Самый черный день (СИ) - Адрианов Юрий Андреевич (полные книги txt) 📗
Распахиваю форточку и бросаю котлету вниз.
— На, ешь!!
Муха-бум-бум устремляется вслед. Гудит, как паровоз. Видимо, от радости. У самой земли котлету подхватывает голубь-клювожор и глотает целиком.
— Не повезло тебе, красавица!
Настроение — ни к черту. Вот так, сразу с утра. А вам бы понравилось, если б в вашу комнату ломилась муха-гудила размером с котёнка?
Выхожу на балкон — проветриться. А там — сюрприз. Бочаны в деревянном ящике вымахали до невероятных размеров. Красные, бугристые, с усиками. Распухли от гордости. Не Бочаны, а монстры какие-то. Как же я их проглядела?
«А все потому, что лень-матушка вперед тебя родилась!» — шепчет злобный внутренний голос.
Теперь они только в суп и годятся. Значит, понесу их Плюшкиной матери. Авось на фрыгурцы выменяю.
А воздух на улице — будто звенит. Эх, знатное нынче лето!... Но, конечно, не такое, как опасное лето двадцать пятого года, когда лягушки-крокозябры забирались на балкон, а бабушкина многоногая курица снесла триста шестьдесят яиц! Ну и слава Богу.
— Ма-аам! Я к Плюшке! Избавляться от этого безобразия.
Безобразия — полный рюкзачина.
— Проглядела, значит… Ну и лентяйка же ты! — мать качает головой.
— Да не хмурься! Будут тебе фрыгурцы свежие, зеленые!
— А котлета где?! Господи, да неужели ты опять скормила ее этим клятым мухам, да я тебя…
— Всё! Убегаю!
Я спрыгиваю с балкона на подъёмник и начинаю крутить ручку. Мама в гневе страшна, как Буль-Буль весной.
— Дашка!! Папа сегодня у Семеныча в шахматы играет! Пирожков им купи!!
— Куплю, если не заблужусь!
Она грозит мне кулаком из окна.
Подъёмник скрипит. Не скажу, что это слишком удобное средство передвижения. Вообще-то папа сделал его для старой бабушки Агафьи. На лифте ездить стрёмно — говорят, в шахте завелся Немышить. Двенадцать этажей пешком? Ну уж нет.
Люлька застопорилась где-то между первым и вторым этажом. Н-да. Хорошо, что кроссовки на ногах. Небось пятки не отобью.
На углу дома висит табличка: «Сов……. улица». Точнее, висела. Нашелся добрый человек, который взял краску и подписал: «Совиная». А что? Совы — клёвые. Жаль, что вымерли.
С тех пор и зовут наш райончик Совушкой. Совушка — это уже не Пояс, но еще и не Перья. В общем, местечко что надо. А в архитектурном плане — ничего особенного, натуральнейший спальник. Многоэтажки панельные, дворики, спортплощадки. Даже каток есть.
Плюшка живет в Перьях, почти у самой стены. Её папка когда-то работал с приезжими, вот и получил квартирку. Точнее, домик.
И чего все так в Перья рвутся? Я вот не рвусь. Ну, от Ядра далеко, это да. Местных почти нет. Я б там со скуки подохла, честное слово.
Пробегаю через Свальню. Ну, это место такое, куда люди выбрасывают все ненужное.
Место, скажем так, не самое приятное. Потому что пованивает.
Если б не местные местные, разрослась бы помойка на всю Ракушку.
В кучах копошатся Мусора. Фыркают, рыщут, чего бы на обед сообразить. А рацион у них простой — все, что потухлее. Бабушка Агафья всегда говорила: кто попивает и бомжует, да на улице ночует, может Мусором стать. Правильно говорила. Если квартиры нет, надо не попрошайничать, а идти к приезжим в жилищную контору.
В детстве пацаны, бывало, ловили Мусоров. На рыбью голову приманивали. Дурацкое занятие. Ну что такое Мусор? Комок липкого тряпья. Может покусать, но не сильно.
Между кучами ползают Шшляпники, собирают то, что мусора не съели. Бабушка Агафья говорила: если бросить где-то старую шапку или берет, из него обязательно вырастет Шшляпник. Глупости, конечно. Шшляпники почкованием размножаются, как все нормальныеместные.
Один из них, совсем жухлый, прямо какая-то драная кепка, подползает ко мне. И смотрит грустными глазами.
— Шшшшш… Ш-шш…
Зашипел, жалостливо так. Ну как не дать такому бочанный лист?!
Ам! — и нету. Зубы у Шшляпников что надо. И дерево, и мыло — все перемелют.
— Э, нет, ты за мной не увязывайся!
И правда — вон, из-за забора уже Коньпальто выглядывает. Охотится.
Коньпальто — это пальто. Чаще всего — синее, с высоким воротом. Бегает на передних ногах — рукавах. И резво бегает. Издалека можно за лошадку принять. Людям не доверяет (и правильно делает). Питается исключительно Шшляпниками. Та еще зверюга.
А за свальней — речка Омутинка. Одно название, что речка — заболотилась по самые уши.
На мостике притаился припозднившийся Ночной Ловелас. Сунулся было ко мне. Лениво замахиваюсь сумкой. Не на ту напал, милый-дорогой. Отскакивает к перилам. Ишь ты. Помнит мой тяжелый рюкзак.
— Неплохо бы и домой. Утро на дворе. Кыш, кыш!!
А если серьезно — чудище ещё то. Охотится на людей. Чаще — на женщин. Мужчинами тоже не брезгует, если те совсем пьяные.
Допустим, идет через мост запоздавшая дамочка. А к ней подходит человек одинокий, в шляпе, да в курточке. Лица в темноте не разглядеть. Руки — как клешни. То есть натуральные клешни.
«Это он в перчатках кожаных» — думает дамочка.
Незнакомец-то обходительный — берет под ручку, подводит к перильцам. Мол, глядите, какая красота: луна, кувшинки, лягушки-крокозябры. Ночной Ловелас, ясно дело, времени не теряет. К руке приклеивается так, что не отодрать. Сердцеедка наша уже и на ногах не держится. В клешнях-то отрава. Незнакомец — прыг в реку, в самый омут. Вместе с дамочкой. А там, на глубине спокойненько ужинает. И попадаются же такие дуры!
И ведь попадаются…
Каждый раз, когда смотрю на Стену — дух захватывает. Такая громадина! Сама высоченная, полированная. Наверху антенны всякие торчат. Её еще давным-давно вокруг нашего города выстроили. Если б не Стена, мы б все давно копыта откинули. Приезжим-то хорошо, они в масках ходят дыхательных (надевала как-то одну — гадость; лицо потеет и чешется жутко). А нам как? Там ведь, за Стеной, совсем нечем дышать.
У подножья гнездится резиденция приезжих, школы, больничка, библиотека, комитет жилищный. Раз в две недели, по вторникам, через Западные Ворота протискивается кишка Железного поезда. Ракушечники встают в длинные очереди за пайком и жетонами. Приезжие всюду крутятся, беспокойные, как пучеглазы-хха. А как же! Надо всех пайком обеспечить, никого не забыть.
Вот и домик Плюшкин. Красненький, чистенький. Скучный.
Открывает Роза Михайловна. Такая же пухлая и круглая, как дочка.
— Ой, Дашенька!! Бочанчики принесла?
Фрыгурцы закончились — на рассольник ушли. Зато остались Глаззки Выдержанные.
Плюшка выскакивает из коридора, хватает меня за плечи и затаскивает к себе в норку. То есть, в комнату. А барахла там столько, что натуральная нора.
— Джерри-Джерри!! Пойдем скорее, Анжелика Двенадцатая родила!
— Что, опять?!
— Не опять, а снова!!! Ты разве не рада?!
Анжелика Двенадцатая — это морская свинка. Невероятно привлекательная и плодовитая особа.
Заказывать на жетоны всякие глупости — в Ракушке дело обычное.
Плюшка вот покупает исключительно зверье.
— Я, это… — смущается, — На канареечку коплю.
— Да на что она тебе? Лучше попроси Рыбу, она тебе голубей-клювожориков наловит...
Плюшка надувается, как воздушный шарик:
— Не! Нужны! Мне! Твои! Клювожоры! Они только и делают, что жрут!!
Это правда. Прикормила как-то одного, так он целую буханку хлеба за один присест слопал.
Лежим на диване, семечки лузгаем. Лето на дворе, ах, какое лето!
— Слушай, — спрашиваю. — А ты б за Стену хотела уехать?
Плюшка пожимает плечами:
— А чего мне там делать? Там все грязное, надо маску носить. И еще, наверное, работатьпридется…
Мамкина сестра, тетя Таня, однажды решилась. От балды просто, с мужем повздорила и сбежала. Посадили ее на поезд, отвезли на фабрику. Там еще люди из разных городов трудились. Работа очень ответственная и сложная: обувь делать. По восемь часов в день, без отдыха!! А зарплата — всего два жетона. Надоело это тете Тане, и вернулась она домой. Другое дело — у нас, в Ракушке полезным делом заниматься. Одежду шить, например, или пирожки печь. Делать, что нравится. И еще премию выдадут!
