Гой - Прах Вячеслав (полная версия книги .TXT, .FB2) 📗

Вячеслав Прах

Гой

© Прах В., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Повесть первая

Изгой

Часть первая

Возвращение в Катарсис

«Символ» всегда был со мной. Год, целый год, проведенный в Коробке, я жил с ним. Теперь я полагаю, что если бы все-таки попробовал от него избавиться, вырезать из себя Катарсис навряд ли получилось бы. Хотя, совершив большое усилие над собой, став полноценным жителем Коробки, навсегда отказавшись от тех мест, где «символ» можно приобрести, вместо того окружив себя другими местами, дорогами, людьми, и в итоге – став другим, возможно, я бы не вернулся в Катарсис.

Беспокойно я жил этот год. Беспокойно я спал. В Коробке я не знал опасности, но в Коробке я не знал и себя. Изгой – это не только имя, но и состояние, другая форма мышления, видения, восприятия. Как иная реальность, Катарсис – самостоятельная, независимая от Коробки форма жизни, так и изгои, дети Катарсиса – воды другого мира.

Светлело, когда я вышел в град Покоя. Встретил Рассвет, какая удача, что не Ночью ступил ногой на эти земли. Я не знал точного времени, потому что время здесь шло иначе. Мои часы сразу же вышли из строя, их можно было смело выбросить, больше никакого толку от них не было. Они не имели особой ценности для меня, мне их никто не дарил, да и стоили они не так уж и много, потому я спокойно распрощался с ними и оставил в траве. Теперь нужно было купить другие. Как только я оказался в Катарсисе, «символ» исчез. Он всегда исчезал. Теперь, чтобы выбраться из Катарсиса, нужно было приобрести другую вещь, которая стоит дороже «символа». Попасть в Катарсис проще, чем выбраться из него. Редко кто выбирается. Купить «истому» нельзя было просто так, за деньги. Только один изгой на целый Катарсис был способен передать «истому». Изгои не знали ни имени его, ни как он выглядит на самом деле, хотя легенды они любили сочинять, хлебом не корми – дай слухами любую дыру заполнить. Поговаривали, он из пророков. Побежать на линию стражей и попытаться переть буром – равносильно самоубийству. Если не пристрелят стражи, уничтожит Катарсис. Здесь нет выхода на месте входа, сколько трупов умыло земли града Покоя, прежде чем это стало табу для всех изгоев – и на пальцах не пересчитать. Я не только изгой. Я еще и мазохист. Мне не нужны трудности, мне нужны очень большие трудности.

Стражи, заступившие в смену, их еще называют хранителями Катарсиса – хотя непонятно, для чего его охранять, если забрести в него случайно невозможно, как и случайно покинуть, – лениво пальнули несколько раз в мою сторону. Они стерегли конкретно эти земли, была у них своя задача. Складывалось со стороны впечатление, что они чего-то ждали. Ни в станице Покинутых, ни в Мертвых водах, ни на Землях трупов стражей не было. Стреляли явно в «молоко» и не целились. Они увидели, как я мирно ползу по земле в надежде не привлекать к себе внимания ни их, ни местной нелюди – ванаков. У меня не было с собой ни кинжала, ни ствола, чтобы защититься; хранители стреляли не для того, чтобы меня убить или ранить. Они стреляли, чтобы показать, что они есть, несут свою службу и видят, что происходит вокруг. Стражи в большинстве своем мирные, но и среди них найдутся отморозки, вот одни из них и поприветствовали меня. Один из стражей – мой хороший приятель, Степан, раньше выпивали с ним, да за нашу горькую перетирали. Приятная натура была – или есть? За год моего отсутствия, и к пророкам не ходи, многое поменялось – изгои изведали новые земли, открыли дары, о которых ранее не знали, дополнили свои карты новыми маршрутами. Так было всегда, Катарсис – место, не поддающееся привычной для человека логике, здравому смыслу. Это не Коробка – здесь нет ни давящих стен, ни детей Коробки с компьютером в мозгу, ни роботов, ни безопасности. В этом мире свое время, свои законы, свои правила.

Я вышел к граду без особых происшествий: тихо, спокойно. Как говорится, тише воды, ниже травы в буквальном смысле – полз по земле, как червь. Видел, как один хранитель, стоявший у дороги к граду, поднял голову к небу и долгое время смотрел вверх. После Ночи каждому изгою хотелось посмотреть на мир, которого он был лишен шесть суток, подышать свежим воздухом, проводить Ночь. Это уже стало ритуалом. Бывал я в граде Покоя, который местные изгои называют курортом, и не раз. Один путь в Катарсис – через град Покоя. Град Покоя – это еще не совсем тот опасный, непредсказуемый Катарсис, в этих местах относительно спокойно, чего уже не скажешь о Землях трупов, граде Тишины и станице Покинутых. Много мест в Катарсисе неизведанных, непротоптанных. Никто не знает наверняка размеров его. Поговаривают бывалые изгои, что Катарсис не меньше Коробки, а быть может, и больше, но это только слухи. А если на секунду вообразить себе это, то ни один изгой и тысячной части не познал всего масштаба этой земли. Жил я Катарсисом. А Катарсис живет во мне до сих пор. Не отпускает, как клещ, в нутро вцепился – не вытащишь. Там, в Коробке, я маленькая букашка, пчела единого бетонного улья. А здесь дышу я. Тут изгой я среди таких же изгоев, бродяга среди других бродяг, бездомный среди других бездомных. Чей-то брат, чей-то друг, чей-то враг, и Имя у меня здесь есть. Иметь имя – это много. Это значит быть видимым.

Вот и пригодились карты. Не у каждого изгоя есть и третья часть тех карт, которые есть у меня. А без них в Катарсисе не выжить. Многие бы отдали накопленное за эти карты. Ценность карт в Катарсисе не измеряется деньгами. Их продать может лишь дурак, которому они достались даром. Карты либо передаются, либо меняются на такую же ценность, соизмеримую. И никто не носит карты при себе, находясь в безопасном уголке, вдали от дорог. Их прячут по всей территории, зачастую в труднодоступных местах. Я спрятал свои карты вблизи града Покоя.

Думал, больше никогда не воспользуюсь ими. В самом граде Покоя делать хранилище – все равно что крикнуть на всю округу: карты здесь, берите, мне не жалко. Там каждый метр исследователи исследовали, исследуют и исследовать будут. Работа у них такая. Изо дня в день. Карты свои я закопал в землю метрах в двухстах от града, место то пометил камнями. Здесь на территории ни арагоры, ни бхуты, ни любые другие отпрыски Катарсиса, позубастее ванаков, не водятся, но оружие всегда под рукой быть должно. В Катарсисе изгои, как говорил покойный Питон, опаснее любой нечисти, имеющей нечеловеческий облик. При мне был кинжал, который подарил мне Питон незадолго до смерти, когда мы шли с ним через станицу Покинутых полтора года назад. Редчайший кинжал – ни у одного изгоя такого нет, кинжал бедуинов, который он однажды приобрел на аукционе в станице Покинутых. Не раз выручал меня он. Острый, кости резать можно.

– Здорово, Мирон.

В лачуге Мирона, как всегда, было пыльно, стоял тяжелый запах химикатов собственного производства. Мирон редко проветривал, так как со временем переставал его ощущать. Темно, как в норе у землекопа, не просто так ему и дали имя – Землекоп; не любил он света дневного и старался держаться от него подальше, плодом вечности не выманишь на улицу. Тусклый свет лампы еле-еле освещал помещение, а вернее, только письменный стол, на котором лежали папка и ручка, и лицо человека, сидящего за столом. Мирон занимал большой старый двухэтажный дом у окраины града, а пользовался только несколькими комнатами на первом этаже. За многие годы этот дом уже стал родным для меня, как и сам хозяин. На душе стало радостно, когда я увидел лицо барышника. Так же радостно было, когда я полз по холодной, сырой земле, камни впивались в локти, в колени, а нутро мое пело от счастия, отрадно было ему, что дома я, наконец. Полз, как гусеница, возле убежища хранителей еще час назад. Внутри бурлило, пылало, трещало: «Живой, я снова живой».