Шеврикука, или Любовь к привидению - Орлов Владимир Викторович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Да и к чему ему были теперь места укрытий утомленного московского повесы? Укрытий от кредиторов, судебных исполнителей и крикливых гуляк, места его молчаливого любования восточными диковинами? Шеврикуке бы после слов взлохмаченного Псютьева устремиться в покои миллионщика Бушмелева, душегуба и деспота, сыскать и помещение, где изверг якобы до смерти был заеден насекомыми, почуять, откуда смог бы восстать и вновь осуществиться в людских раздорах его разбойный дух. Что же он туда-то не бросился? Или оробел? Пожалуй, что и оробел…
Рассудив так, он ринулся на поиски свидетельств Бушмелева. Но сопротивление, испытанное им в подземельях Федора Тутомлина, мгновенно возобновилось, и было оно круче, зловреднее прежнего. В лабиринт его просто не пускали. Теперь же его стали тормошить, сжимать, колошматить в бока, волочь к стенам и ударять о них, и боли он ощущал не как муха-дрозофила, а как несомненный большой Шеврикука. И гнусный хохот теперь сопровождал его. И будто ледяные ветры принялись вертеть Шеврикуку. И началось то, чего Шеврикука опасался. Ощущение Ужаса забирало его, недра Чудовища втягивали, всасывали его, он возвратил себе человечье обличье, но положение свое не облегчил, вовсе не росянка пожирала его, убивая в нем и сознание, вовсе не росянка…
И тут Шеврикуку сквозь камни вышвырнуло на проезжую часть улицы Покровки. Японский джип балашихинских гаражей ударил потерявшего совесть пешехода всей своей сверкающей престижностью, отчего Шеврикука пустился в полет к дальнему от дома Тутомлиных тротуару, а ущербы бампера и передней престижности джипа сейчас же были прочувствованы компьютером, обнародовавшим долларовую стоимость ремонта. Случилось дорожное происшествие. Визжали тормоза, стонали металлы, орали зеваки, выли сирены, мигали надкрышные огни, водитель джипа, сокрушив расстроивший его компьютер чешским автоматом и выйдя из машины, грозил, сплевывая сквозь зубы: «Шпинделю это так не пройдет! Шпинделю…»
Шеврикука не думал о дорожном происшествии.
Он стоял на тротуаре и думал о том, как с ним обошлись в доме Тутомлиных.
«Не расстраивайся и успокойся! – уговаривал себя Шеврикука. – Ничего неожиданного. Силы я не включал. Я был простым посетителем. И все. Силы я не использовал…»
Но успокоиться он не мог.
Следовало отвлечься от пережитого естественным житейским образом. Поинтересоваться у прохожего, как сыскать Лялин переулок и не возобновились ли в нем угощения пивом. Или прогуляться к шумящему затору и узнать, чем грозят какому-то Шпинделю и что это за Шпиндель такой. Или же попытаться найти в карманах расческу. Или же рассмотреть витрину магазина, возле которого он оказался, и насладиться видом милых безделушек или, скажем, угандийского дамского белья.
И он взглянул на витрину.
Серебряные буквы, хозяйски вставшие на черном стекле витрины, сообщали московскому гражданину:
«Табаки и цветные металлы А. Продольного».
61
«Надо посетить Иллариона», – посоветовал себе Шеврикука.
Следовало тут же рассмеяться. А сочтет ли нужным созерцатель Илларион уважить намерение Шеврикуки?
Но Шеврикука не рассмеялся.
На Покровке задерживаться далее было бессмысленно.
«Если Продольный выправил паспорт, – соображал Шеврикука. – то отчего бы ему не заиметь и лицензию?»
Но именно ли А. Продольный был останкинский Продольный?
Да хоть бы какой!
К Иллариону нужно было постучаться. Иные способы коммуникаций с ним выходили сложными или ненадежными. И неизвестно, в каком круге пребывал ныне Илларион.
«Барышням вашего круга надо приличия знать…»
Но было предостережение – Малохол.
Илларион в житейских местах располагался десятью этажами выше Малохола.
Тем более обидным случился бы его отказ от общения.
«Барышням вашего круга надо приличия знать…»
Какого круга был Илларион? И какого круга был он, Шеврикука?
Впрочем, Илларион умел и позволял себе проживать в разных кругах, и высокобеспорочных, и унизительных. Не только умел, но и любил перебираться (переселяться?) из круга в круг. В каких свойствах и облачениях он выказывал себя теперь?
Все равно в каких, решил Шеврикука. Но он заробел. Комплекс уязвления Малохолом он так и не смог истребить в себе. Но и прыть свою он не желал сейчас усмирять. Хотя и не представлял толком, что дадут ему встреча с Илларионом, если она произойдет, и разговор с ним.
Что дадут, то и дадут!
И принялся стучать в двери и стены разные. В иные для самого Шеврикуки и загадочные. А в одну из дверей колошматил и ногой. Надеясь при этом, что личности, им, Шеврикукой, интересующиеся, стуков его не услышат. А коли и услышат, окажутся неспособными догадаться, каков их источник. При условии, если Илларион примет сигналы Шеврикуки и укроет их в себе.
Похоже, принял. И не ответил отвержением. А пригласил. Движением руки Илларион предложил переступить порог. Оно представилось Шеврикуке учтивым. Но учтивость свидетельствовала только о том, что нынче Илларион проявляет себя натурой воспитанной. Впрочем, движение руки Шеврикука не мог наблюдать, до него лишь донеслось дуновение жеста Иллариона.
Однако не важно было для Шеврикуки, учтив сегодня Илларион или нет. Важно, что Илларион обнаружился и согласился на беседу с ним.
– Входи, – услышал Шеврикука.
И увидел Иллариона, его руку, именно предлагающую переступить порог. Но никакого порога не было, а Шеврикука уже стоял в пределах Иллариона.
«Как к нему обращаться? – соображал Шеврикука. – На «ты» или на «вы»? И как его именовать?»
– На «ты», на «ты»! – будто с укоризной произнес Илларион. – И я для тебя Илларион.
«Сегодня – Илларион…» – подумал Шеврикука.
– Хорошо, сегодня, – согласился Илларион. – Что думать о вчерашнем и завтрашнем?
А получалось, что «сегодня» Иллариона происходило во дни императора Павла Петровича и, судя по грубоотесанным пудостским камням сводов галереи, куда шагнул Шеврикука, – в Гатчинском замке. В левую руку Иллариона опустился факел, и Шеврикуке было предложено винтом лестницы направиться в черный подземный ход, ведущий к Гроту «Эхо» и берегам Серебряного озера. «Как же, как же, – вспомнилось Шеврикуке, – именно этой дорогой уходил от казаков и комиссаров Александр Федорович Керенский…» Много чего случалось в этих камнях, а вот в голову Шеврикуке пришел Главковерх временный… Но и сам Павел Петрович вышел временный… При чем тут это?.. Ни при чем, ни при чем, убедил себя Шеврикука. Илларион, рослый, худой, факел пронося торжественно, с какой-либо целью или по настроению (темнота не помешала бы ни ему, ни Шеврикуке), в черном плаще до отворотов ботфортов, в прусском напудренном парике с косицей, вел Шеврикуку к гроту. Шаги их распространялись в прошлом и в будущем. Тени становились великаньими.
«И вовсе мне не нужен разговор с Илларионом», – понял Шеврикука.
– Присядем здесь, – остановился Илларион.
Факел был водружен в металлическое кольцо, выскочившее из стены, а на полу образовались два походных седалища – то ли барабаны, то ли бочонки с порохом – и между ними раздвижной столик. Присели. По привычке в новом для себя или полузабытом им месте Шеврикука огляделся. Все было как было. Лишь рядом с факелом Шеврикука увидел выведенные мелом слова: «Свет. Тьма».
– Для посетителей музея, – сказал Илларион. – В этом месте они испытывают легкие тревоги. Экскурсовод ведет вниз, к воде. И вдруг гаснут лампы. Охи, страхи, дамы прижимаются к кавалерам. Свет вспыхивает. Все довольны.
– Легкие покалывания историей…
– Ты по делу? – спросил Илларион. Но будто бы и не спросил, а предложил сейчас же и выговорить суть дела.
– Так думал, – сказал Шеврикука. – Но вижу, нет ни дела, ни необходимости. Так… По капризу… По слабости натуры…
– Ладно, пусть по капризу, – кивнул Илларион. – Но все же ты отчего-то вспомнил именно обо мне… Может, посчитал, что я осведомленный?
– Может быть…
