Завод: Назад в СССР. Книга 2 - Дамиров Рафаэль (бесплатные версии книг TXT, FB2) 📗
– Какое такое? Засвечены? – нахмурился я, пытаясь разглядеть на просвет и найти нужный кадр.
– Такое! – и Вениамин Лютикович возмущённым жестом ткнул в то, что было запечатлено на втором кадре от начала плёнки.
Лично для меня – ничего удивительного, а вот моего собеседника заметно напрягал вид ветерана труда в трусах.
– Мужика в одних трусах… – пояснил он, процеживая слова через стиснутые губы, как через ситечко.
Затем вдруг замер, дёрнулся вперед, пригляделся и воскликнул:
– Погоди, так это ж наш ветеран труда!
Повисла неловкая пауза. Журналиста можно было понять, но и меня тоже. В принципе, я никого не обманывал, и сказал, что возьму фотоаппарат, чтобы использовать его в личных целях. Просто не уточнил, в каких.
По лицу журналиста можно было прочесть, как в голове происходит мыслительный процесс. Он пытался осознать, как вообще фотография полуобнаженного работника попала на его фотоаппарат. Нет, как попала – оно, по большому счёту, понятно, но вот для чего эта фотография мне, главред никак не мог для себя объяснить.
– Ты чего, совсем сдурел? – наконец, видимо, так и не найдя объяснения, выдал он. – Ты что вытворяешь? Геннадий Данилович – заслуженный человек, я о нём буду статью в еженедельнике выпускать, а ты…
Он запнулся и тяжело вдохнул воздух через ноздри, на которых даже проявились сосудики. Я, дабы малость сбавить драматизма, решил пошутить.
– Ну, может, он не против был. И вообще, чем не репортаж – один день из жизни нашего ветерана. От и до.
Судя по тому, что у главреда начал дёргаться глаз, шутку он не оценил. А потом вовсе выдал:
– Не знал, что ты таким увлекаешься, Егор, – сказал он чуть ли не замогильным голосом.
Понятно, мой юмор не сработал. Придётся рассказывать журналисту, для чего я сделал эту фотографию – и почему её нельзя просто выбросить.
– Давай-ка присядем, – спокойно сказал я. – Мне надо кое-что тебе рассказать.
Он посмотрел на меня с сомнением, но поговорить согласился. Мы сели за стол, только главред сделал это, охая и ахая, и то и дело качая головой. Надо было срочно исправлять ситуацию, пока он ещё хотя бы слушает, а не выволок меня за шкирку и не запер дверь.
Он с шорохом подвинул к себе пепельницу. Та уже была настолько забита, что напоминала ощетинившегося ежика, но хозяина кабинета это ни чуточки не смущало. Он вытащил пачку сигарет из нагрудного кармана, закурил и продолжил стряхивать пепел в “ежика”.
– Очень надеюсь, что ты найдёшь нужные слова, чтобы мне все объяснить.
Придётся постараться. С другой стороны, Вениамин Лютикович ведь – пресса? Вот и хорошо. Я принялся рассказывать подробно и с самого начала. Я поведал, как этот так называемый ветеран труда на самом деле ветераном может называться только номинально. Звание у него такое есть, а заслуг соответствующих – нет. Потом надо было поделиться, как я накануне вдрызг разругался с начальником, которому ветеран как раз и стучал на коллег. И как этот самый Геннадий Данилович, уважаемый человек, пытаясь от меня избавиться, украл у другого рабочего золото и подложил мне в тумбочку.
Я говорил и говорил, и можно было заметить, как меняется лицо журналиста.
– Во как, оказывается, бывает! – изумился он и и растёр тыльной стороной ладони нос. – Егор, а ты уверен, что это он? Он такой мужик дельный, вроде, обстоятельный. Я бы даже сказал, обаятельный, в каком-то смысле.
Вениамин, наверное, много лет уже работал, прославляя завод, и никак не мог поверить, что тут прячутся такие химеры.
– Потому и обаятельный, что у него язык без костей, и он его из одного места у начальства просто-таки не вытаскивает.
– Откуда? – не сразу догадался мой собеседник.
Ах да, белый воротничок. Пришлось говорить как есть, чуточку грубее и более доходчиво.
– Из жопы начальника.
Главред поперхнулся сигареткой, но кивнул.
– М-да, дела! Ну всё-таки, как ты понял, что это он?
– Он в тот день, когда участковый в цех приходил, куртку порвал, а на руке ссадины остались, а у меня в тумбочке есть такой задир металла – заусенец, что ли. Об него как раз можно зацепиться, – спокойно объяснил я суть одной из главных улик, которые вывели меня на подозреваемого. – Ну и понятно сразу, что на такую подлость способен только стукач со стажем. Всё вовремя сделать и перед коллективом не расколоться, понимаете? А потом, когда я его сегодня щелкнул, он ведь сказал, что я ничего не докажу. Так и сказал, а это что значит? Стало быть, признался, но на словах и только мне. А вообще, я поспрашивал, мужик он с запашком. Рабочих сдает за милу душу, это многие говорят.
– Ха, точно ветеран! – грустно усмехнулся главред. – Представь, такой заголовок в нашем еженедельнике выйдет. Ветеран стукачества! – он с сокрушённым видом помотал головой. – Жаль, после такого и меня попросят с работы. Сам понимаешь, цензура. Нам такие громкие заголовки нельзя писать про уважаемых людей. Тут тоньше надо сработать.
– Поэтому мне очень нужен снимок, – настоял я.
Разговоры – это хорошо, но хорошо в меру, потому что времени у меня было в обрез. Не знаю, сколько займёт печать фотографии, но лучше начинать прямо сейчас.
– И куда ты эти фотографии нести собрался? – спросил он.
– На доску отчёта повешу.
На этот раз журналист шутку оценил, улыбнулся. А я ещё пояснил ему задумку.
– Последнее спрошу, – серьёзно произнёс редактор, – я правильно понял, что ты его в раздевалке подкараулил и сделал снимок?
– Правильно, – подтвердил я.
– Ну, я не понимаю. Мужик и мужик, только полуголый. Как ты собираешься доказывать, что это он, а не ты золото украл?
– Распечатаешь фотографию, и сразу все поймёшь, – заверил я, сворачивая разговор.
Вопросов у Вениамина не осталось, сомнений, судя по решительному виду – тоже. Мы пошли распечатывать снимок. Как раз, пока мы чесали языками, плёнка, подвешенная на специальной леске, подсохла.
Главный редактор опять выключил свет и подошел к фотоувеличителю. При помощи этого нехитрого прибора с тридцатипятимиллиметрового негатива можно было распечатать снимок необходимого размера. Журналист включил специальный фонарь, горевший красным светом. И начал аккуратно регулировать масштаб с помощью перемещения цилиндра с объективом. Принцип был понятен – опускаешь кронштейн с цилиндром ниже, и масштаб уменьшается. Поднимаешь – наоборот, увеличивается. Потом он настроил резкость.
– Вот так пойдёт, – прокомментировал главный редактор, закончив регулировку.
Выключил фотоувеличитель. Положил лист фотобумаги (эмульсионным слоем вверх) на рамку и прижал его.
Снова включил фотоувеличитель. На бумаге появились первые бледные очертания. Несколько секунд ещё нужно было подержать. Закончив с экспозицией, главный редактор поместил бумагу в проявитель. После промыл и поместил в фиксаж. Повторив промывку, положил фотографию в отдельный тазик – полоскаться.
– Ну все, теперь нам осталось ее заглянцевать – и, считай, всё готово, – журналист не прогонял меня, а охотно пояснял каждое свое действие.
Глянцевал он в специальном электрическом приборе с двумя гибкими зеркальными металлическими пластинами. Резиновым валиком главный редактор раскатал мокрую фотографию, приклеивая на лист. Вставил в прибор, где, будто в печи, просушил снимок. Ну а когда достал фотографию, та привычно блестела – готовенькая. Да, это тебе не на шкаф клеить и ждать, пока отпадёт само, как осенний лист.
Дел оставалось мало, с помощью резака придать фотографии законченный вид. Что главный редактор и сделал.
– Собственно, готово, – он вручил мне снимок.
Движение получилось неловким – кажется, Вениамина до сих пор сильно смущало то, что, собственно он печатал.
А вот фотография получилась четкой. Я улыбнулся уголками рта, глядя на перекошенную от злости рожу ветерана труда. Но самое главное, на снимках было отчётливо видно, что в шкафчике спрятан инструмент и куча всякого добра, явно принесенного из цеха.
