Самый черный день (СИ) - Адрианов Юрий Андреевич (полные книги txt) 📗
Мы напряженно слушали, не двигаясь. За дверью шваркали, скрипели, царапали дверь, стучались, то слегка, как вежливый гость, то властно и требовательно, как полицейский. Минут через двадцать, не увидев угрозы немедленной смерти и понимая, что ничего поделать не можем, мы на цыпочках ушли в комнату, чтобы поговорить.
-Что будем делать? — спросил я.
-Да ничего, — мрачно ответил Паша. — Надеюсь, у них настолько соображалка отрубается, что они не додумаются взять лом.
-Я имею в виду вообще.
-Ну, идти нам некуда. Лично я пока никуда не собираюсь. Во-первых, нужно связаться с кем-нибудь, запросить помощь, как-то новости мониторить. Ну а если нас бросят… Значит, нужно обеспечить себя запасами. Воды как можно больше, что-нибудь с едой придумать. Не знаю, сколько мы тут просидим…
Мы замолчали. Каждый думал о своем. Лично я готов был заплакать.
За дверью стояла тишина. Настойчивый гость перестал напоминать о себе. Но я был уверен, что он недалеко ушел.
Я силился вспомнить, что обычно делают в разных фильмах о зомби или конце света, чтобы как-то сориентироваться. Жаль только, что они не имели к реальной жизни никакого отношения. У нас не было оружия, рации, огромной бензопилы и коктейлей Молотова. Интернет был полон истеричных сообщений, слухов, криков о помощи, отдельных попыток собраться вместе и редких приглашений в хорошие убежища. Последние вести от руководства страны заключались в том, что проводится эвакуация первых лиц. Потом — тишина. Людей оставили на произвол судьбы. Хотя, ругать особо было не за что. Во всем мире творилось то же самое, и никто не имел понятия, что происходит. Более менее осмысленные сообщения можно было найти в соцсетях США, Швеции, Австралии, некоторых отдаленных районов Сибири и Дальнего востока — выживали и самоорганизовывались либо там, где было много оружия на руках у граждан, либо в районах с низкой плотностью населения. В идеале — где наличествовали оба условия.
К сожалению, Москва не была таким местом.
Все, что мы додумались сделать — это наполнить бутылки, чашки, тарелки, тазики, кастрюли водой, зарядить всю электронику и выключить её, чтобы растянуть заряд. Паша сказал, что, скорее всего, отрубятся подстанции, а значит и насосы, гонящие воду по трубам. Питьевая вода, канализация, электричество в розетке — все эти блага цивилизации, которые стали столь обыденными, могут нас скоро покинуть.
Я надеялся, что до этого не дойдет.
Но ошибся.
Первые несколько дней были нервными. Мы перерыли всю квартиру в поисках еды, и найденное нас не радовало. В холодильнике были яйца, колбаса, молочка, немного овощей, какие-то сладости. В морозилке немного мяса, пельменей и полуфабрикатов. В шкафу нашли крупы, десять банок консервов. На сколько этого могло хватить?
Мы с жадной надеждой читали в Интернете все, что могли. Ждали информации о спасении. Но мир погружался в молчание. Связь работала отвратительно, я не мог даже позвонить матери. На третий день Интернет отключился. Удивительно, но сидя в закрытом помещении несколько дней, я только в этот момент почувствовал себя изолированным от мира.
По вечерам мы выглядывали в окно и видели одинокие светлые окна в громадах жилых домов. По улицам иногда пробегали зараженные. Ночью они все куда то прятались, а утром снова вылезали на свет и бесцельно наворачивали круги по двору.
Однажды по двору проковыляла, оступаясь на высоких каблуках, зараженная девушка в грязной и изорванной одежде. Измочаленная блузка плохо прикрывала ожог на боку и красивую молодую грудь.
Пару раз слышали крики и выстрелы.
Головная боль, тревога и подавленное настроение.
Я включил телефон, чтобы посмотреть, не написал ли кто.
Пришло сообщение от матери. Отправленное еще день назад. Прочитав его, я чуть не заплакал. Отчим так и не вышел на связь и не вернулся, и она пошла его искать… Я позвонил десять раз, слушая гудки, помехи, постоянные прерывания. Тупо набирал заново, раз за разом, пока связь совсем не отрубилась. Я не мог позвонить никому, ни её знакомым, соседям, ни своим однокашникам, никому! В отчаянье я швырнул телефон на пол, чувствуя полную его бесполезность. И свою тоже.
Мне было очень страшно.
Ладно. Все с ней будет хорошо. Пожалуйста! Там в городе, небольшом совсем, нет ничего, она сама сказала. Надо просто подождать пока связь восстановится.
Мама…
Вечером пятого дня мы сидели, отупев от безделья, переговорив и обсудив все, что только можно. Я перебирал струны на гитаре, Паша читал «Робинзона Крузо». Вдруг я понял, что мы сидим в темноте. Затих холодильник на кухне. Перестала ворчать вода в трубах.
С соседней кровати послышалось емкое матерное слово.
Я с ленивой радостью почувствовал, что мне как-то все равно.
Прошло две недели. В целом, ничего страшного. По утрам даже казалось, что все хорошо. По утрам читали или играли в карты, в сотый раз обсуждали, что мы можем предпринять. Как добраться до магазина? Как наладить связь? Паша предлагал по балкону перебираться в соседние квартиры и поискать что-нибудь там.
Смертельная скука — это когда ты готов умереть, лишь бы развлечься, мрачно шутил я сам с собой.
По вечерам было сложнее. Мы приучились лежать в темноте, смотря в потолок, перекидываться редкими словами. Из туалета доносился мерзкий запах. Вовсе не от нас — нет, мы, как цивилизованные люди выливали помои из ведра на улицу. Закончилась туалетная бумага, в ход пошли старые лекции и конспекты. От нас уже начинало пахнуть, но тратить питьевую воду на мытье мы не решались.
Наш рацион был смехотворен. С отключением электричества нам пришлось съесть все, что быстро портилось. У нас оставались консервы, мешок сухофруктов и сырой картошки. Ели мы один раз в день. Грызли макароны, давились, запивая водой. У меня постоянно болел живот.
Сколько мы протянем?
Прошло полтора месяца…
Компьютерные игры врут. Апокалипсис вовсе не такой интересный. Никаких веселых заданий, ходок за хабаром с оружием наперевес, мутантов, перестрелок с бандитами.
Ты просто лежишь и умираешь. Голодный. Усталый об безделья. Подавленный. По вечерам я любил смотреть, как на вымерший, тихий мегаполис опускается ночь. Как темные и высокие дома не загораются домашними огоньками. А звездное небо впервые за долгое время безраздельно властвует над этим местом.
В моем мире не осталось ничего, кроме своих мыслей. Это удивительное чувство… Если долго не шевелиться и просто смотреть за мыслями, то переходишь в какое-то пограничное состояние. Время идет по-другому. Мысли появляются и исчезают, как облака на небе, а я лишь слежу и лениво провожаю вдаль… Надо же. Смешно. Раньше я думал, что мои мысли принадлежат мне. Что я их контролирую. А сейчас даже забавно. Только дурак может думать, что он управляет облаками… Ха-ха.
Вода у нас была на исходе. Оставалась пара банок консервов. Мы чесались и пахли. Патлы обстригли друг другу канцелярскими ножницами.
В принципе, мы знали, что так и будет. Я знал. Настанет момент, когда нам придется выходить. Или просто сдохнуть.
Но в коридоре постоянно кто-то бродил. И это были не люди.
В один день Паша молча встал, надел кастет, вышел на балкон и полез наверх. Я лежал на кровати, чувствуя тупое безразличие внутри. Послышался звон стекла. Через полчаса я услышал свое имя и вышел на балкон. В руки мне упал увесистый мешок, а следом ловко спустился Паша. Взгляд блестел от адреналина, на губах впервые за долгое время играла знакомая ухмылка.
-У страха глаза велики, — бросил он. — Пустая хата, бутылки с водой, немного консервов, аптечку нашел. Сейчас бы витаминов. Скоро повторю рейд.
Я промолчал.
Со следующего рейда Паша не вернулся.
Я записал эту историю. Для вас. Мне просто больше нечего тут делать. Сижу и мараю бумагу. Вокруг так тихо, я один. Если кто-нибудь это прочитает, надеюсь, что у вас все хорошо.
А если честно, то не надеюсь. Мне уже на все наплевать.
Хотя, вру. Ведь я не решаюсь выйти. Было бы наплевать — вышел бы наружу.
