Князь Стародубский (СИ) - Лист Банный (е книги TXT, FB2) 📗
— Ему уже двадцать лет, а ни своего двора, ни жены, ни детей, да и ума, как у ребенка. По уму и наказание. Пусть отец его поучит, Ефим. Что бы месяц сидеть не мог. Поняли ли? — Спросил я у смердов из Бобровиц.
Те отмерли и часто закивали головами.
— Вот и хорошо. Проверю. Пошли, бояре.
Постояли. Помолчали.
— Правильно все сказал и сделал, Олаф, — наконец произнес Кнутович, — а еще полгода назад, в такой же ситуации, вел себя как телок. Все же повзрослел.
— Это когда?
— С Алводом, сыном Хрольфа.
— А … Я уже и забыл.
— Ну-ну.
Обед закончился и народ побрел по рабочим местам. До самого вечера я продолжал шататься по Белой горе, намечая фронт работ. Вечером, возвращаясь в старую усадьбу, мои спутники временами поглядывали на горб, укрытый полотнищем, но помалкивали, не проявляя нетерпения и любопытства. Проехали гостеприимно распахнутые ворота и остановились у самого крыльца.
— Губа! Немир! — Позвал я холопов. — Возьмите вот это и несите ко мне, наверх. А бочонок тащите в трапезную, — указал я им.
— Вас же, бояре, буду ждать там. Умывайтесь и приходите. С женами и детьми.
Где-то через час спустился в зал, где уже кучковались мои ближники и их семьи.
— Всех прошу к столу. — Пригласил заинтригованных гостей. — Симион, не в урон чести, открой бочонок. В нем нектар, боюсь холопы расплещут.
Народ расселся. Любава поставила перед каждым взрослым серебряный или стеклянный кубок. Отец Лаврентий, старенький поп из Нового Листвена, случившийся по делам в усадьбе, прочитал молитву.
— Кто так закрыл бочонок? — Бормотал Симион, мучаясь и кряхтя. — Криворукие.
Наконец тот поддался.
— Любава, набери братину и подай мне.
Холопка исполнила указание и протянула мне серебряную посудину, полную почти до краев.
— Вы все мои близкие. Моя семья. — Начал я. — Поэтому хочу провозгласить первую здравницу за вас, за вашу заботу и любовь
Пригубив волшебное вино, я пустил братину по кругу. Через пару минут та вернулась ко мне уже пустая. Тем временем Любава наполнила кувшин портвейном и разлила его по кубкам.
— Очень крепкое вино, — заметил Дружина, — но вкусное и пахучее.
— Ага. — Согласился с ним Жданович.
Остальные одобрительно покивали головами. Еще бы! Этот порто обошелся мне как полдома Серёги Воробьева.
— Вторую здравницу провозглашаю за Дружину Кнутовича. — Продолжил я.
Дождавшись, пока все отхлебнут из кубков, я подозвал старика.
— Ты верно служил моему отцу, а теперь и мне. Прими же в благодарность этот подарок.
Я опустил руку под стол, достал кинжал и протянул боярину. Тот взял и рука его неожиданно дрогнула. Справившись с мгновенной слабостью, потянул из ножен. Внимательно осмотрел клинок и, повернувшись к остальным, показал всем гостям.
— У-у-у-у-у…
Раздался восторженный гул. Причем если мужчины одобрили суровую красоту базеларда, то женщинам пришлись по душе богато украшенные ножны.
— Это еще не все. — Продолжил я, доставая увесистый сверток. — Серебро на 20 новгородских гривен.
Я развернул сверток и все увидели горку металла.
— Возьми, боярин.
Старик заграбастал сверток и посмотрел на меня. Показалось или и в правду в уголке правого глаза мелькнула влага?
— Спасибо, князь. Не ожидал, но отслужу.
— А куда ты денешься, старый. — Улыбнулся я. — Садись уже. Предлагаю закусить, чем Бог послал.
Утолив первый голод, я снова поднял кубок.
— Третью здравницу провозглашаю за Федора Ждановича. Выпьем!
Пригубил чуток, вино крепкое, а тело малолетки. Пить по полной — свалюсь под стол.
— Подойди, боярин. За верную службу жалую тебе этот клевец и 20 гривен серебра.
Клевец, конечно, был не так богато украшен, как кинжал, но работа была изумительная, а золотая инкрустация придавали его хищной элегантности дух богатства.
Очередной восторженный гул.
Так и пошло. Перекусили, выпили, подарки. Симион и Василий Ждановичи получили по наконечнику для рогатины и по 5 гривен серебром. Ян Малый, сын Федора, не мог наиграться новым ножом. К всеобщему удивлению, он получил две серебряные монеты, которые тотчас у него отобрали и принялись рассматривать. Диковинные драконы и небывалая четкость чеканки вызвали новые охи и ахи женщин и заинтересованность у мужчин. Отец Лаврентий получил 2 гривны на церковь. Дошла очередь и до прекрасной половины. Елена, жена Дружины, худющая гречанка 38 лет, любовалась массивным золотым перстнем с большим сапфиром, под цвет ее глаз.
— Такой впору только Великому князю. — Изрекла она, но снимать украшение и не подумала.
Переяслава, жена Федора, получившая такой же, только с рубином, молча кивнула, соглашаясь с подругой.
Верея, дочь Кнутовича, не отрывала глаз от серёг с крупными жемчужинами, а Варвара, 6-летняя дочка Ждановича осторожно прикасалась пальчиками к паре сережек, в форме бантиков, украшенных маленькими изумрудами и бриллиантиками. И женщины, и девочки получили в придачу по золотой монете «на ленты». Панды смотрелись не так красиво, как драконы, зато золото, большая редкость в северо-восточной части Руси этого времени.
В общем, вечер удался.
— Ты как, старый, не слишком пьян?
— Знаешь, Олаф, твое вино коварное, как греки. Вроде и выпили не так много, а в голове уже шумит.
— Хотел с тобой наедине поговорить.
— Сегодня уже не получится. Давай завтра. У меня много вопросов.
— Ну завтра так завтра. А на счет вопросов… Не на все есть ответы. Но я попробую, таиться не стану.
— Хорошо, Олаф. Давай дальше пировать!
Подошел и Федор.
— Откуда это все, князь?
— Из погреба. — Улыбнулся я.
— Видел. Но! Я служил твоему отцу, теперь тебе. Никто не может упрекнуть меня за плохое отношение к своим обязанностям. Однако все это … сбивает. Я не знаю, откуда ждать неприятности и не смогу их предотвратить.
«Как-то неожиданно нарисовался глава будущей контрразведки» — удивился про себя такой удаче.
— Завтра, как Дружина отойдет, мы с ним встречаемся, чтобы обсудить кое-какие вопросы. И этот тоже. Приходи. Отправь старшим на стройку Симиона Дружиновича, а сам останься в усадьбе.
— Понял. Приду. — Жданович отошел к жене и детям, продолжавшим рассматривать подарки и меряться, у кого круче.
Еще днем решил рассказать все, вернее почти все, своим боярам. Все же они ближайшие помощники и должны представлять, хотя бы в общих чертах, мои цели и свои задачи. Стрёмно, конечно. Вселенец в тело князя попахивает серой. Одна надежда, что христианство еще не укоренилось на Руси, особенно на Севере, настолько, чтобы народ окончательно забыл языческие традиции. Тем более, рядом граница с буртасами, мордвой и прочими черемисами. А для язычества такие фокусы — обычное дело, так что может и не потащат меня в монастырь.
Вроде бы и выпил вчера чуток, а голова трещала и из тела, казалось, вытащили все кости. Еле встал и шатаясь побрел, вдоль стеночки, умываться. Кое-как оделся и поковылял во двор. Народ уже уехал на Белую гору. Остались только несколько домашних, женщины, да Некрас, кметь Ждановича, на охране.
— Любава! — Хрипло прокаркал несчастный князь. — Притащи квасу, холодненького. Много!
Хихикая, девка скрылась в сенцах. Подошел к хмурому боярину Федору.
— А Дружина где?
— Сейчас подойдет, тоже квас хлещет.
— А ты что, не пил вчера? Выглядишь свежо.
— Не пью много. Не по нутру мне. Да и вино твое, князь, больно крепкое. Меня бесит, когда голова плохо соображает.
«Все, быть тебе начальником Тайного приказа и прочих, многих» — решил я.
Напившись вволю холодного кваску, отдал Любаве и велел:
— Отнеси в трапезную. И передай боярину Дружине, чтобы туда приходил.
— Пошли, Федор Жданович, обсудим дела наши скорбные.
— Почему скорбные?
— Сейчас расскажу, пошли.
Расселись за столом. Я с Кнутовичем, опять жадно припали к кубкам с квасом, Федор только пригубил и ухмыльнулся, глядя на нас.
