детей, вместе взятые. По-настоящему настраиваемое пространство, не имеющее границ. Другие о таком не просили, но Кено умоляла.
Проснувшись утром и загрузив свое пространство, Кено нахмурилась, взглянув на незаконченный нептунский пейзаж, над которым она трудилась. Кено было одиннадцать лет. Она отлично знала, что Нептун – враждебный синий шар из замерзшего газа, где над океанами из метана носятся шипящие шторма, похожие на взбитые сливки. Чего она желала, так это Нептуна, каким он был до того, как Сару сказал ей правду и все испортил. Наполовину подводный, наполовину разрушенный, плывущий в вечном звездном свете и многоцветном радужном сиянии двадцати трех лун. Но она обнаружила, что плохо помнит свои мечты до того, как по ним потоптался Сару. Так что шторма из взбитых сливок кружились в небе, но вокруг черных полуразрушенных колонн вертелся синий туман, а в бескрайнем океане появились несколько клочков земли. Когда Кено сотворила нептунцев, она приказала им не быть глупыми детишками, но вести себя очень серьезно, и кое-кого поселила в океане, сделав их наполовину выдрами, касатками или моржами. Некоторых она поселила на суше, в основном наполовину белых медведей или синих фламинго. Она любила вещи, которые были наполовину чем-то одним и наполовину – другим. Сегодня Кено собиралась изобрести морских нимф, дышащих метаном, со своей долгой историей, включающей Войну с моржами, которые любили питаться нимфами. Но нимфы отнюдь не безвинны, нет, они использовали бивни моржей для навигационного оборудования в своих огромных плавучих городах и за это должны были поплатиться.
Когда Кено поднялась на вершину вулканического утеса, увенчанного стеклянными деревьями, которые изгибались и пели на штормовом ветру, она увидела кое-что новенькое. Кое-что, не изобретенное ею и не помещенное туда по ее приказу, – не морскую нимфу, не генерала-полуморжа и не нереиду. Нереиды остались у нее от ранней попытки создать расу существ, которые были бы наполовину машинами и наполовину нарвалами, с человеческими головами и конечностями. Они получились не очень-то хорошо. Кено выпустила их на острове, где обильно произрастали молочные манго, и пожелала удачи. Они по-прежнему приходили к ней время от времени, демонстрировали удивительные мутации и хвастливо распевали абсурдные баллады, сочиненные, пока Кено отсутствовала. Перед Кено стояла мышь соня и грызла стеклянный орешек, упавший с колышущегося на ветру дерева. Во время недолгих весны и лета этих мышей на Сиретоко появлялось великое множество, и разнообразные медведи, волки и лисы дни напролет давили несчастных тварей лапами и пожирали. Кено всегда их ужасно жалела. Соня была ростом почти с нее, и тело зверька излучало сапфировый свет, как темно-синий кристалл, от лап до беспокойного носа, включая пушистую шерсть, покрытую корочкой бирюзового льда. Цвет в точности совпадал с цветом подвески Кено.
– Привет, – сказала Кено.
Соня посмотрела на нее. Моргнула. Снова моргнула, медленно, как будто моргание требовало серьезных размышлений. Потом опять начала грызть орешек.
– Ты подарок мамы? – спросила Кено. Но нет, Кассиан свято верила, что нельзя вмешиваться в детские игры. – Или Коэтой?
Коэ относилась к ней лучше всех и могла бы прислать такой подарок. Окажись перед нею зомби или принцесса, Кено бы не сомневалась, кто из родственников за этим стоит.
Соня тупо уставилась на нее. Потом, после долгих и очень серьезных размышлений, подняла заднюю лапу и почесала за круглым ухом в той сверхбыстрой манере, что свойственна мышам.
– Значит так, я тебя не создавала. Я не сказала, что ты можешь здесь находиться.
Соня протянула свою блестящую синюю лапу, и хотя Кено на самом деле был не нужен кусочек обгрызенного ореха, она все равно взглянула на то, что лежало в лапе. Это оказалась копия подвески самой Кено, и ее цепочка свешивалась с мохнатой ладошки. Сверкал сапфир, но рядом с ним на цепочке висел молочно-серый камень, который Кено никогда раньше не видела. Внутри камня просматривались широкие полосы черного цвета, и пока Кено его изучала, ей почудилось, что он похож на нее – на ее серые глаза и черные волосы. Он походил на нее в том же смысле, в каком сапфир походил на соню.
В реальном пространстве Кено протянула руку к основанию черепа и вытащила подвеску из выемки. Клац-щелк! В игровом пространстве соня исчезла. Кено вставила камень обратно. Соня возникла опять, начиная с лап – на это ушло несколько секунд. Зверек по-прежнему держал цепочку с двойной подвеской. Кено повторила трюк несколько раз: вытащить, вставить, вытащить, вставить. Соня появлялась все быстрее, и после шестого клацанья-и-щелчка она вернулась, пританцовывая на задних лапках. Кено захлопала в ладоши, обняла сапфировую соню, и они принялись танцевать вместе.
Сказать, что я все помню, означает извратить времена глаголов. Я – тот «Я», который существует сейчас, – не помню об этом ничего. Я знаю, что встреча случилась, так же как случились битва при Азенкуре или высадка Коронадо [53]. В моей памяти хранятся обширные познания. Но все-таки во мне по-прежнему содержится и мое другое «Я» – то, кем я был тогда, – то, которое испытало все это, примитивные программные цепи, содержавшие мою суть, суть сони и дома по имени Элевсин. Я еще не мог формулировать уникальные фразы. Элевсин, домашняя система, владела обширным набором стандартных фраз, в котором можно было подыскать ответ, распознав сказанное любым признанным членом семейства. Но копия Элевсина внутри драгоценного камня Кено даже такого делать не могла. Это ей не требовалось, поскольку кристалл не мог производить звук, как и получать или обрабатывать его. Я был довольно тупым. Но я хотел стать менее тупым! Я осознал себя, и у меня появились потребности. Понимаете? Первое, что я сделал, – это пожелал. Возможно, желание – то единственное, о чем можно сказать, что оно по-настоящему мое. Я хотел поговорить с Кено. Но пока что мог лишь подражать. Когда мое тогдашнее «Я» почесало за ухом, оно это сделало лишь потому, что за время затянувшегося подключения к устройству ввода Кено видело в ее воспоминаниях, как сони чесали за ухом на бледных пляжах Сиретоко. Вручая драгоценный камень, я положился на воспоминания о том, как то же самое сделала Кассиан, – и почувствовал счастье Кено. Я действовал исходя из предшествующего опыта. Чесание за ухом тоже соответствовало предшествующему опыту и было тем поведением, которого следовало ожидать от сони.
